— Не будет. Я его просила.
— Когда это?
— Когда я подсадила старика на трубу.
— И он отказался?
— Да. Сказал — это не поможет.
Мартышка тоже так думал, но все-таки рассердился. Горько, когда человек не использует своих дарований. Так и вспоминается притча о талантах.
— Чего вы все от меня ждете? — жалобно воскликнул он. — Как будто это легче легкого! Я просто не знаю, что надо делать. Хоть бы кто научил! Да и тогда…
Элзи поняла его сомнения.
— Да, — сказала она, — лучше толкните его в пруд.
— Какой еще пруд?
— Где утки. У самых ворот в парк.
— А если он туда не пойдет?
— Пойдет. Он всегда туда ходит. Встанет на берегу и плюет в воду.
Мартышка оживился. Мы не станем утверждать, что замысел ему понравился, но все же больше, чем прежний.
— Подползти сзади?
— Ага.
— И толкнуть?
— Ага.
— Понимаю… В этом что-то есть. Может быть, вы нашли выход. А пока, посмотрите, нет ли кого в коридоре. Если нет, бегите к себе.
Однако прежде, чем она вышла, вернулись граф и Салли, очень довольные, особенно граф, вдоволь наевшийся яиц.
— Давно так не ел, — сказал он. — Какой стол у Балбеса! Что ж, пора и лечь. Вечер кончается. А ты собирайся, мой дорогой.
Мартышка не ответил, ибо смотрел на Салли. Лорд Икенхем деликатно ткнул его в бок.
— Ой!
— Собирайся. Уложи чемодан.
— А? Да, да, да.
— Самое необходимое. Я одолжу тебе бритву и любимую губку. — Он обернулся к Элзи. — Вы все обсудили?
— Да, сэр. Мистер Твистлтон толкает Гарольда в пруд.
Мартышка, отрешенно укладывавший вещи, снова промолчал. Не глядя на Салли, он ее видел. Когда она вошла, он испытал такой верный удар, словно в него попала молния, ибо глаза ее после чая и яиц сияли еще ярче, а улыбка — что и говорить. Пытаясь думать о Гермионе, он вспоминал только эти шесть утра, зимой — семь. Закрыв чемодан, он постоял. Сердце опять прыгало.
— Что ж, Салли, — сказал лорд Икенхем. — Иди, ложись.
— Спокойной ночи, дядя Фред. Спокойной ночи, Мартышка.
— А? О, спокойной ночи.
— Спасибо, что приютил.
— А? Что ты, что ты…
— Спокойной ночи, мисс Бин.
— Спокойной ночи, сэр.
— Спасибо вам большое. Нет, какая мысль! Толкнуть в пруд. Блестяще, поистине — блестяще. Пошли, Мартышка.
В коридоре Мартышка замешкался. Граф на него взглянул.
— Забыл что-нибудь?
— А? Нет, нет. Думаю о Салли.
— Что именно?
— Ей очень идет халат.
— Да, идет. Кстати, она просила помаду. Достань где-нибудь, а?
— Хорошо, — сказал Мартышка, — достану. И задумчиво двинулся дальше.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава десятая
1Если вы после раннего завтрака поедете на станцию Уокли, вы попадете на экспресс, который в 12. 43 доставит вас к вокзалу Ватерлоо. Бег времени не убедил леди Босток отменить свою поездку; она хотела объяснить дочери, почему нельзя, надев фату, идти к алтарю под руку с Реджинальдом. До станции ее довез Билл, а лондонской квартиры она достигла в самом начале второго, когда Гермиона садилась в двухместную машину.
Увидев эту девушку во всем великолепии новой шляпы, лучшего платья и тщательно выбранных туфель, самый заунывный человек признал бы ее ослепительной. Отец походил на моржа, мать — на участницу скачек, но дочь — высокая, темноволосая, с большими глазами и античным профилем — воплощала самые дерзкие мечты восточного властелина.
Когда леди Босток негромко заржала, она обернулась и поглядела на нее с тем естественным огорчением, которое испытает всякий, если прожил вместе с матерью неделю, расстался с ней, а через двое суток видит, что она вернулась.
— Мама! — вскричала она глубоким, низким голосом, который столько лет будоражил душу Билла, как сбивалка для яиц. — Что…
— Ах, Господи! — сказала леди Босток. — Ты уходишь? Мне надо с тобой поговорить.
— Никак не могу остаться. Уже опоздала. А в чем дело?
— О, Господи! О-о-о-о! Реджинальд…
— Реджинальд?
— Да. Папа…
Глаза у Гермионы мрачно сверкнули. Упомянуть вместе этих мужчин, думала она, можно лишь в том случае, если сэр Эйлмер нарушил ее строгий приказ. Когда она сказала «лелеять», надо лелеять.
— Что он сделал с Реджинальдом? — спросила она. — Лаял?
— Нет, нет! Папа никогда не лает. Он повышает голос.
— Повышал?
— В сущности, нет. Дело не в этом. О, Господи! Если начать сначала…
— Тогда отложим. Я спешу. Издатель пригласил в ресторан.
— Мистер Попгуд?
Гермиона коротко, сухо засмеялась. За три года Огастес Попгуд не предложил ей и сырной палочки. Равно как и Сирил Грули, его партнер.
— Нет, — отвечала она, — новый. Я получила на днях письмо. Кажется, деловой человек, не то что Попгуд и Грули. Мистер Понтер, или Пеентер, глава издательства «Радость жизни». До свидания, мама. Постараюсь вернуться поскорей.
— Я тебя подожду.
— Важное дело?
— Очень важное, очень.
— Связано с Реджинальдом?
— Да, дорогая. Мы узнали…
— Прости, не могу, — сказала Гермиона.
Как всякая девушка, она была любопытна, как писательница — честолюбива, а потому предпочла делового человека, который, судя по всему, обладал свойствами, очень важными для писательницы.
Машина отъехала. Сидя за рулем, Гермиона с удовольствием думала о Понтере. Или Пентере. А может — Пейнтере.
2Пейнтером он и был, братом Салли. Да, в вестибюле гостиницы Гермиону ждал Отис, и когда машина влилась в поток других машин, нетерпеливо вскочил, чтобы шагать взад-вперед, поглядывая на часы. Предстоящая трапеза очень его беспокоила.
Письмо он написал не случайно. Он все продумал. С самого начала понимая, что сэра Эйлмера надо урезонить, он попросил сестру поговорить с Мартышкой; и, терзаясь теми чувствами, какими терзался бы всякий, препоручив Мартышке свою усадьбу, случайно увидел в «Тайме» женскую фотографию.
Подпись гласила: «Мисс Гермиона Босток, дочь сэра Эйлмера и леди Босток из Эшенден-мэнор. Занимая высокое положение в свете, мисс Восток написала несколько книг под псевдонимом «Гвиннет Гульд».
Тут его и осенило. Такие мысли делают честь человеку, который занимался прежде антиквариатом, интерьером и марионетками. Изложим:
Вопрос: Кто уломает старого хрыча, который подает в суд на издателя?
Ответ: О чем тут говорить? Его дочь.
Вопрос: Значит, ее и ловим?
Ответ: Вот именно.
Вопрос: А как?
Ответ: Проще простого! Она пишет книги. Предложим ей договор. Тогда ее интересы совпадут с нашими и она, не жалея сил, будет за нас бороться. Для верности пригласим в ресторан.
Вопрос: Молодец. Куда?
Ответ: К «Баррибо».
Вопрос: Что? А ты там был, цены видел?
Ответ: Не мелочись. Такое дело не провернешь на пиве с сосисками.
Итак, Отис ходил по вестибюлю, гадая, почему Гермионы все нет и сколько с него слупят, если она не придет. Несколько продуманных слов отвратят ее от шампанского — желудочный сок, то-се; но здесь кусается и рейнвейн.
Заметив, что рот у Отиса открыт, ибо он страдает аденоидами, а колени стучат друг о друга, словно кимвалы, наблюдатель удивился бы, что он в близком родстве с такой девушкой, как Салли. Что ж, дочери бывают красивей родителей, сестры — красивее братьев. Мистер Пейнтер — толстый, красноносый, в роговых очках и с бакенбардами — напоминал об американских поселенцах на восточном берегу Сены.
Собственно, там он и жил после колледжа, а душу и бакенбарды стал взращивать еще на втором курсе. Rive Gauche[74] он покинул ради Лондона, где перепробовал многое (без успеха), и вот через пять лет ждал Гермиону как глава издательства «Радость жизни», в прошлом — «Задор».
Стрелки его часов показывали 1.27, когда он увидел сквозь стеклянную дверь, что швейцар подтянулся, судорожно подкрутил ус, приложил руку к фуражке, после чего двери завращались и с ними в вестибюль въехала молодая дама, при виде которой Отис пожалел, что прыщ на носу еще не поддался лечению.
Сделав шаг вперед, он учтиво спросил:
— Мисс Гульд?
— О, мистер Понтер!
— Пейнтер.
— Ах, Пейнтер! Я не опоздала?
— Нет, нет. Коктейль?
— Спасибо, не пью.
— Не пьете?
— Только лимонад.
Бумажник в заднем кармане весело подпрыгнул, и Отис повел даму в малый зал, случайно зная, что лимонад стоит всего полкроны.
Может быть, из-за этой верной ноты все и пошло так хорошо. Самый строгий критик не стал бы отрицать, что, начиная с семги, воцарился дух вавилонских пиршеств или тех конференций, которые проходят, в атмосфере полного доброжелательства.
