находившаяся на правом крыле немцев армейская группа великого герцога Мекленбург-Шверинского. Генерал Шанзи поначалу смог отразить атаки насчитывавшей всего до 19 тысяч штыков группировки противника. Однако усиление последней 10-м корпусом и наступление 9-го корпуса немцев на левом берегу Луары к Блуа все же побудили французского командующего 11 декабря начать отступление за Луару. Этот маневр также удался вследствие распоряжений генерала Шанзи, учитывавших недостаточную выучку войск, хотя в них и были сложности, вызванные необходимостью произвести поворот направо, причем осью его становилось левое крыло в Маршенуарском лесу. Отход был прикрыт выдвижением плотной завесы из стрелков и вследствие этого немцами распознан не был. Таким образом французы сумели выиграть необходимую дистанцию.
Более отчетливым, нежели отходы Блюхера и Шанзи, примером обороны в ходе отступления являются действия русской Маньчжурской армии перед сражением под Ляояном в 1904 г.
Южный отряд русских 15 июня был разбит 2-й японской армией под Вафангоу[372]. В середине июля 2 армейских корпуса и кавалерийская дивизия Южной группы русских стояли на дороге мандарина и у железной дороги южнее Ташичао на позиции, над укреплением которой работали в течение 4 недель. В одном переходе к северо-востоку на ведущих к Сиюаню перевалах стоял еще один армейский корпус, одна дивизия под Хайченом являлась резервом Южной группы. Всего в ней насчитывалось до 80 тысяч человек. Восточная группа силой в 34 тысячи человек прикрывала дороги, ведущие в Ляоян и Мукден, развернувшись на фронте в 35 км, от Фэнхуанчена до Сайматси. Вместе с гарнизоном Ляояна, прикрывающими железную дорогу, и полицейскими частями генерал Куропаткин теперь имел на театре военных действий 152 батальона против лишь 96 у японцев[373]. Силы последних русским полководцем зачастую переоценивались едва ли не вдвое. Отказ от тех или иных наступательных замыслов выразился в возведении подготовленных позиций (под Ташичао для двух и еще одной под Хайченом для трех корпусов). Куропаткин, однако, не предполагал давать генеральное сражение на этих позициях, его взгляд уже в июле был скорее направлен в тыл, на укрепления Ляояна. Вследствие этого растянувшаяся на 15 км, в целом подходящая для удержания, умело оборудованная позиция под Ташичао, которую занимали 45 батальонов, 54 сотни при 122 орудиях, не оборонялась упорно, хотя 2-я японская армия 23 июля развернулась против нее примерно равными силами. Конечно, она имела более чем двойное превосходство в артиллерии. Уже в ночь на 25 июля русские отступили на Хайченскую позицию. Так как японцы теперь развили оживленную деятельность и против Восточного отряда русских, позиция под Хайченом была оставлена без боя, а Южный отряд встал на новую, расположенную ближе к Ляояну позицию под Аншанченом.
В ходе размышлений об этом периоде в выпуске № 41–42 военно-исторических записок Генерального штаба говорится: «Все, что случилось с русскими под Вафангоу, в принципе своем было все то же. Встали на позиции фронтом на юг и на восток, однако в то же время генералы были озабочены тем, чтобы избежать слишком крупных потерь. Командование оказалось в целом вполне готовым к этой задаче, оно проявило заметное умение в организации и реализации этого отступления. Но поведение войск было при этом удивительным. События с начала июня и до августа 1904 г. в любом случае дают доказательство того, что и при современном вооружении возможно порой вести оборону в ходе отступления»[374].
Мировая война в целом подтвердила это мнение. Прежде всего, в ходе нее также сказались схожие с русскими принципы командования, ведь они потерь не страшились никогда, ни в наступлении, ни при обороне. Тугодумство[375] русских так и не привело к по-настоящему роковым для них последствиям, так же как и в Восточной Азии в ходе продолжения отступления. Последствия поражений русская армия теперь переживала легче, чем в какой-либо иной армии, хотя Куропаткин заходит слишком далеко, когда говорит: «Мы окрепли в наших поражениях. Это было отрадное явление, возможное только в русской армии». Ни Маньчжурская армия, ни те русские войска, которые мы громили в Мировую войну, от поражений не крепли[376].
Манера русских сражаться, которую мы наблюдали в 1914–1917 гг. отличалась от их действий в войне в Маньчжурии, ведь поначалу они были приверженцами безоговорочного наступления. И все же они остались верны усвоенной ими в Восточной Азии привычке укреплять свои позиции, но постепенно, по мере того, как «паровой каток», несмотря на имевшееся на их стороне значительное численное превосходство, не состоялся, они вернулись к позиционной тактике. Когда весной 1915 г. прорывом под Горлице началось масштабное наступление германских и австро-венгерских армий, продвижение союзников постоянно натыкалось на все новые позиции русских. Они знали, как возводить подобные и в короткие сроки, уже не считая тех, что были задолго подготовлены под Лембергом. С их помощью и за счет частых контрударов, которые они с них наносили, наше наступление, в особенности группы армий Макензена, было существенно замедлено. Их умение вести оборону в ходе отступления при целесообразном использовании местности, умелом ее укреплении позволило им, пусть и с тяжелейшими потерями, столь своевременно отвести их войска[377], стоявшие в июле на Нареве фронтом на северо-запад, на Висле на запад, и между Вислой и Бугом на юг, таким образом, что в конце концов они образовали новый, обращенный на запад фронт от Двины до Восточной Галиции.
С несомненным искусством провели свое отступление от границы и за Марну французы, тем самым сохранив их левое крыло от полного разгрома, а всю армию от грозящего ей охвата. Их 3-я и 4-я армии, после того как они проиграли встречные сражения под Лонгви и в Арденнах, поначалу искали укрытия за Маасом. Дальнейший их отход, как и у 5-й армии, был существенно облегчен действиями образцово управляемой французской артиллерии. Арьергарды из сравнительно небольших сил пехоты удерживали наседающих немцев в сфере действия французских орудий, вынуждая их разворачиваться и нести потери, позволяя в то же время полностью организованно отойти основным силам французских армий. Неблагоприятно сложившиеся для французов начальные бои имели для них пагубные последствия, а все их развертывание смешалось, Париж оказался в серьезной опасности, все государство, казалось, было поколеблено, французские армии частично были потрясены морально, однако сокрушительного поражения они не потерпели. Победные донесения германских армий тогда содействовали вере в последнее, а в том воодушевленном настроении, которое было в те дни, это было вполне естественно. Однако начальник Генерального штаба Действующей армии генерал-полковник фон Мольтке, согласно тому, что сообщает Гельферих[378], не заблуждался относительно истинного положения дел. 4 сентября он якобы заявил в Ставке в Люксембурге: «Не будем себя обманывать. Мы имели успехи, однако еще не победили. Победа уничтожает силы сопротивления противника. Когда сражаются миллионные армии, у победителя будут пленные. Где же наши пленные? Около
