круглых глазах плескалось соленое море непонимания.
– Я имею в виду города, заводы, фабрики… или как их в прошлом, мануфактуры, ямские, пограничные и таможенные заставы, логистические центры, засеки, береговые укрепления…
Одно слово зацепило Зарину.
– Границы держат цариссы в присутствии особых отрядов царберов, – сообщила она. – Их зовут погранцарберами, это такие же царберы, только они отвечают за границу. А вдоль дорог еще стоят храмы.
Я облегченно вздохнул. За плечами то же сделала Тома. Наконец-то мы поняли, в каком мире находимся и как во всем дальше разбираться. Осталось нарисовать карту, проложить путь к причалу, собрать всех своих и – пробовать, пробовать, пробовать…
Глава 7
Прогремело общее построение – для всех, и своих, и гостей. Нам что-то намеревались сообщить. Впервые сразу три цариссы находилось перед четырьмя отрядами – отдельно трех свит и отрядом школьниц. Блестели шлемы, пестрели флаги, отливали начищенной бронзой латы и оружие.
Царисса Дарья с цариссами Варфоломеей и Евстигнеей встали впереди. Их отряды, уже без флагов, но узнаваемые в доспехах с преобладанием цветов своих хозяек, застыли по стойке «смирно», вытянув шеи и положив руки на оружие.
Дарья подняла руку, все утихли.
– В школу редко прибывают гостьи столь высокого уровня, мы больше привыкли ездить друг к другу, – махнула она в сторону невидимой отсюда башни. – И тем не менее. Печально начинать с такого, но у нас в школе – чрезвычайное происшествие.
Волна шума облизала ряды и быстро рассосалась. Кто-то переступал с ноги на ногу. Кто-то теребил рукоять меча. Ученицы, одетые в простое, зябко приподнимали и терли босые ступни. Позади царисс быстро поднимались жилые шатры цветов хозяек: прибывшие в помощь работяги речь не слушали, они торопливо готовили школу к размещению свалившейся на голову оравы.
– Странные дела творятся в школе, – покончила Дарья с театрально выдержанной паузой. – Нарушение правил прошлой ночью и несоблюдение субординации в отношении распорядителя оказались только началом. Последнее известие повергло меня в шок. Поверьте, с вами будет то же.
Снова долгий взгляд в тишине. Умеет же играть на нервах.
– За всю историю школы такого не было. Среди нас… – начала Дарья, обернувшись в сторону учениц. Грубо говоря, в мою.
Холодок пробежал по спине. Неужели…
– …вопреки всем законам…
Колени затряслись. Лоб покрылся испариной. Откуда? Кто? Неужели я настолько мешал?
– …с нарушением всех норм морали и обычного человеческого общежития… – Ее пронзительный взгляд мог бы работать паяльником, он выжигал на мне узоры.
Оперный бабай. Даже ножа с собой нет, не говоря о мече. Что делать, если она сейчас произнесет…
– Среди нас – мальчик. Увы.
Дарья закончила. Смотрела в упор. Все повернулись друг к другу, в глазах – плоский интерес. У некоторых – легкое волнение, как перед новым приключением или неким любопытным зрелищем. Чем еще порадуют рабы Мельпомены?
Я обмер. С дикой тоской глянул на папринция. Предатель.
Тот делал мне лицом какие-то знаки. Типа не он. А кто? Зарина? Да, могла Зарина. Вон, стоит, ни живая, ни мертвая. Тома, впрочем, такая же. Но не она же? Она-то такая от страха за меня.
Бежать? Зарубят после второго шага. И куда бежать?
Кровь превратилась в чистый адреналин. Горло было готово выстрелить звучной и гордой фразой…
– Вывести! – приказала Дарья.
Из дверей начальственной половины четверо бойников вытолкали две помятые согнувшиеся фигуры. Схватив под руки, их потащили к одиноко высившемуся столбу за спинами царисс.
Глафира и Феодора. Вот почему они отсутствовали на утреннем построении. Там не хватало троих. Еще одна отсутствовавшая утром малолетка была сменщицей Карины на стене. Теперь нашлись все.
– Двое? – Варфоломея подняла удивленную бровь.
Эта сухая высокая женщина не вязалась у меня в голове с образом мамы Зарины и Карины. Девочки были одновременно крепкие и мягкие, сильные и женственные, а их мама… Поджарая, высушенная, с тонким орлиным носом и острым взглядом. Колючая и опасная. Словно недовольная всем окружающим. Узкие губы плотно сомкнуты, костлявая кисть на рукояти меча светилась напряженной мощью, способной разрубить человека в латах сверху донизу и еще вглубь на пару метров. Папринций, к примеру, тоже сухощав, но его облик кроток и поэтичен, лишь иногда срываясь на начальственность. Варфоломея внушала страх. Нет: ужас. Низенькая лукавая Евстигнея с полноватой Дарьей смотрелись рядом с ней домашними болонками при питбуле.
С жертв сорвали одежду, с разных сторон бросили лицом к столбу и привязали. Даже перевязали: многократно, сверху донизу, от шеи до пят. Перетянутые врезавшейся в мясо веревкой, они стали похожи на колбасу, когда-то виденную мной в магазине. Плохое сравнение. Другого нет. Больше я не видел столь плотно связанных. Ну, если не считать неохватных толстух, ходивших по пляжам в утягивающем бикини.
Бойники встали по бокам караемых, ноги чуть шире плеч, руки за спиной. Ку-клукс-клановцы-эсэсовцы. Адская картинка.
Дарья вскинула вверх открытые ладони:
– Говорю! Преступившие закон сознательно поставили себя вне общества – общество обязано ответить тем же. Чем возмездие суровей – тем меньше ненужных мыслей в наших головах. Чем возмездие неотвратимей – тем меньше ненужных жизней в наших рядах. И да не дрогнет моя рука во исполнение закона, ведь закон справедлив, когда он выполняется – всегда и всеми, наперекор всему. Вот высшая мудрость. Да постигнет кара разрушителей и да возрадуются созидатели. И да воздастся справедливым. Алле хвала!
– Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! – троекратно грянула заполненная площадь.
– Я обвиняю! – продолжила Дарья. Солнечный луч бил в глаза, но она не замечала. Раскрывшаяся в праведном гневе фигура отбрасывала крестообразную тень. Площадь сурово молчала. – Фома, сын Евпраксин, нарушил закон, проникнув на территорию школы под именем погибшей сестры-близнеца. Таким способом его убитая горем мать хотела сохранить семью, оставшуюся без прямой наследницы, за что тоже понесет наказание. Фома признался сам, без давления, при свидетелях. И да свершится справедливость в соответствии с данным свыше законом!
– Алле хвала! – взорвалась толпа единым воплем.
Глаза собравшихся горели жаждой восстановления справедливости. Иными словами – жаждой убийства. Они готовы были навести ее сами, здесь же, своими руками, пальцами, ногтями, зубами. Это было страшно.
– Я обвиняю! – еще раз выкрикнула Дарья хлесткую формулировку, от которой огонь бежал по жилам. – Ученица школы Глафира Натальина знала о преступлении и не менее преступно покрывала его!
Я скосил глаза на Зарину. Бедная девочка едва держалась на ногах, примеряя ситуацию на себя. Каждое «Я обвиняю!» вырывало у нее кусок тела и жизни. Только бы продержалась. Только бы.
– Я не знала! – донесся жалкий крик со столба. Над площадью рваным
