Разумеется, врачи не в силах этого объяснить. Иногда я и сама не понимаю, как это — просыпаться по утрам, высунув одну ногу из-под одеяла, видеть деревянный стол и горшок с цветком на террасе и не чувствовать никакой боли. Снова ощущать себя сильной и молодой.
Но есть кое-что, чего врачи не знают. Я сама только недавно это поняла. Кажется, болезнь Крона спасла мне жизнь. Я заболела задолго до того, как это почувствовала. Задолго до появления заметных симптомов. Но без физической боли я могла бы так никогда и не понять, насколько все плохо.
Я должна была стать тем холодным решительным человеком, которого из меня лепил отец. В то время это казалось мне единственным способом существования, так что я ломала собственные инстинкты и отрицала все, что считала правильным. Я даже добилась в этом определенных успехов. Но со временем такая жизнь стала бы намного хуже боли, которую я пережила за семь лет, проведенных в больницах. Потому что наше начало, наша первая реальность — не вся наша судьба. Даже если другие люди имеют собственное мнение о том, кем нам следует быть.
Да, сейчас не каждый день дается мне легко. Я последовательно и терпеливо работаю над достижением здоровья и душевного покоя. Но я не должна заниматься этим в одиночестве. Если становится трудно, если нужна помощь, есть люди, которых мне повезло повстречать в Берлине и в Риме. Они рассыпаны по всему миру — миру, которого я больше не боюсь. Очень смешно: всю жизнь я страшилась каждой тени и каждого стука в дверь, а спасла меня доброта незнакомцев. Они оставались рядом, когда я была уверена, что хочу быть одна, сидели со мной, когда я плакала, и учили смеяться, пока тьма не отступала. Мои друзья. Моя банда.
Увидев меня сейчас, сидящую с длинными распущенными волосами на широкой балюстраде, любой решит, что я просто молодая женщина. Но я — ветеран. Я знаю, что боль и замешательство неизбежны, если я хочу по-настоящему стать частью этого мира. И мне приходится учиться быть не только воином, но и женщиной. Это не так уж просто, и печаль порой одолевает меня.
Теперь я даже могу понять, почему отец и дед так маниакально пытались контролировать свою жизнь и жизни близких людей. Ужасно жить с открытым сердцем, отдавать себя другим и не пытаться никого удержать. Жизнь порой настолько полна красоты и боли, что это становится невыносимым. Ее слишком много. И мы начинаем искать способ как-то ее ограничить.
Интересно было бы прожить жизнь, которая интересует тебя не настолько, чтобы тебе могли причинить боль. Жизнь, в которой ты всегда будешь уходить первым. Но стремление избежать боли и ошибок может стать опасным. Жажда власти приведет к тому, что ты навсегда останешься на одном месте, даже если будешь путешествовать по всему миру. Тебе придется вечно испытывать страх, делая вид, что бояться нечего. Я видела двоих людей, которые так жили несколько десятков лет.
Для меня храбрость — это движение, способность идти вперед и понимать, что не все тебе подконтрольно. Жизнь идет своим чередом, и мы мало что можем изменить в этом приключении. У нас есть только то, что мы сумели усвоить, и то, что мы решили с этим сделать. Разница между адом и раем проста: дело не в том, что случается с нами, не в том, что делают другие люди, — а в том, что из этого мы оставляем себе.
Со своего насеста я слышу какой-то звук и успеваю заметить в соснах стайку ярко-синих и зеленых попугаев. Это такая редкость для Рима! Они пролетают над моей головой, и я слежу за ними, пока они не превращаются в точки на горизонте, в той стороне, где течет древний Тибр. Иногда в этой мирной тишине я вспоминаю прошлое, хорошее и дурное. Особенно часто приходит одно воспоминание, самое первое. Это случилось перед тем, как у нашего семейного автомобиля отказали тормоза. Тем же самым индийским утром, незадолго до рассвета.
Мне четыре года, меня окружает густой туман, и я почти ничего не вижу вокруг. Мы очень высоко, воздух здесь чистый и разреженный. Мы еще не съели первую лепешку за день, и я мечтаю, чтобы папа таскал нас в эти таинственные походы не так рано. Но я счастлива, меня окружает моя семья, и я не боюсь темноты. Солнце медленно поднимается над Гималаями, рука отца лежит на моем плече. Постепенно туман рассеивается, и вокруг нас открывается мир. Под нами лежат Пакистан, Китай, Кашмир. Прошло больше двадцати лет, но я все еще слышу его голос. Помню обещание, которое он дал мне, опустившись на колени: «Это Земля, Харбхаджан. И она твоя».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В течение долгих лет, возвращаясь мыслями в прошлое, я пыталась понять, где же мы свернули не туда. Я искала причину. Но это было слишком больно. Все чудесные воспоминания плохо заканчивались. Все требовалось забыть. Потому что это была ложь. Чудовищная афера. Но на самом деле я собиралась забыть то, что стало частью меня. Те мгновения, когда я верила, что все возможно, были моим сердцем, моей душой.
Это звучит странно, но я благодарна семье за тот старт, который они мне дали. Первые семь лет моей жизни были временем, когда меня обожали и учили верить в себя. Мне показывали мир, учили жить в нем, сажали на плечи, чтобы я оказывалась выше всех. А все те изменения, которые случились потом, потрясли мою вселенную, но все же не сумели уничтожить основы.
Мне еще столькому нужно научиться. Но самое важное, бесценное знание принес с собой именно мой тяжелый опыт. В относительно юном возрасте я узнала себя. И теперь я понимаю, кто я такая. Это не тайна, мне не надо тратить всю жизнь на поиски смысла. Он всегда рядом. Может быть, он всегда там и был. Мне не нужно посвящать будущее мести или попыткам кому-то что-то доказать. Ни один поступок, рожденный гневом, не может быть достойным. Я создана для радости. Самое первое мое воспоминание именно об этом — о том, что я заслуживаю любви и красоты.
Тогда мы были великолепны, потому что не принадлежали никому — только друг другу. Мы были храбрыми и не боялись кидать судьбе вызов. В маленькой машине, которую чинили с помощью проволоки, мы имели миллион поводов бояться, но все же выбирали жизнь без страха. В нас была настоящая красота. Она была реальной. Это и есть истина, и за нее нужно держаться.
Не важно, насколько плохо все закончилось, насколько далеко я ушла от всего этого. В моем сердце всегда будет место для тех нас…
По дороге в Амритсар, под бессчетными звездами. Банда из пяти человек.
Небо начинает менять оттенок, становясь розовым и золотым. Нельзя даже понять, встает солнце или заходит. Я болтаю голой ногой, волосы перепутались от ветра, и я с удовольствием чувствую, как мало изменилась. Я до сих пор та же девочка, которая стояла в Гималаях и смотрела, как пробуждается мир. Мне кажется, что все самое важное мы узнаем совсем рано. Потом жизнь начинает нас пугать и запутывать, мы позволяем другим твердить, что верить в истину наивно, что мечтают только дети. Нам говорят это очень часто, потому что гораздо проще сломать человека, утратившего надежду.
Понять себя кажется самым сложным в жизни. Но ведь это очень просто: надо просто вспомнить, кем мы были и во что верили, пока никто не попытался отобрать у нас правду.
Когда я иду вперед, я иду к той девочке в потертом денгари. На склон горы, откуда виден просыпающийся мир.
В этом путешествии в ад и обратно я сменила много имен. Но что бы ни было написано в паспорте, я — Харбхаджан и навсегда ею останусь.
notes
Примечания
1
Разновидность очищенного топленого масла. — Примеч. ред.
2
Берегись! (нем.) — Примеч. ред.
3
Велосипедная дорожка (нем.). — Примеч. ред.
