ближе прочих находилась Богемская армия австрийского генерала Шварценберга, ещё год назад воевавшая на стороне Наполеона. Она подошла с юга, а остальные армии должны были взять город в кольцо на других направлениях буквально со дня на день. Не имея численного преимущества, Наполеон мог нанести сокрушающий удар только в одном месте. Мощным натиском стотысячного войска он хотел опрокинуть центр Богемской армии, смять и обратить в бегство фланги, а если повезёт, даже взять в плен императоров. Сильно заболоченная на юге местность с ручьями и речушками не позволяла союзникам оперативно маневрировать с фланга на фланг; дамбы имели невысокую пропускную способность; Наполеон хотел воспользоваться рельефом местности.
Дело началось утром 16 октября сразу в нескольких местах на юге от города. Всё это были бои за высоты и деревни, не раз переходившие из рук в руки – тем кровопролитнее, что дома и ограды в таких деревнях строились из камня, и каждый из них становился для солдата крепостью. К трём часам пополудни армия союзников была измотана, её части понесли большие потери – при том, что существенного результата достигнуто не было. Наполеон не был отрезан от коммуникаций на западе и не отброшен к Лейпцигу с юга. Начиналась вторая половина дня. В дело вступала тяжёлая кавалерия Мюрата.
Лучший вид на “красный дом” открывался из дальнего угла парка. Обрамлённая высокими деревьями, усадьба была центром его перспективы. По сторонам аллеи светлели мраморные статуи полуобнажённых женщин – заросшие травой и кустарником, и пожелтевшие. Видно, что за парком никто особенно не присматривает. Памятный знак, о котором мне рассказали обитатели замка, нашёлся не сразу. Это была заросшая травой поляна, посреди которой стоял небольшой гранитный камень. Ничего, кроме католического креста и года (1813) на нём не значилось. Если правда, что в усадьбе был лазарет, то лежали в нём не только союзники, но и французы. Однако тела союзников было кому хоронить, умиравшие же от ран и брошенные французы, скорее всего, обретали покой в братской могиле на отшибе парка. Иван Петин вряд ли мог оказаться среди них. Батюшков пишет, Петина хоронил пастор, а в Госсе после жесточайшего сражения гражданских лиц не было, да и кирху разрушили. Скорее всего, тело полковника Петина было отвезено в место, которого битва не коснулась.
Рёте находится в 16 километрах к югу от Лейпцига. Сейчас это маленький городок с 6000 жителей и музеем. Однако в 1813 году, когда здесь располагалась ставка союзников, Рёта напоминала Ноев ковчег. Здесь сошлись разноплемённые цари и царская свита, их охрана и обслуга, и свита высшего военного командования, и отборные воинские формирования, и все те придворные люди фортуны, неизменные при любом монархе, которые следуют за императором в надежде получить карьерные выгоды, куда бы император ни двинулся.
Рётой вот уже триста лет владело семейство Фризенов. Императоры жили в его замке. Фризены служили при дворе короля Саксонии – министрами, канцлерами или судьями, а нынешний Фризен прославился как филантроп и меломан-просветитель. На его деньги в кирхе Святого Георгия был установлен прекрасный орган, который в своё время оценил бывший здесь проездом Бах. Услышать инструмент можно и сегодня, кирха сохранилась – чего, увы, не скажешь о замке[32].
Между передовой Госсой и тыловой Рётой была высота Вахтенберг, откуда открывался прекрасный вид на южные предместья Лейпцига. Здесь находился командный пункт союзников. Утром 16 октября из замка на высоту выдвинулись императоры и командующие армией. Гренадёры Раевского стояли в резерве. Вскоре одна дивизия была отправлена под Госсу: надо было отбросить французов и переломить ход дела. “Раевский принял команду”, – вспоминает Батюшков. “Признаюсь тебе, – пишет он Гнедичу, – что для меня были ужасные минуты, особливо те, когда генерал посылал меня с приказаниями то в ту, то в другую сторону”. Примерно тогда же на подмогу защитникам Госсы, бившимся с пехотой Лористона, были посланы части егерского полка, в котором служил Петин. Егеря были отличными стрелками, и Петин лично повёл их в дело. Завязались уличные бои, полковник был убит. Однако Батюшков об этом, разумеется, ещё не знал.
В четвёртом часу, когда конница Мюрата, наконец, закончила построение, Наполеон отдал приказ ударить в центр. Атака была настолько мощной, что кирасиры прорвали 2-й пехотный корпус союзников и теперь 12 тысяч тяжёлых всадников неслись мимо Госсы прямо к высоте Вахтенберг. До ничем и никем не защищённых императоров оставались считаные сотни метров.
Узнав о прорыве, Наполеон послал в Лейпциг с приказом звонить в колокола о победе, и многие в городе впали в уныние. Однако судьба – индейка, местность перед высотой Вахтенберг оказалась заболоченной, и лошади начали вязнуть; скорость упала; первые ряды мешались с теми, кто напирал сзади; атака многотысячной лавины грозила захлебнуться. В отчаянную минуту, когда среди генералитета начиналась тихая паника, а в головах императоров, надо полагать, уже складывались картины позорного пленения – неожиданно показал себя Александр. С видимым спокойствием он подозвал генерала Орлова-Денисова и отдал приказ бросить на кирасиров казачьи части из личной охраны. Четыре эскадрона лейб-казаков повёл в атаку полковник Ефремов. Вооружённые длинными пиками (“дончихами”), казаки набросились на французов. Они кололи (“шпыряли”) французских лошадей в морду, и те взвивались и сбрасывали закованных в броню всадников. Добивали теми же пиками – в живот под латы или, как вспоминал один из участников атаки, сзади: “…так дончиха-то и проедет сквозь тело по самые плечи”. “Подымишь пику, – оживлённо добавляет казак, – а он и сидит на колу, как турка”.
Резервная артиллерия генерала Сухозанета[33] довершает разгром атаки. Французы хаотично отступают. Шанс вырвать победу упущен. Два последующих дня битвы Наполеон будет сдерживать союзников, чтобы организованно вывести армию из Лейпцига. Но уже к вечеру первого дня, когда союзники, наконец, окружают Лейпциг – ясно, что Наполеон звонил в колокола напрасно.
В Рёте из Гюльденгоссы я добрался всё на том же рейсовом автобусе. Он был снова пуст – и чуть ли не тот же самый, что отвозил меня в Госсу. Безлюдная площадь провинциального городка была обставлена небольшими домиками, и тут же, как по команде, пошёл дождь. Единственное кафе, где можно было спрятаться, предлагало кофе и Bratwürste. Я разговорился с хозяином, и тот, кое-как уловив смысл моих вопросов на английском, посоветовал сходить музей.
Только там, сказал он, вам могут помочь.
Музей располагался неподалёку от площади в двух краснокирпичных зданиях начала ХХ века – бывшего окружного суда и примыкающей к нему через переход тюрьмы, тоже бывшей. Очень удобное, замечу между делом, архитектурное решение;
