После пятой неудачной попытки овладеть Буа-Юго наступление было прекращено. Среди офицеров, объявленных «пропавшими без вести» после артиллерийского и пулеметного обстрела укрывшихся в лесу немцев, был и второй лейтенант Джон Киплинг, единственный сын Редьярда Киплинга. Несколько лет спустя один солдат, участвовавший в атаке, рассказывал Редьярду Киплингу: «Джерри проявил себя молодцом при Лосе и помог нам, простакам. Мы шли вперед, ничего не понимая, кроме того, что идем на смерть, и Джерри буквально вытащил нас оттуда, прикрыв от пулеметного огня. Это все, что было в тот день». После войны Руперт Грейсон, раненный в руку осколком того же снаряда, от которого погиб Джон Киплинг, практически заменил писателю сына и сам стал плодовитым писателем. Он умер в апреле 1991 г. в возрасте 93 лет.
Тело Джона Киплинга так и не нашли. Лейтенант Клиффорд, который вместе с ним вел солдат в атаку, был либо убит мгновенно, либо получил смертельное ранение. Тело его нашли некоторое время спустя. В тот день погиб и капитан Катберт, командир Особого подразделения. Тело его не нашли. Погибли и двадцать семь человек, которых он вел в атаку [102]. Редьярд Киплинг написал стихи на смерть своего сына и множества других сыновей:
Эта нежная плоть, что лелеяли мы с пеленок,Побелела от газов, сгорела и обратилась в золу,И швыряло ее среди минных воронок,И калечили взрывы. Кто эту искупит вину?И кто, скажите на милость, нам наших детей вернет?
Другой молодой офицер, участвовавший в битве при Лосе, Роланд Лейтон, написал своей невесте Вере Бриттен: «Пусть тот, кто считает войну прекрасным, веселым делом, тот, кто произносит зажигательные речи о Чести, Славе, Доблести и Любви к Родине с той же бездумной и страстной верой, с которой жрецы Ваала взывали к своим спящим божествам, – пусть он только взглянет на кучку сырых серых лохмотьев, покрывающих половину черепа, голень и то, что могло быть ребрами, или на этот скелет, лежащий на боку согнувшись, как упал, совсем целый, если не считать отсутствия головы, в драной одежде, – и пусть он поймет, какое это великое и славное дело – превращать Молодость, Радость и Жизнь в зловонную гниющую кучу костей». Далее Лейтон спрашивает: «Кто из тех, кто это знал и видел, скажет, что Победа стоит смерти даже одного из них?»
Французы объявили, что операция в Шампани завершилась успешно. Жоффр утверждал, что взял в плен не менее 25 000 немецких солдат и захватил 150 тяжелых орудий. Для британцев неудача при Лосе стала причиной долгого и мучительного самоанализа. Из почти 10 000 человек, участвовавших в этой операции, 385 офицеров и 7861 солдат погибли или получили ранения. Официальная история приводит ответ одного из солдат генералу Хакингу, который на второй день сражения спросил: «Что пошло не так?» Солдат сказал: «Мы не представляли, как это будет. В следующий раз мы все сделаем правильно». Но настроения начали меняться. В палате лордов, оплоте приличия и патриотизма, битвы при Нёв-Шапель и Лосе были охарактеризованы как «поражения». 8 октября после посещения штаб-квартиры сэра Джона Френча Хейг записал в дневнике: «Некоторые из раненых, отправленные домой, рассказывают, что перед ними ставили невыполнимые задачи и что их не кормили».
Во время и после сражения у Лоса капитан У. Джонсон, военно-полевой врач, подметил феномен, который после отступления из Монса не часто встречался на поле боя. Многие новобранцы «новых армий» Китченера, добровольцы восемнадцати-девятнадцати лет, поступали с фронта с диагнозом, который официальная военно-медицинская история определяла как «характерные проявления истерии (мутизм и тремор)».
На Восточном фронте толпы беженцев, направлявшихся в тыл, на восток от линии военных действий, продолжали создавать хаос и трудности. 5 октября Флоренс Фармборо, оказавшись на станции Брест-Литовск по дороге в Москву, записала в дневнике: «Всюду беспорядок и смятение. Город недавно подвергся налету немецких «цеппелинов», и рядом со станцией два или три дома полностью разрушены, а в самом городе значительный ущерб нанесли зажигательные бомбы».
10 октября немецкий поэт Рильке в частном письме из Мюнхена задал вопрос: «Неужели никто не может вмешаться и положить этому конец?» А другой человек, сидя в меблированных комнатах в нейтральной Швейцарии, рассматривал войну как путь к своему грядущему триумфу. «Из России вести свидетельствуют о нарастании революционного настроения и движения», – в тот же день отметил Ленин в частном письме.
В сентябре энергичный морской офицер коммодор Роджер Кейес, начальник военно-морского штаба в Дарданеллах, представил новый план захвата проливов исключительно силами флота. Адмирал отверг план. Спустя шестнадцать лет Черчилль с горечью прокомментировал: «Меня в те печальные дни безмерно поражали стандарты ценностей и чувство меры, которые доминировали среди наших политиков и руководства армии и флота. Генералы были настолько уверены в возможности прорыва фронта во Франции, что сосредотачивали огромные силы кавалерии за атакующими частями, чтобы бросить их в брешь, которая, как они полагали, возникнет в результате этого удара. Принести в жертву четверть миллиона жизней в таком предприятии казалось им проявлением высшей военной мудрости. Такова была ортодоксальная военная доктрина; даже в случае неудачи это не считалось бы ошибкой или нарушением правил. А потерять одну сотую от этого числа моряков и десяток старых кораблей, которые в любом случае через несколько месяцев оказались бы на Мазер-банке [103], ради того, чтобы получить возможность добиться бесценной цели, казалось им риском, перед которым пасовали самые смелые и опытные военачальники. У адмиралов и генералов был свой путь. Флот продолжал бездействовать в Дарданеллах. Во Франции армии продолжали заниматься самоуничтожением, пытаясь преодолеть немецкую оборону. Болгары собрали трехсоттысячную армию и присоединились к нашим врагам. Сербия как военный фактор перестала существовать».
В Месопотамии британские войска продолжали наступление вдоль реки Тигр. 26 сентября, в разгар сражений в Шампани и при Лосе, британцы предприняли наступление на Кут. Кут был взят, несмотря на некоторые волнения в связи с тем, что индийские войска проявили нерешительность при штурме турецких оборонительных позиций, и с нехваткой воды, из-за чего многие солдаты оказывались просто недееспособными. Был и дополнительный повод для опасений: в первую ночь наступления раненых британцев, которых не смогли вынести с поля боя из-за кромешной темноты, нашли, ограбили, изувечили и убили арабы-мародеры. Однако взятие Кута вселяло надежду: турки пока не выглядели устрашающим противником. Среди захваченного турецкого оружия попалась персидская пушка времен Наполеоновских войн, датированная 1802 г. Британцы прошли от моря более 600 километров. Казалось, все способствует возобновлению в ноябре наступления на Ктесифон, в котором, по сообщениям, окопались турки. Оттуда до Багдада оставалось всего 35 километров.
В оккупированной Европе немцы по-прежнему жестоко расправлялись с теми, кто пособничал врагу. В Брюсселе 49-летняя британская медсестра Эдит Кэвелл оказывала помощь британским и французским военнопленным, а бельгийцам, которые хотели воевать на стороне союзников, помогала перебираться в нейтральную Голландию. Ее арестовали, судили и утром 12 октября повели на казнь. Она попросила у конвойных несколько крупных булавок и заколола подол своего длинного платья у лодыжек, чтобы платье не разметалось, когда она упадет замертво. Она была сражена четырьмя пулями. Одна попала в сердце, и Эдит Кэвелл умерла мгновенно. Вместе с ней был расстрелян бельгиец Филипп Бак.
На суде Эдит Кэвелл признала все предъявленные ей обвинения. Протесты американских дипломатов, которые представляли интересы Британии в Брюсселе, эффекта не возымели. Хью Гибсон даже обращался к главе немецкого политического ведомства в Брюсселе барону фон дер Ланкену с просьбой телефонировать кайзеру, чтобы тот лично вмешался в ситуацию. После оглашения приговора Ланкен произнес: «Даже сам император не сможет вмешаться». Когда это эмоциональное заявление некоторое время спустя было опубликовано, кайзер, как стало известно, был сильно недоволен.
Вечером перед казнью Эдит Кэвелл сказала капеллану американской дипломатической миссии преподобному Хорасу Гаану: «Они все были ко мне очень добры. Но хочу сказать, стоя перед Богом и перед вечностью: я поняла, что одного патриотизма недостаточно. Я не должна ни к кому испытывать ненависти или злобы». Ее христианское смирение не помешало очередной вспышке антинемецких настроений в Британии и Соединенных Штатах. Огня добавило широкое распространение выдуманной истории о том, что она якобы потеряла сознание на месте казни, и начальник расстрельной команды застрелил ее лежащей на земле. Газета New York Tribune даже поместила рисунок, на котором было изображено лежащее навзничь окровавленное тело Эдит Кэвелл, над которым стоит офицер в остроконечной каске с дымящимся пистолетом в руке. Рисунок сопровождала надпись «Gott mit Uns» – «С нами Бог».
