Тем временем противники войны продолжали агитировать за мир. С 5 по 11 сентября в швейцарском Циммервальде проходила конференция социалистов. В российскую делегацию входили лидер большевиков Владимир Ленин и бывший меньшевик Лев Троцкий. На конференции был принят манифест с требованием немедленного мира и призывом для достижения революционных целей к гражданской войне «между классами» во всей Европе.
Циммервальдский манифест и призывы к миру совпали с усилением войны в воздухе. В базарный день сорок восемь жителей французского Люневиля были убиты и пятьдесят ранены в результате немецкого воздушного налета. Ночью 7 сентября, в разгар Циммервальдской конференции, немецкий дирижабль сбросил зажигательные бомбы на лондонский Сити, где начался сильный пожар. Погибло шесть мужчин, шесть женщин и шесть детей, тридцать человек получили ранения. Следующей ночью дирижабль, сбросивший бомбы на Холборн и Блумсбери, попал в два автобуса – погибло двадцать два человека (до войны недалеко от Клеркенуэлла жил Ленин). На следующий день после налета, как вспоминал полковник Роулинсон, «жители из всех слоев общества, от лорд-мэра и ниже, приняли участие в демонстрации, выражая свое негодование».
Лондонцы настаивали на создании системы противовоздушной обороны. Роулинсона направили в Париж, где генерал Пелле, начальник французского Генерального штаба, согласился без промедления предоставить установленные на броневиках 75-миллиметровые мобильные зенитные пушки, производившиеся во Франции. Для размещения новых средств противовоздушной обороны великий князь Михаил, праправнук Екатерины Великой, предоставил в распоряжение Роулинсона резиденцию Кенвуд-хаус, где всего год назад устраивались пышные балы. В итоге вокруг столицы были размещены посты противовоздушной обороны, позволявшие проследить за приближением дирижаблей, а затем и самолетов. Каждый пост получил свое название: непрошеные гости с севера пролетали в зоне ответственности постов Диккенс, Потсдам, затем Аметист и Удача. На востоке противника встречали Ножовка, Валет Червей и Зигзаг.
Если жители Лондона отреагировали на второй воздушный налет требованием защиты, то представители международного социалистического движения в Циммервальде требовали немедленного мира. Через пять дней после окончания конференции Альберт Эйнштейн приехал в Швейцарию к французскому пацифисту Ромену Роллану, жившему в Веве. Эйнштейн не надеялся на быстрое окончание войны. «Победы в России оживили германское высокомерие и аппетит», – сказал он Роллану, который записал в своем дневнике: «По мнению Эйнштейна, наилучшим образом немцев характеризует слово «жадные». Их почитание силы, их восхищение и вера в силу, их твердая решимость победить и аннексировать новые территории очевидны». Эйнштейн также отметил, что немецкое правительство отличается большей умеренностью, чем народ. «Оно хотело освободить Бельгию, но не смогло; офицеры угрожали бунтом. Крупные банки, фирмы и корпорации всесильны; они ждут возмещения всех принесенных жертв». Что касается кайзера, то он «просто орудие» крупного бизнеса и чиновничества. «Он порядочный, слабый человек, и он в отчаянии от войны, которой не хотел и в которую был втянут потому, что им так легко манипулировать».
В сентябре на австрийском фронте русским на какое-то время удалось прервать череду поражений, когда генерал Деникин, командир 4-й дивизии армии Брусилова, освободил Луцк. Но десять дней спустя город снова пришлось оставить. Более серьезное поражение русские потерпели 18 сентября, когда немцы вошли в Вильну, крупнейший город Литвы, и захватили 22 000 пленных. Двумя неделями позже немецкое Верховное командование на Восточном фронте перевело свой штаб в Ковно, где в 1812 г. Наполеон наблюдал за переправой через Неман своего войска, идущего на Москву.
Для Людендорфа перевод штаба в Ковно имел не только военное значение. До войны в Германии зрело недовольство тем, что русские вытеснили ее из Прибалтики. Теперь утраченные позиции могли быть восстановлены. «Население, представляющее собой пеструю смесь разных народов, так и не сформировало собственную культуру и, предоставленное самому себе, не способно сопротивляться влиянию Польши». Людендорф предлагал, чтобы после войны Литва и Курляндия управлялись немецким принцем и колонизировались немецкими крестьянами. Польша, которая была игрушкой своих соседей, станет «более или менее независимым государством под управлением Германии».
Германизация захваченных территорий на востоке началась без промедления. Генерал Эрнст фон Айзенхарт-Роте был назначен генерал-интендантом шести оккупированных областей, в которых создавались независимые от армии финансовая и судебная системы, а также структуры управления сельским хозяйством и лесами. Германизация была насильственной. Поляки, литовцы и латыши жили в условиях военного положения. Политическую деятельность запретили, равно как и собрания и митинги. В газетах ввели цензуру. В судах заседали немецкие судьи. Все школьные учителя должны были быть немцами и преподавать на немецком языке. Просьбу поляков об открытии университета в Вильне Людендорф отклонил лично.
На море продолжались атаки немецких подводных лодок. 19 сентября, когда немецкая субмарина потопила британский военный транспорт «Рамазан», в Эгейском море утонули 311 индийских солдат; месяц спустя погибли 140 британских солдат – немецкая подводная лодка отправила на дно транспорт «Маркет». Однако самой серьезной потерей на море той осенью стала гибель 672 немецких моряков на корабле «Принц Адальберт», который британская подводная лодка торпедировала на Балтике; выжили только три человека. 27 сентября в итальянском порту Бриндизи австрийские диверсанты пустили на дно итальянский линкор «Бенедетто Брин»; погибли 456 моряков.
22 сентября немцы в тылу своих войск расстреляли четырех жителей Лилля, которые помогли британским военнопленным перейти линию фронта и добраться до своих. В России зревшее в армии недовольство проявлялось при любом удобном случае. 24 сентября в Петрограде пятьсот резервистов напали на участок полиции на железнодорожном вокзале, протестуя против роспуска Государственной думы. Протесты также вспыхнули в глубоком тылу, в Ростове-на-Дону и в Астрахани. Пять дней спустя в Орше взбунтовались 2500 выздоравливающих солдат. Раненые подняли голос против войны, на которую должны были вернуться после выздоровления.
Известия о беспорядках еще больше омрачили обстановку. В белорусском селе Чертовичи английская медсестра Флоренс Фармборо, служившая в русской армии, так описывала в дневнике предыдущие несколько дней: «Новости, которые дошли до нас из России, совсем нерадостные; слухи о внутренних беспорядках долетели до нас, словно принесенные злыми духами. Говорят, не хватает хлеба; в некоторых районах возникла угроза массового голода. Тысячи беженцев скапливаются в городах, и вместе с ними приходят болезни и преступность».
Глава 11
Неудачи Антанты продолжаются
Сентябрь – декабрь 1915 г.25 сентября 1915 г., через две недели после завершения Циммервальдской конференции, где прозвучал призыв начать «борьбу за мир без аннексий и контрибуций», на Западном фронте началось наступление союзников, предпринятое для облегчения положения русской армии на Восточном фронте. Нужды любого из союзников, находящихся в опасности, нельзя было игнорировать: поражение России позволило бы Германии перебросить с востока огромные силы для борьбы с Францией и Британией.
Наступление началось по двум направлениям. Французы атаковали линию немецкой обороны в Шампани, британцы – в Лосе. Об этом французы с британцами договорились еще в июле, на конференциях в Кале и Шантийи. Французы атаковали на линии фронта шириной 25 километров, продвинулись на 3 километра и захватили 1800 немецких пленных. С особым энтузиазмом в Париже сообщали о захвате укрепленного пункта в Ла-Куртине, глубина и сложность коммуникационных траншей и туннелей которого действительно впечатляли.
25 сентября американский доброволец французского Иностранного легиона, поэт Алан Сигер, в ожидании приказа о наступлении в Шампани с энтузиазмом писал домой: «Мечтаю в неудержимом порыве дойти до самой Эны. Это будет величайший момент в моей жизни». Другой американский доброволец, 19-летний Эдмон Жене (прапраправнук гражданина Жене, которого революционная Франция в 1792 г. направила в Америку в качестве своего представителя; он остался жить в штате Нью-Йорк), тоже в тот день написал домой. Он рассказал родителям о немецких военнопленных, встреченных им по пути на фронт: «Некоторые из них, простые парни от шестнадцати до двадцати, в жутком состоянии. Окровавленные, в лохмотьях, с огнестрельными и штыковыми ранами, они представляли жалкое зрелище. Многие рыдали, обхватив за шею своих товарищей». Ближе к линии фронта Жене увидел «одного бедолагу, который, похоже, совершенно ослеп, потому что наткнулся на колючую проволоку и мучительно пытался из нее выбраться».
