Сражения в Шампани были жестокими. В регионе радиусом всего 8 километров между Ла-Куртиной и Массижем были полностью уничтожены пять деревень: Юрлю, Перт-ле-Юрлю, Ле-Мениль-ле-Юрлю, Таюр и Рипон. В 15 километрах к западу, за фермой Наварен, есть еще две разрушенные деревни, Норуа и Моронвиллье. На современных картах Мишлен эти следы боевых действий 80-летней давности помечены значком «руины».
Но Восточном фронте положение сил Антанты продолжало ухудшаться. Вся русская Польша оказалась в руках немцев. За двенадцать месяцев конфликта количество русских военнопленных достигло 1 740 000 человек. В Хельсинки моряки линкора «Гангут» и крейсера «Рюрик» взбунтовались против плохого питания и жестокости офицеров. Пятьдесят человек арестовали. Министр финансов России Петр Барк отправился морем из Архангельска через Великобританию во Францию, чтобы просить о дополнительных кредитах для укрепления боеспособности России. Миллион фунтов стерлингов был одолжен на вторую неделю войны, а со временем сумма достигла 50 миллионов фунтов, и еще 100 миллионов было обещано. Барк просил больше, но президент Пуанкаре не пошел ему навстречу. «Я мог бы напомнить господину Барку, – отмечено в протоколе их встречи, – что ни буква, ни дух нашего союза не предполагают, что Россия когда-либо будет просить нас о кредите». Барк выложил свой козырь: не золотые запасы или сырьевые ресурсы России, а угрозу того, что она не сможет продолжать войну без французской экономической помощи. Пуанкаре пришлось уступить. Перспектива высвобождения немецких и австрийских армий для отправки на Запад оказалась решающим аргументом. Россия не вышла из войны, но ее задолженность росла с каждым днем.
Благодаря новым кредитам Россия получила возможность в более широком масштабе импортировать необходимые для войны материалы, в том числе из Японии, с которой воевала всего десять лет назад. Огромные грузы поступали в российский порт Архангельск, откуда поездами перебрасывались на значительные расстояния. За год долг России Британии вырос до 757 миллионов фунтов, Соединенным Штатам – до 37 миллионов фунтов. Среди британских товаров, поступающих в Россию по новой кредитной системе, Британия поставила, в частности, 27 000 пулеметов, миллион винтовок, 8 миллионов гранат, 2500 миллионов патронов, 300 аэропланов и 650 авиационных двигателей. Россия также нуждалась в колючей проволоке. Перед началом войны ее запасы составляли всего 13 000 тонн. В следующем году было произведено еще 18 000 тонн, и за то же время закуплено за границей и доставлено в Архангельск 69 000 тонн. Проблема заключалась в доставке всех этих грузов военного назначения, поступающих в отдаленный северный морской порт, в Петроград, а оттуда – на фронт. Полковник Нокс, оказавшийся в октябре в Архангельске, обнаружил «в порту гигантские скопления запасов – меди, свинца, алюминия, резины и угля и не менее 700 автомашин в деревянных контейнерах. Большинство материалов хранится под открытым небом». Ежесуточно порт мог отправлять только 170 товарных вагонов. Усовершенствованием железнодорожной линии занималась британская фирма.
Стремясь упростить переброску на фронт грузов военного назначения, поступающих с Запада, Россия решила связать с Петроградом другой северный морской порт – Мурманск. Более 30 000 русских рабочих из Поволжья и 5000 из Финляндии, подписавших полугодовые договоры, трудились в этом холодном, негостеприимном регионе. Этого оказалось недостаточно, поскольку тысячи рабочих дезертировали с «трудового фронта», а продлевать договоры никто не спешил. На строительство железной дороги были брошены 15 000 немецких и австрийских военнопленных и 10 000 китайских рабочих. Стройка продолжалась полтора года, но и ее пропускная способность увеличивалась очень медленно.
На Галлиполи на боеспособность войск союзников отрицательно влияли непрекращающиеся штормы и болезни. Ежедневно с передовой приходилось эвакуировать до трехсот больных. Из-за нехватки боеприпасов на каждое орудие в день выделялось всего по два снаряда. Исправлять ситуацию был направлен новый британский командующий, сэр Чарльз Монро. Почти сразу после прибытия, 28 октября, он получил телеграмму от Китченера, который потребовал без обиняков: «Как можно скорее сообщите ваше мнение по основному вопросу, а именно – уходим мы из Дарданелл или остаемся». Монро немедленно запросил мнение своих военачальников в Геллесе, Анзаке и Сувле о возможности нового наступления. Они были единодушны: их люди способны выдержать не более суток боевых действий.
31 октября Монро ответил на телеграмму Китченера, рекомендуя начать отступление. Его поддержал генерал Бинг, командующий войсками в Сувле: «Считаю эвакуацию целесообразной». Генерал Бердвуд, командующий войсками в Анзаке, высказался против, опасаясь, что отступление будет не только использовано турками для захвата всей территории, но и негативно скажется на всем мусульманском мире, включая Индию. В итоге никакого решения принято не было, и войска остались на полуострове.
В Салониках британские войска, частично переброшенные с Галлипольского полуострова, присоединились к французам, чтобы облегчить положение Сербии. Но прогресс оказался незначительным. «Ты, вероятно, спросишь, почему мы не идем вперед, – написал 1 ноября капитан Г. Х. Гордон из 10-й (Ирландской) дивизии. – На это есть веская причина: у них прочная оборона, а у нас не хватает людей». Ситуация в Салониках вызывала у него желание вернуться во Францию. «Все наши маневры здесь происходят в чернильной темноте, обычно под дождем, по едва различимым тропам среди холмов».
5 ноября болгарские войска захватили Ниш, лишив сербов контроля над участком железнодорожной магистрали Берлин – Багдад и обеспечив немцам прямую железнодорожную связь между Берлином и Константинополем [108]. Сербские войска оказывали отчаянное сопротивление, отвоевывая деревни и сдерживая продвижение наступающих армий, но постепенно были вынуждены отступать. На каждые пятьдесят снарядов австрийской артиллерии сербы могли ответить лишь одним. Артиллеристам поступали приказы снаряды зря не тратить, а позже – использовать в случае крайней необходимости.
Сжигая последний моторизованный транспорт и уничтожая тяжелые орудия, 200 000 сербских солдат и мирных жителей уходили в горы, чтобы найти убежище в соседней Албании. Идти им предстояло не одну сотню километров. Трехнедельный переход по сильно пересеченной местности дался жестокой ценой. 20 000 сербских беженцев погибли в пути. «Участники отступления, – написала мисс Уоринг в своей истории Сербии военного времени, – рассказывали путаные истории о холоде, голоде, потрясающих пейзажах, албанских засадах, тропах, усеянных трупами лошадей, о людях, умиравших на обочинах. Мы слышали о российских и британских министрах, лежавших на соломе рядом с министром иностранных дел Сербии, его женой и сыном, а в соседнем помещении – итальянские и французские министры, секретари, консулы, переводчики, слуги, все вперемешку. Мы слышали о короле, лежащем на повозке, запряженной четверкой волов, и делящем трудности пути с обычными солдатами».
Поход через горы стал сагой о бедствиях, голоде, лишениях, болезнях и трудностях пути по суровой местности. Среди тех, кто проделал далекий путь из Британии, чтобы помочь сербам, была Мейбл Дирмер, пионер кинематографии, успешная романистка, драматург и иллюстратор. «Какие шансы были бы сегодня у Христа? – вопрошала она публику в время этого исхода. – Распятие для такого лунатика стало бы гуманной смертью». Вскоре после публикации этого обращения она умерла от брюшного тифа, пытаясь оказать помощь больным женщинам и детям.
По мере продвижения беженцев на запад их поджидала еще одна страшная опасность. Официальная Албания выразила поддержку Антанте и предложила помощь сербам, но отдельные албанские племена, пострадавшие от сербов в 1912 и 1913 гг., нападали на колонны и сотнями убивали участников перехода.
Сербские войска, спасаясь бегством, все же захватили с собой в албанские горы более 24 000 австрийских военнопленных. Когда колонны добрались до албанского побережья, австрийцев интернировали в Италию и на Сардинию. Многие из них тоже умерли по дороге от тифа и холеры. До моря добрались более 260 000 сербских военнослужащих. Большинство из них переправили на греческий остров Корфу, где они ждали своего часа, чтобы возобновить борьбу за спасение Сербии от австрийского ига. Для их эвакуации понадобилось в общей сложности 1159 рейсов 45 итальянских, 25 французских и 11 британских пароходов. В безопасное место были переправлены и 10 000 лошадей. Это была, как написал один историк, «крупнейшая морская эвакуация в истории до Дюнкерка» [109].
Больных и раненых сербских солдат переправили в карантинный лагерь на небольшом острове Видо, где они умирали в таком количестве, что он стал известен как остров Смерти. Из 30 000 сербских мальчишек, которые отправились в поход по горам, в живых осталась лишь половина. Еще сотни погибли под бомбами австрийской авиации в гавани Сан-Джованни-ди-Медуа, ожидая своей очереди сесть на корабли, которым предстояло доставить их на Корфу. А на Корфу еще не менее сотни умерли от голода. Тех, кто выжил в этой чудовищной саге, со временем отправили жить и учиться во Францию и Британию. Больных туберкулезом поместили в санаторий на Корсике. Война противоборствующих армий обернулась войной и для военнопленных, беженцев и сирот.
