На этот раз я очень внимательно следил за движениями руки с ножом. Очень простые три взмаха, повторяет постоянно, не соображая, что это выдает его с головой. Правда, может быть, в запасе и четвертый, а эти всего лишь обманки, но что-то не верится в чересчур изощренные для такого простого мира хитрости. Чтоб совершенствоваться в боевых приемах, нужны достойные соперники, а здесь…
Он прыгнул, я отодвинулся, нож прошел мимо, а мой кулак саданул его в челюсть. Костяшки пальцев заныли. Профессионал отлетел с запрокинутой головой на три шага, растянулся в пыли. Нож оставался в руке, но глаза были затуманенными. Я сделал пару торопливых шагов, пинком вышиб нож из вялых пальцев. Тот взвился в воздух, блеснул серебристой рыбкой и исчез в зелени кустов, будто нырнул в покрытое ряской болото.
Он медленно повел глазами, приходя в себя. Я ударил его ногой в голову. Он откинулся навзничь и застыл, раскинув руки. Я с минуту постоял над ним, потом вернулся к оружию. За спиной было тихо, но я оставался настороже. Конь фыркал, пугая травяных лягушек, топал, слышно было, как высоко в небе кричит мелкая птица. Я прицепил на пояс молот, с мечом в руке подошел к поверженному. Он медленно приходил в себя, попытался ощутить нож в руке, но пальцы стиснули пустоту. Я замахнулся для последнего разящего удара.
Он смотрел на меня, не делая попыток увернуться. Наверняка не знал, что есть сотни приемов, как вот из такого неудобного положения прыжком очутиться в трех шагах влево, вправо, а то и у меня за спиной или даже выбить у меня из рук меч… Да и мало ли что умеют в моем мире, а здесь даже не подозревают, потому он лежал и ждал смерти.
Отвращение к убийству кольнуло в сердце. Мои руки медленно опустили меч. Наемник лежит на спине, в глазах – бессильная ненависть, но в лице нет страха. Он не понял, почему я сделал шаг назад, даже прислушался, не слышится ли где-либо конского топота мчащихся в нашу сторону всадников.
Меч оставался в моих руках, я внимательно следил за поверженным.
– Если можешь встать, то вставай, – сказал я. – У тебя наверняка где-то конь… Подзови и… уезжай.
Он все еще лежал на спине, глаза его с недоверием вперились в мое лицо.
– Что случилось?
– Да так, – ответил я. – Ничего.
Он приподнялся на одном локте. Лицо исказилось, он охнул и повалился на спину. Глаза стали белыми от боли, но закусил губу, повторил попытку, уже упираясь другой рукой. Так, полулежа, он мог смотреть мне в лицо, не теряя достоинства.
– Ты мой враг, – напомнил он. – И я тебе не сдался.
– Я знаю, – ответил я.
Меч мой вернулся в ножны, я отступил на шаг, свистнул. Кусты затрещали, мой конь проломился сквозь них, как вепрь через камыши. Я ухватился за седло, голова все еще кружится, а в голове нехороший звон.
За спиной раздался напряженный голос:
– Ах, опять бла-а-а-агородство прет из всех дырок? Я не сказал даже герб своего клана! И не назвал имя.
– Помню, – ответил я. – Но я и не спрашивал.
Конь отодвигался, он-де привык больше за плугом, я дернул за узду, погрозил кулаком. Стремя болтается, целиком из кожаных ремешков, железом даже и не пахнет. Оттолкнулся от земли, взлетел орлом, а когда подобрал поводья, наемный убийца уже сидел на изрытой нашими ногами земле, растопыренная пятерня упиралась в красную лужу его крови.
– Зачем ты это делаешь? – спросил он озлобленно. – Почему если герой – то дурак?
– Просто делаю, – ответил я равнодушным голосом. – Живи…
– Я не могу жить обесчещенным, – ответил он гордо. – Я, хоть и наемный убийца…
– Что за дурак! – сказал я с отвращением. – Остаться живым – бесчестье?.. Ты не просил пощады, могу дать расписку. Деньги получил? Вот уходи на пенсию, как собирался. Построй часовню, если деньги девать некуда. Живи, расти детей.
– Ты мог бы забрать моего коня, – продолжил он озлобленно. – Мои доспехи… У меня хороший меч! Или потребовать за меня выкуп. Даже золотом. На мои владения претендовать не сможешь, у моего отца четверо сыновей, я – младший, но выкуп – да, мог бы… Я кое-что скопил, все у моей сестры…
Я подобрал поводья, повернул коня. Разговаривать не хотелось, от слабости мечтал только о чашке крепчайшего кофе, а иначе свалюсь под куст и засну, потому только буркнул:
– Не все меряется золотом… Бывай!
Он крикнул вдогонку:
– Черт бы тебя побрал, герой! Почему ты так делаешь?
– Тебе не понять, – ответил я гордо.
Конь пошел тяжелой рысью, копыта стучали гулко, я не был уверен, что этот придурок меня услышал. Вообще-то я и сам не понял, зачем так сделал. Правильнее бы, конечно, прирезать. Оставлять врага за спиной – дурость. Увы, только дьявол все делает абсолютно правильно…
Глава 18
Прошла еще неделя в бесплодных поисках. На седьмой день вечером я напомнил Гуголу:
– Ты говорил, что у тебя осталось жги-коры… или какой-то новой дряни еще на разок.
Он сказал испуганно:
– Да, но, ваша милость, это последний. Поберечь бы.
– Мы отсюда прямо на юг, – сказал я. – Если не прибьют по дороге… там увидишь целые рощи этих жги-деревьев. Обдери хоть все леса, рощи и отдельно стоящие деревья в отдельно взятых королевствах.
Он вздохнул, но покорно начал готовить снадобье, высыпал в горячую воду, а я наклонился и начал вдыхать, как наркоман или якутский шаман. Долго плавали серые пятна, иногда высвечивались краешки и фрагменты картинок, я успевал увидеть либо замки дивной красоты, либо вид на равнину с высоты птичьего полета, затем проступила стена с угрюмыми гобеленами, изображение раздвинулось до краев котелка, а я, напротив, опустил голову ниже, чтобы охватить взором как можно больше.
Уже знакомый тронный зал, здесь в прошлый раз король Конрад отчитывал своих полководцев, изображение под странным углом, словно телекамера прикреплена на уровне самого высокого светильника, впечатление такое, будто наблюдаю действие в изометрической проекции, без всякого 3-D.
На той стороне зала трудятся два десятка музыкантов и дюжина полуголых девушек кружится в танце. Это, конечно, от христианской морали далеко, но, насколько я понимаю, король Конрад от христианства отходит все больше и больше. Во всяком случае, по самым достоверным слухам, колдунов в его войске становится все больше, а священников меньше.
Я приблизил лицо еще больше. Ага, вон и сам король. Возлежит на ложе, перед ним столик с фруктами и кушаньями, а также кувшин с вином. Я видел, как Конрад раздраженным жестом велел убраться с глаз долой танцовщицам и музыкантам. Юбенгерд насторожился, а лицо серого человека сразу стало несчастным. Он начал продвигаться к выходу, Конрад бросил в его сторону злой взгляд, и серый примерз к месту.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
