Можно сходить в гостиницу к жене. Поесть и заодно послушать последние слухи и сплетни. Ольга обожает передавать ему последние слухи и сплетни. Она просто кончает, когда, закатывая глаза и облизывая губы, рассказывает ему о грехах и грешках человеческих.
У нее просто пунктик какой-то. Как она любит смаковать приключения гостиничных блядей, как смакует мельчайшие подробности, кто чего сказал, кто как стонал в номере. Она под дверью может подслушивать.
Уже возле самой гостиницы, пришла вдруг Мусору в голову мысль, что если бы Марина захотела, то ее бляди в два счета нашли бы Малявку. Если бы Марина захотела. Только эта сука не захочет. Никак не захочет. Игорь Иванович Мусоргский для нее слишком мелкая птица. Ладно. У него еще осталось пара обойм к пистолету. Там посмотрим. Ладно.
Король
Грек известие о происшествии на набережной выслушал молча. Он вообще хорошо держал удары и, во всяком случае внешне, на них не реагировал. Ну, убили и убили. Бог с ним, с Крючком, таких еще найдется не одна сотня. Плохо другое – под угрозу поставлен план. Кто теперь пойдет в больницу за убийцей.
– Ну и кто теперь в больницу пойдет? – спросил Селезнев.
– Ты вроде говорил, что кидал этих в кабак пошло трое, – сказал Качур.
– Трое.
– А сколько убили?
– Двоих и одного моего.
– Это что – их третий пришил?
– А хрен его знает, – ответил Грек, – не знаю.
– И что теперь будем делать? – спросил Селезнев и покосился в сторону Короля, который отстраненно сидел с закрытыми глазами.
– В больнице, кстати, Симоненко усилил охрану, – сказал Король не открывая глаз. – Он очень беспокоится за безопасность убийцы. Все свидетели уже погибли, и подполковник волнуется.
– Мать твою… – выругался Грек, чувствуя, что даже из под его контроля события выходят.
– Мать, не мать – что-то делать надо, – сказал Качур. – И с больницей, и с Калачом.
– С больницей ладно, не убьют того придурка, так сам умрет.
– А умрет? Его ведь там, кажись, лечат?
– Вот от этого и умрет. Врач бабки брал – отработает. Надо звонить Калачу – во сколько он на встречу приедет.
Все посмотрели на Короля. А ему было наплевать на все, на суету Симоненко, на испуганные лица бригадиров, на убитых кидал. Он почти наслаждался этим странным ощущением равнодушия и безразличия. Даже если бы это угрожало его жизни, он не вышел бы из этого состояния.
В конце концов – чем он лучше всех, кто уже погиб по его воле?
– Что? А, позвонить… Хорошо, – Король взял трубку, набрал номер, – сейчас поговорим с любимым другом Калачом.
– Слушаю, – Калач ответил сразу, без паузы, видно ждал.
– Кто-то из твоих людей знает возле меня кафе «Дубрава», в лесничестве? – не здороваясь и не представляясь, спросил Король.
– Найду.
– Во сколько сможешь быть?
– Мне бы лучше пораньше. Часов в восемь. Или даже нет, часов в шесть – семь утра. Нормально?
– Часов в шесть – семь, – повторил Король в слух и посмотрел на бригадиров.
Грек кивнул. Затем Качур и Селезнев.
– Подходит, – сказал в трубку Король.
– Вот и ладно, вот и хорошо, – ответил Калач, – все с утра и решим. До свидания.
– До свидания, – сказал Король.
– Чего это он так рано? – спросил сам у себя Селезнев.
– Не спится, – хмыкнул Качур, – а мы все успеем?
– Нужно предупредить в лесничестве, расставить людей. Времени как раз в обрез, – задумчиво сказал Грек.
– Тогда – приступайте, – сказал Король.
Он чуть не добавил, если хотите. Сам он не хотел. Самому ему было наплевать. Сейчас ему хотелось только одного – выгнать всех из кабинета и забыться. Если получится – уснуть, если нет – в бутылке еще было достаточно коньяка.
– Мы пошли, – сказал Качур и встал.
Грек посидел еще секунду, потом тоже встал.
– Я тут… – начал он, но в кармане у него подал голос телефон.
– Да? Что значит смылся? Вы что там, охренели совсем? Да мне насрать на его глаза. Куда он мог деться? Да еще раздетый и без вещей. Ладно, отвези этого козла в больницу, пусть ему там помогут. А я по чем знаю? В пьяной драке. Ну, дай ему выпить. И чтобы через час – был у меня. Вместе со своими людьми. Понял?
– Еще что-то случилось? – от двери спросил Селезнев.
– Третий кидала сбежал. Порезал лицо одному из моих и сбежал. Женя звонил только что.
– Ты смотри, какое совпадение, – покачал головой Селезнев и вышел.
Король посмотрел на закрывшуюся за бригадирами дверь, нажал кнопку селектора.
– Да? – сразу же ответил секретарь.
– Ко мне никого не впускать. Никого.
– Понял.
Король медленно перевел взгляд с селектора на часы.
– Ах ты, сука, – прошептал Король, взял со стола бутылку с коньяком и замахнулся.
Потом покачал головой и стал отвинчивать пробку.
Наблюдатель
В Динке были свои положительные черты. Даже ее болтливость могла быть не обременительной. Во всяком случае, когда она стала докладывать Марине обо всем происшедшем, у Гаврилина оказалось почти полчаса свободного для размышления времени. А ему было о чем подумать.
Если все, что произошло с ним за последнее время выстроить по порядку, то как раз получалось, что пора бы уже и мужчиною стать. Разобраться в сложившейся ситуации и даже, если уж совсем повзрослеть, начинать эти события прогнозировать. О том, чтобы этими событиями управлять, Гаврилин даже старался не думать. Тут бы разобраться с тем, откуда в очередной раз вылетит тяжелый предмет. Кстати о тяжелых предметах.
Гаврилин покосился на Марину, внимательно слушающую Динку, и потихоньку отправился в ванную. Да, если верить отражению в зеркале, то недельку на пляж лучше не появляться. Синяк на ребрах цвел лиловым с явным стремлением перейти в ультрафиолетовый.
Гаврилин сгоряча и не сообразил, как у него печет внутри. При вздохе, правда, нигде не кололо и это внушало надежду на то, что ребра не поломались. И на том спасибо. Одежка тоже пострадала, особо изысканной ее не назовешь. Спереди на рубашке ржавое пятно.
Привет незнакомцу с пляжа. Брюки в песке. Песок в волосах, на физиономии – остатки Динкиной помады.
Гаврилин не торопясь отряхнулся, умылся и прибыл в комнату к Марине как раз в тот момент, когда Динка сказала:
– И мы пошли к тебе. Я все правильно сделала?
– Умница, все правильно.
И Гаврилин увидел как Динка расцвела от этой похвалы. Доброе слово и Динке приятно, подумал Гаврилин и стараясь выглядеть независимо устроился в кресле возле окна.
– Ты, Дина, пойди душ прими, а заодно личико в порядок приведи.
– Это я когда…
– Помню, помню, это ты об кавалера помаду и тушь стерла. Можешь взять попользоваться моей косметикой.
– Ага, спасибо. Вот класс! – и Динка вылетела из комнаты.
Вот сейчас ему будут задавать вопросы. Прямо вот сейчас зеленые глаза уставятся ему в лицо, и придется смотреть в эти глаза, лихорадочно придумывая как бы покрасивше и подостовернее соврать.
Расслабиться. Очистить свой мозг от всего и сосредоточится на чем-нибудь отвлеченном. На обоях, например. Обои как обои. Бумажные. В цветочек. Мелкий такой цветочек. Что делать? И что происходит. И вообще, почему это я должен отвечать на вопросы этой дамы?
Это не пройдет. Так нельзя. Эта дама совершенно свободно может, не сходя с места, устроить ему кучу неожиданностей. Можно было бы конечно… Гаврилин посмотрел на свои руки. Нельзя. И не только потому, что убивать не было его профессией. Поднимать руку на женщину только от того, что не хватило ума не влипать в неприятности. Как нас учат древние?
Умный всегда найдет выход из самой безвыходной ситуации, а мудрый никогда в нее не попадет. Попытаемся быть умными. Хотя, кажется, я уже это сегодня пытался. Я уже много чего сегодня пытался.
С обоями не получается. Тогда о мебели. Мебель в квартире хорошая, стильная. И не броская. Мягкая, удобная… Интересно, почему Марина молчит? И куда она подевалась из поля зрения? Или вот в этот самый момент она достала из кармана вострый нож и подкрадывается к его горлу? Вот так сходят с ума. Считаю до трех, а потом встаю и начинаю задавать вопросы. Раз. Два. Сейчас. Два с половиной. Встаю. Два и три четверти. Сейчас точно встаю. Три.
– Знаешь, Саша, какая у меня самая любимая сказка? – неожиданно откуда-то из-за спины спросила Марина.
– Золушка, – не оборачиваясь, ответил Гаврилин.
– Не угадал. Золушку я даже в детстве не любила. У меня крупная нога, и мне маленькая туфелька не налезет. А, кроме того, у меня не тот характер, чтобы сидеть у печи и ждать, пока появится фея.
