– Хлопушка срабатывает, – объяснил он. – От этого пакет лопается, а снаружи видно, будто тя подстрелили. Дешево и сердито. Во, – удовлетворенно выдохнул он и отступил на шаг. – Шевелиться можешь?
Я поднял и опустил руки, подергался туда-сюда, согнулся и разогнулся.
– Вроде ничего. А как… гм… на что это будет похоже?
– Тя вроде как током чуток ударит, – сообщил Дикки. – И это те сигнал, чтоб падал замертво, ясно?
– А сильно ударит? – не успокаивался я.
Он подмигнул:
– Не боись, не убьет. Меня и похуже хлопало.
Не могу сказать, чтобы это меня сильно утешило, но ничего более конкретного я от Дикки не добился. Он поправил все еще один, последний раз, отступил от меня на шаг и окинул удовлетворенным взглядом.
– В наилучшем виде, – сказал он. – Рубаху взад, и ты готов.
Я натянул рубашку обратно. Конечно, со всеми этими фейерверками она сидела чуть в обтяжку, но он заверил, что этого не видно, и не успел я опомниться, как уже шагал через улицу к своей отметке. Не к школьной отметке, не пятерке или там четверке, а к налепленному на асфальт куску изоленты, обозначавшему, где я должен стоять, чтобы объектив поймал меня в фокус. Насчет отметок я все знал еще со времени съемок своей первой сцены, поэтому ощущал себя закоренелым профессионалом, когда спрашивал Марту, помощника режиссера, где моя. Она отвела меня к месту на тротуаре – всего в нескольких футах от нависавшего над дорогой надземного перехода.
– Машина выедет вот отсюда, – объяснила она. – Они выстрелят, и вы упадете вот сюда. – Она показала на еще одну отметку, наполовину на асфальте, а наполовину на решетке ливневой канализации. – Головой вон туда. – Марта кивнула в направлении перехода. – Постарайтесь не шевелиться после того, как упадете. Так в сценарии, – добавила она, похлопав меня по руке, и поспешила прочь, громко что-то говоря в свою рацию.
Производство кино куда сложнее, чем кажется большинству из нас. Вы, возможно, думаете, что уж такую простую сцену, как смерть Декстера от рук плохих парней, снять проще простого? Ну да, посмотрите только на все эти крутые ролики, которые мы каждый день снимаем своими мобильниками! Но настоящее кино вроде того, какое мы создавали теперь, куда сложнее. Столько всего нужно скоординировать – свет, и звук, и обязательные режиссерские истерики. И когда наконец все готово и работает как надо, над головой пролетает реактивный самолет и заглушает все звуки, так что приходится начинать сначала.
По замыслу авторов сериала, моя смерть – лишь одна из вводных сцен, маленький и незначительный эпизод жизни прекрасной, но закаленной испытаниями Эмбер Уэйн, детектива полиции Майами. Но даже так потребовалось несколько попыток, прежде чем результат удовлетворил режиссера, Виктора. Это довольно скучно, и трудно казаться потрясенным от внезапного нападения, когда оно происходит седьмой раз подряд. Однако это часть моего нового ремесла, и если я хочу пробиться наверх, к более сложным ролям, семь дублей покажутся детской игрой по сравнению с тем, что мне предстоит, – особенно если это будет вдруг полноценная роль, а не эпизодическая в сериале. Джекки говорила, что в художественных фильмах с солидным бюджетом и полторы сотни дублей не редкость.
Поэтому я терпеливо изображал удивление при виде проезжающей мимо машины до тех пор, пока Виктор не остался доволен – а потом мне пришлось перенести еще целых три расстрела. Уверен, мне пришлось бы страдать и больше, если бы не тот факт, что всякий раз, когда хлопушки взрывались, разбрызгивая кровь, моя рубашка приходила в полную негодность, а у костюмеров таких имелось только три. Поэтому после того, как я в третий раз вышел из умелых рук Дикки, увешанный взрывчаткой, а потом изобразил Декстера – Умирающего Лебедя, грациозно рухнув на канализационную решетку, Виктор махнул рукой.
– Ладно, сойдет. Давайте сюда Джекки. Не двигайся с места, Деррик.
– Декстер, – поправил я. Ощущал я себя при этом неловко; должно быть, примерно как Роберт, которому не нравится, когда его называют «Боб». Виктор не ответил – вне всякого сомнения, он был занят, отдавая жизненно важные распоряжения.
Я не двинулся с места. Никто не спросил, удобно ли мне лежать, но было неудобно. Солнце по меркам осеннего дня жгло просто немилосердно, а мостовую, наверное, специально отбирали по принципу повышенной жесткости. Однако мне показалось, что просить подушку или зонтик будет слишком уж непрофессионально, поэтому я просто лежал, погружаясь в мрачные раздумья. Я пытался представить себе, когда наконец придет Джекки и сколько еще дублей нам предстоит. Я думал, увидит ли будущий зритель в этой нашей главной совместной сцене нечто особенное, что связывает нас с Джекки. Я слышал, что такая «химия», возникающая между актерами, придает их работе особое звучание, а уж чего-чего, но химии между нами хватало. Как знать, может, это перенесется и на экран? Но, конечно, я же по сценарию умер, а это несколько ограничивало мою химическую активность. Возможно, не время и не место думать о будущей «Эмми».
И еще я размышлял, ждут ли нас в будущем другие совместные сцены. И вообще, есть ли у Джекки и Декстера будущее? Мы как-то не очень разговаривали об этом с тех пор, как я удачно сменил тему разговора в шезлонге на балконе номера Джекки. Было ли это просто небольшим служебным романом, каких в Голливуде полным-полно, если верить таблоидам? Или это что-то всерьез и надолго, вступление в новую жизнь?
По тому, как обстояли дела до сих пор, вряд ли я буду слишком скучать по своему прежнему миру: сестра Дебора, очевидно, навсегда порвала со мной, моя семейная жизнь превратилась в жернов на шее, а работа давно уже свелась к занудной рутине. Настоящих друзей у меня, можно считать, нет – следовательно, с Майами меня не связывает ничего, кроме катера. Ну конечно, оставался еще Ночной Я, Декстер-Дьявол, кормивший нашего извращенного брата его же собственными десертами с помощью острого лезвия и широкой улыбки. Впрочем, этот другой я вполне мобилен, а из того, что рассказывали про шоу-бизнес, следовало, что я без труда разыщу себе партнеров по играм и в Эл-Эй. Ну или куда там закинет меня новая профессия. Человеческая природа везде одинакова, так что я, скорее всего, найду себе развлечения повсюду на этом старом усталом глобусе.
Оставалась всего одна маленькая, но, возможно, существенная деталь: Джекки до сих пор не пригласила меня уехать с собой, когда закончатся съемки, поэтому я не знал, вхожу ли в ее планы на будущее дальше следующей ночи в гостинице. Я никогда не умел понимать людей, особенно женского пола. Стоит мне поверить в то, что я точно знаю, о чем они думают, как они говорят или делают что-нибудь такое, от чего мне остается только чесать в затылке и размышлять о том, что, оказывается, не я один хожу в лживой маске.
Мне казалось, что я нравлюсь Джекки. Возможно, даже больше, чем просто нравлюсь. Если нет, она потрясающе мастерски изображала свою привязанность. Но наверняка я этого не знал, и не представлял, как это узнать, если, конечно, не спросить в лоб. А если она ответит «нет» – что тогда? Смогу ли я просто пожать ей руку на прощание и вернуться к обычной постылой жизни?
Где-то недалеко хлопнула дверь трейлера, и ко мне подошла Марта.
– Она идет, – сообщила мне Марта и нахмурилась, приглядываясь ко мне. – Вы пошевелились, – укоризненным тоном заметила она и поправила мне руки, сначала левую, потом правую. – Вроде так, – сказала она и подвинула мне голову на дюйм правее. – Вот так. – Она исчезла, а мгновение спустя надо мной уже стояла Джекки.
– Вид у тебя очень натуральный, – заметила она с легкой улыбкой.
– Это тяжелее, чем кажется, – отозвался я. – И мостовая очень жесткая.
– Что ж, посмотрим, не удастся ли отснять все с одного дубля, – сказала она.
А потом Виктор начал сыпать командами, осветители засуетились у своих прожекторов, а звукорежиссер протянул в нашу сторону длинный шест с микрофоном на конце.
Джекки отвернулась от меня, а я наблюдал за теми странными превращениями, которые всегда происходили с ней перед включением камеры. Ее лицо сделалось холоднее, жестче, и черты его изменились, будто это было больше не ее лицо.
Начали снимать первый дубль – и почти сразу же прервали по неизвестной мне причине. Прервали прежде, чем Джекки успела заговорить. Вот вам и уложиться в один дубль.
Второй дубль прошел немного лучше. Джекки дошла до того момента, когда она видит мой окровавленный труп и кричит: «Бен! Боже мой, Бен!» И сразу же по какой-то из соседних улиц прогрохотал мотоцикл, а Виктор заорал: «Стоп!»
В третьем дубле Джекки дошла до места, где ей положено опуститься на колени рядом с моим телом и сквозь зубы поклясться найти тех ублюдков, что сделали это со мной. Однако вместо того чтобы мстительно смотреть куда-то вдаль, она повернулась к режиссеру.
– Черт тебя подери, Виктор, мне все это чертово время на лицо падает тень!
