Меня воспитывали с мыслью, что ударить женщину может только полный дегенерат-импотент, но, признаюсь, мне периодически хотелось дать Любе пощечину со всего размаха, а потом запихать ей в рот кляп, чтобы она наконец перестала фонтанировать раздражением. Кроме громкой брани в арсенал Любы входила обида: если ор не срабатывал, она делала лицо великомученицы, демонстративно уходила в себя, а на любой вопрос отвечала коротко и раздраженно. Такое поведение продолжалось до тех пор, пока окружающие не начинали прыгать вокруг нее, пытаясь хоть как-то искупить вину перед Миссис Уксус. Неделя, месяц, полгода – у Любы были железные нервы, а перемолчать ее мог разве что покойник. Когда Валера и Кира уже были готовы сделать все что угодно, Люба великодушно их прощала, чтобы тут же взорваться по выдуманному ее неисчерпаемой фантазией поводу.
Возможно, я кажусь категоричным. Наверняка у Любы было тяжелое детство (куда же без него?), но, на мой взгляд, никакая личная трагедия не дает права отравлять жизнь близких. Мне часто случалось видеть жертв, подобных Любе: все они пережили страшное несчастье или были больны, но при каждом удобном случае такая побитая жизнью жертва преображалась в тирана-преследователя, играя на сочувствии окружающих или чувстве вины, а свою трагедию преподносила, как джокер, при любой попытке критики.
Отношения Любы и моего двоюродного брата Валеры давно трещали по швам. В январе, сразу после праздников, он, наплевав на ипотеку, ушел жить на съемную квартиру, но на развод официально не подал, из-за чего у меня сложилось впечатление, что ему нравятся психологические игры в стиле садо-мазо. Удивительно, но изводившая Киру напряженность в семье почти не трогала ее младшего брата; истеричный, капризный, он мог орать еще громче своих родителей, не испытывая при этом чувства вины. Правильно говорят, что дети – чистые листы, только бумага разная.
В первый день школьных каникул я, предварительно договорившись с Любой по телефону, заехал к ним домой, чтобы забрать племянницу. Зайдя в квартиру, я поразился царившей в их доме больничной чистоте, за нарушение которой Люба казнила без суда и следствия. Для детей пролить что-нибудь было еще более страшным преступлением, чем плохая оценка. Осторожно встав на коврик у двери, я не решился проходить дальше, чувствуя себя микробом. Люба встретила меня в своем любимом домашнем халате, которому было больше лет, чем ей самой. Ее волосы были наспех собраны в пучок, а на лице застыло выражение вселенской усталости.
– Привет, Джерри, – поздоровалась моя двоюродная невестка. – Неужели ты все-таки решил почтить нас своим присутствием?
– Кира готова? – Я старался не замечать обвиняющие нотки в ее голосе.
– Кира! – позвала Люба. – Ты в этом веке соберешься или нет?!
Из дальней комнаты мигом выскочила моя испуганная племянница с рюкзаком.
– Где Антошка? – поинтересовался я, чтобы разрядить обстановку.
– У бабушки, – бросила Люба, – отдохну хоть немного. Сил уже нет терпеть!
«Как будто ты когда-то что-то терпела», – мысленно прокомментировал я.
– Ничего не забыла?! – рявкнула Люба, строго посмотрев на дочь.
– Нет, – поспешила ответить Кира.
– Ладно, смотри. – В голосе Любы слышалась угроза.
– Пойдем. – Я взял рюкзак племянницы, и, простившись с ее матерью, мы направились к машине.
– Не переживай, – я решил подбодрить Киру, – если что-то забыла, просто купим. По дороге зайдем в Subway, перекусим, а то у меня холодильник пустой. А еще я недавно приобрел приставку, новый Playstation. Приедем – будем играть!
– Хорошо. – На бледном лице Киры появилась едва заметная улыбка.
После кафе мы немного погуляли, а потом поехали ко мне. Ближе к вечеру к нам присоединился Ренди. Кира сразу его узнала и после дежурных приветствий неожиданно задала вопрос:
– Ты действительно исполняешь желания?
– Да, если они меня заинтересуют, – последовал четкий ответ.
– Только взрослых или детей тоже? – снова спросила Кира.
– Обычно желания детей примитивны, – рассуждал Ренди. – Например, мир во всем мире или «пусть моя мама/бабушка/папа перестанет болеть». Детьми движет доброта, но благотворительность не по моей части. Бывают и мелочные просьбы, вроде «пусть в меня влюбится мальчик с третьей парты». Такая ерунда не стоит внимания.
– У меня другое желание, – настаивала Кира. – Можешь сделать так, чтобы из всех чувств у меня осталось только чувство долга.
– Неожиданно! – Теперь в глазах Ренди читался явный интерес. – Зачем тебе это?
– Хочу стать как робот и ничего не чувствовать, ни гнева, ни грусти, ни вины. Однако я не хочу превращаться в сволочь, поэтому пусть чувство долга останется, – объяснила моя племянница.
– А как насчет радости, любви, нежности? – предупредил Ренди. – Вместе с «плохими» эмоциями исчезнут и «хорошие».
– Ну и пусть! – уверенно произнесла Кира. – Редкие просветы не стоят того, чтобы все это терпеть.
– Сейчас ты вымотана, – вмешался я, – но детство рано или поздно закончится, а такое желание уже не отменить.
– Когда оно закончится?! – Голос девочки звучал обреченно. – Допустим, после школы я поступлю в институт, потом пойду работать. Когда я смогу зарабатывать достаточно, чтобы жить отдельно? Можно, конечно, учиться и работать, но такого дикого темпа я не выдержу, потому что постоянно болею.
– Годам к двадцати пяти ты точно обретешь полную независимость, – предположил я.
– Я больше не могу, – прошептала Кира.
В ее тихом голосе слышалось больше отчаяния, чем бывает в истерике и громком крике.
– Согласен, – неожиданно произнес Ренди. – Более того, я выполню еще одно твое желание.
– Какое? – Теперь пришла очередь Киры удивляться.
– Ты никому не говоришь о нем, даже самой себе, – объяснил Ренди. – За эту неделю я покажу тебе, какое удовольствие могут доставлять истинные чувства; если по окончании каникул твое первое желание останется в силе, я его выполню.
– Ладно, – согласилась Кира.
Весь оставшийся вечер мы проиграли в карты. Постепенно племянница расслабилась, начала шутить и смеяться. Она радовалась, когда выигрывала, и просила отыграться в случаях поражения. Увлекшись процессом, мы не заметили, как стрелки часов перешли за полночь. Около часа ночи я обратил внимание Киры на то, что пора ложиться спать, иначе у нее не хватит сил для предстоящих приключений. Девочка быстро заснула, а я и Ренди еще долго говорили на кухне.
– Ты действительно хочешь исполнить желание Киры? – сомневался я. – Ей даже нет пятнадцати.
– Думаешь, я на такое способен? – Ренди слегка прищурился.
– Да, – подтвердил я. – Не знаю, кто ты – демон, инопланетян или джинн без лампы, но точно не обычный человек. Ты знаешь мой адрес и номер телефона, хотя я их тебе не сообщал, и каким-то образом попадаешь в мою квартиру без ключей.
– Может, я работаю в ФСБ.
– Не важно, – отмахнулся я. – Я не собираюсь выпытывать у тебя все секреты. Сейчас речь о будущем Киры. В подростковом возрасте мир видится в черных и белых тонах, она может еще десять раз передумать, а ты, насколько я понял, вторых попыток не даешь.
– Да, загадать желание можно лишь раз, а потом нужно будет смириться с его последствиями, – подтвердил Ренди. – Скажи, когда тебе было столько же лет, сколько сейчас Кире, ты тоже видел мир в черных и белых тонах?
– Нет, я тогда в полной мере осознал магию двойных стандартов – можно смело плевать на всеми декларируемые правила, но, если нарушить негласные обычаи, начнутся крупные проблемы. В школе можно смело бить стекла и материться – отчитают ради приличия, а потом отстанут. Более того, если ты хулиганишь с душой, то в скором времени прослывешь интересной личностью, к которой нужен особый подход. Но если вместо рока тебе нравится классика и ночью ты предпочитаешь спать дома, а не шататься по подворотням, то звание белой вороны или даже душевнобольного тебе обеспечено.
– И какой вывод?
– Нужен компромисс, – заключил я. – Быть собой – большая ошибка, гораздо эффективнее при взаимодействии с людьми подобрать для себя подходящий имидж или маску. Но такую, чтобы было легко ее поддерживать и чтобы она хотя бы частично соответствовала двойным стандартам.
– Вот видишь, ты не был похож на бунтаря, у которого играют гормоны, Кира такая же. Она мыслит гораздо глубже, чем многие взрослые. Когда семья и школа атакуют с двух сторон, взросление происходит быстро, а на детские капризы не остается ни времени, ни ресурсов. Еще вопрос: помнишь фильм «Эквилибриум»?
– Конечно. Там в постапокалиптическом мире люди будущего пили специальные таблетки, чтобы не чувствовать эмоций, потом главный герой случайно начал чувствовать – и понеслось: борьба с системой и всякое такое.
– Ответь честно, что ты о нем думал, когда смотрел фильм?
– Думал, что главный герой дурак и что я бы хотел жить в таком будущем, где все четко и понятно, – ответил я после непродолжительного молчания.
