Агнесу знать. Коня еще выездил, Корнета. До сих пор на конюшне. Старый, поседел…
Ротмистр силился встать на ноги.
— Мне туда… До ветру…
Не одеваясь, без шапок вышли на крыльцо.
— А казак врет, хозяин-то, — потрезвевшим голосом заговорил Королев. — Сын его дальше своего база никуда не девался. С неделю назад удрал из Новочеркасска. Знаю его, Ефрема Попова, хорунжего. «Защитнички» Дона, мать их в душу… Россию продали, проказакуют и Дон. Помянешь мое слово, Думенко. Только ши-и-и… про Ефрема. Среди нас есть… И стариков к стенке поставит… Пойдем выпьем, Думенко.
Картина в горнице изменилась. Двое добрались до кровати; у одного ноги в сапогах на подушках, другой свесил их на пол. Есаул свернулся калачиком на половике у деревянной кадки с фикусом. Стриженый, штабс-капитан, и полковник своих мест не покидали. Сидел только один. Опершись о стену, незряче уставился на расслабленные кулаки, покоившиеся на коленях.
— Войсковой старшина Пивоваров, — обратился к нему Королев, — не желаешь компанию поддержать? Не желаешь… Что ж… Времена меняются. Еще с год назад, в Питере, и я бы не сел с тобой за один стол…
Обиженный, взял чей-то нетронутый стакан, зло выпил. Сложил руки на угол стола, прилег на них и засопел сдавленным набок носом. Забыл от обиды и о вахмистре.
Борис вышел в комнатку, прикрыв створчатую дверь. Подмигнул Ампусу, угрюмо свесившему на грудь бурую паклю бороды.
— Все, дядько Никодим, улаштовались твои постояльцы. А Ефрема до света с сеновала переведи… Кабы не случилось беды.
— Нету его уже там… — шевельнул запекшимися губами старый казак.
Офицеры отслужили молебен.
Заметно постаревший поп Гавриил, выкатывая глаза, басил:
— Во-озде-ень ка-ара-аю-ющий ме-еч се-ей!..
Полковник Гнилорыбов стоял на колене, в вытянутых руках держа обнаженную шашку. Троекратно приложился губами к холодной стали — давал клятву господу богу не посрамить казачьей чести и оружия.
После молебствия вытащился из хутора обоз, беря направление к Казенному мосту. Правились на Великокняжескую, в глубь Сальских степей.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
К полудню из станицы Багаевской в хутор вошла казачья сотня. Набатом созвали народ. Есаул Иванов, пышноусый, белявый казак, не слезая с седла, от имени Военно-революционного комитета Дона объявил фронтовиков мобилизованными. Из веселовцев и казачинцев набралась полная сотня; командиром ее выкликнули вахмистра Думенко.
Обедали в курене Романа Мартынова. Иванов, порозовев от самогонки и обильного угощения, делился кровавыми событиями, разыгравшимися под Новочеркасском, о съезде в станице Каменской, о новой казачьей революционной власти, сменившей атамана Назарова и Войсковой круг.
Борис, на правах командира сотни, сидел рядом с ним. Ел, пил, но испытывал неловкость, чувствовал себя случайным в компании. Не осилит неприязни к самому хозяину дома. Роман, ссохшийся, с оскудевшей бородкой, не обделял и его вниманием, угощал наравне с есаулом. Видать, забыл, как в этой самой горнице указывал ему, хохлу, место на казачьей земле и за этим самым столом. Вчера с таким же усердием, но чистосердечно угощал полковника Гнилорыбова, кидал в выезжающие из ворот брички мешки с печеным хлебом, салом; не пожалел забить и скотиняку. Наверно, мясо в тарелках с того же бычка. Насторожен взгляд Стефана Мартынова, родича хозяев; он-то определенно вспомнил давнюю встречу. Не желая смущать казака, с кем доведется еще локоть к локтю биться с офицерьем, заговорил со своим взводным, Григорием Крысиным…
Сотни выступили в ночь. Борис успел повидаться в своей хате с Петром Красносельским. Как выздоравливающий, он мобилизации не подлежал.
— Ты, Борис, не поимей ничего… — первым затронул щекотливый вопрос Петр. — Я бы мог скрыть медицинское свидетельство. Какую бы помощь оказал тебе в седле — не знаю. Но мне надо быть в хуторе. Молодежь осталась. Оружие, на худой конец, есть. Да и неизвестно, чем окончится ваш поход…
— Расхлопаем Гнилорыбова в Великокняжеской, и годи! — задорно усмехался Борис, опоясываясь поверх шинели ремнем с кобурой и шашкой.
Петр не разделял задора вахмистра. Дергая дверную скобу, поделился:
— Встретил среди багаевцев своего… По Ростову. Локтев. Дела не шибко радужные, как нам кажется. Колонна Гнилорыбова, какая двигалась через наш хутор, малая толика. Главные силы походного атамана Попова третьего дня навалились на Великокняжескую. Что с окружным Советом? Успели уйти?
— А куда? — помрачнел Борис.
— По железке. На Царицын или на Торговую… Два пути. Но надо помнить и Корнилова. Тот может раздуть пожар среди кубанского казачества…
— Не нагоняй, Петро, холодного поту. Пожелай гладкой дороги. А винтовки переховайте из скирды. Бог даст, не пригодятся. А там, черт его знает…
У плетня — Думенко сидел уже в седле — Петр высказал важное, что привело его:
— Руководство всеми казачьими революционными войсками Донревком передал в руки войскового старшины Голубова. Ты войдешь к нему в прямое подчинение. Не полагайся слишком… Ему ближе власть Керенского. Прибивайся к Локтеву. Наверняка встретишь в Великокняжеской и Алехина. В наши казачинские дела его посвяти.
— Фамилия знакомая…
— Из Торговой.
