блестели. Он усмехнулся, подумал, скривил губы, скрипнул зубами и быстрыми шагами пошел по улице. Он шел как вор, прижимаясь к стенам. Услышав звук шагов или шорох, прислонялся к стене и замирал в неподвижности, пока не минет опасность.
Вскоре он был у дверей своего учреждения. Он вытянул шею и увидел с улицы свисавшую с потолка лампу. Тогда он решительно подошел к двери и постучал в нее кулаком — раз, два, потом принялся — трясти дверь. Он дрожал всем телом, но не чувствовал холода. Ему казалось, что в руках у него огромная сила, казалось, он Хотел вышибить дверь. На шум курьер подал голос изнутри и полуоткрыл дверь.
— Акоп, ты хорошо убрал? — спросил Иван-бей и толкнул дверь.
Курьер узнал его, затворил дверь и сказал из-за двери прерывающимся от страха голосом:
— Ступай спать, Иван-бей, ступай…
Он постоял, потом принялся снова стучать, говорить сам с собой. Потом вдруг накинул на плечи упавшее в снег пальто, вскрикнул и пошел прочь. А курьеру все никак не верилось, что этот голос принадлежал Иван-бею, такой он был пронзительный, хриплый.
Иван-бей так быстро шел, что вспотел. Он вошел во двор, запер ворота и поднялся вверх по ступеням. Но потом вдруг вернулся, спустился во двор и снова принялся внимательно прислушиваться, нет ли кого в саду, не видно ли чьей-нибудь тени? Внезапно на глаза ему попалась открытая дверь погреба. Иван-бей вошел и ощупью, хватаясь за стены, добрался до угла… Нагнулся, сел, руками потрогал землю… захохотал и стал рыть. Он не рыл — он царапал землю; пальцами, ногтями. В темноте он стонал, фыркал и снова скреб. Вдруг пальцы наткнулись на что-то твердое. Иван-бей на мгновение замер, потом стал рыть еще быстрее. Его рука погрузилась в маленький горшочек. Он потянул и вытащил горшочек, в темноте тот зазвенел, и медные пуговицы, как блестящие жуки, рассыпались по земле. Иван-бей собрал пуговицы в пригоршню, поднес к глазам, чтоб лучше видеть, потрогал пальцами. Сердце билось быстро, как. у человека;, одним махом взобравшегося на гору. Со лба его стекали капли пота, пот струился и по давно немытым волосам., Ноздри раздувались, он дышал прерывисто.
Он стоял в углу погреба и смотрел на пригоршню медных пуговиц, которые сверкали и переливались в темноте.
Утром, когда соседский мальчик принес для Иван-бея молоко, ворота оказались на запоре.
— Что-то Иван-бей заспался сегодня, — сказал он.
На следующее утро кто-то из соседей спустился по стене во двор и открыл ворота. Пальто Иван-бея валялось перед дверью в погреб. Ночной ветер намел снег в открытую дверь. В углу погреба лежал замерзший уже Иван-бей, пальцы в крови, глаза вытаращены. В кулаке он сжимал две медные пуговицы, рядом валялись черепки горшочка, обрывки бумаги, старые бумажные деньги.
…А куры в своем курятнике кудахтали от голода и холода, просили корм..
1926
СУМЕРКИ ПРОВИНЦИИ
Перевод П. Макинцяна
1
Мы погрешили бы против истины, если бы пространство, именуемое Астафьян, назвали улицей; в нашем городе улица Астафьян славится как место свиданий, как пристань для тех, кто фланирует по ней взад и вперед, ленивой походкой напоминая медленно покачивающиеся лодки. Она в то же время походит и на картинную галерею, с тою лишь разницей, что картины не висят на стенах, а разгуливают. Любознательный человек за один день может ознакомиться почти со всеми представителями духовной культуры страны Напри.
Эта улица пользуется дурной славой; если кто-нибудь хочет подчеркнуть свое недоверие к какому-нибудь событию, он говорит: «Это — сплетни с Астафьевской улицы». Наконец, можно привести еще одно доказательство того, что это пространство — не улица в обычном понимании этого слова, а нечто совсем иное, в корне отличное от других улиц города. Замечено, что людям, долгое время назначавшим там свидания, гулявшим, отдыхавшим, спорившим и вообще всем влюбленным в это пространство, свойственна какая-то особенная походка: своеобразная торжественность шествия, когда человек, выгибая шею, идет, покачиваясь; перед глазами его туман, и в этом тумане — какой-то нереальный мир. Один из наших знакомых, врач по специальности, подготовил к печати научный трактат, в котором считает доказанным, что существует такая болезнь, по его терминологии — «болезнь эрименян», и вполне научно объясняет те недостатки, которые присущи поклонникам этой улицы.
Достаточно пройтись по нашему городу, чтобы убедиться, что ни одна из его улиц не имеет того особенного, единственного и неповторимого, чем обладает это пространство, но недоразумению именуемое улицей.
В городе еще существует Слепая улица, упирающаяся в дорогу, за которой тянутся сады. Есть улица Печатников, населенная преимущественно ремесленниками-медниками. Есть Банная улица, где живут два зубных врача и где от старых персидских бань уцелел глубокий куб, заполняющийся постепенно мусором со дворов.
Есть улицы, жители которых страдают хроническим насморком; эти поди неразговорчивы и мрачны, как могильщики или часовщики. Есть удивительные улицы, где вытянулись стены с низкими дверцами, вдоль которых протекают журчащие ручейки. Здесь темнеет рано, мрак гуще, чем на соседних улицах, оживленных и пылающих огнями даже в ночные часы. Нам случалось видеть старые улицы, где на каждом шагу что-нибудь привлекало наше праздное любопытство. У одного из домов с плоской крышей весь фасад украшен разноцветными кирпичами, в симметрии которых чувствуется какой-то тайный смысл. Другой дом имеет сказочный балкон с голубыми перилами. Чудится, что вот-вот отворится низкая дверца, покажется девушка с миндалевидными глазами и исчезнет снова, как мечта. Вот землянка, которая не имеет снаружи окна, и в серой стене ее не видно двери. Она напоминает заброшенную давильню в пожелтевшем саду, где уже нет плодов и откуда не слышно песен. Однако из нее доносится детский плач и слышится покачивание деревянной люльки. Если заглянете внутрь, то увидите мать, склонившуюся над колыбелью; полузабытая песня перенесет вас в детство. Вот другая улица, посреди нее бежит маленькая речка; балконы расположенных здесь домов нависают над самой водой. Между домами — мостики, во время весеннего половодья их поднимают выше. Как сладко спать в свежие ночи на этих балконах, слышать шум воды и чувствовать прохладу, которая по руслу спускается с гор. Особенно если балкон затенен персиковым
