не испортит. Ей и в голову не приходило задаваться вопросами о том, где он находится. А потом его любовница устала играть вторую скрипку и отправила видео Гарриетт на телефон.
Она заперла за собой дверь кабинета и посмотрела каждую секунду видео: с того момента, как они вошли в кадр, сцепившись губами и судорожно пытаясь снять с себя одежду. Она видела, как женщина оперлась на локти и колени, а муж Гарриетт встал позади нее. Она слышала, как женщина охнула, когда его член скользнул в нее, и как ее муж тяжело дышал, двигаясь быстрее и быстрее. Гарриетт пятнадцать минут наблюдала за их неистовым совокуплением, а потом еще час и двадцать одну минуту слушала тишину, пока парочка спала в объятиях друг друга. Это была не первая их встреча. И даже не десятая. Им было комфортно друг с другом. Гарриетт знала, что они занимались тем, чему она стала свидетелем, уже очень долгое время.
Когда Гарриетт нажала кнопку воспроизведения, ее мир казался ей прочным, крепким, надежным. Когда видео закончилось, ее окружали обломки. Несколько месяцев она бродила среди этих обломков, растерянная и дезориентированная. Она больше ни во что не верила.
В августе Чейз бросил ее окончательно. Его девушка хотела ребенка, сообщил он ей во время их последней размолвки. Двух детей, если получится. Бьянке было тридцать пять, и ее часики тикали. Эта новость потрясла Гарриетт почти так же сильно, как и видео. Они с Чейзом с самого начала договорились, что у них не будет детей. Она всегда считала, что это одна из тех вещей, которые связывают их как пару. Возможно, Чейз когда-то действительно не хотел детей. А может, поняла Гарриетт, он просто не торопился. В конце концов, это ее тело работало по расписанию. А у него было сколько угодно времени. Теперь им обоим было по сорок восемь, и она увидела у него в глазах, что он правда хочет ребенка. И в этот момент отпустила его.
В течение двух последующих месяцев Гарриетт передвигалась по миру по заученному плану. Сначала она придерживалась расписания: пробуждение, работа, сон, повторить. Прошло несколько недель, и распорядок начал нарушаться. Она перестала спать, а значит перестала просыпаться. Взяла три недели отпуска на работе и наблюдала за тем, как разрастается ее сад. Трава выросла так высоко, что ей приходилось пробираться через нее. Цветы, которые не поспевали за ней, погибли от недостатка солнечного света. Колонии радужных жуков перелетали с растения на растение, пожирая их листья и оставляя после себя кружевные останки. Ястреб бросил к ее ногам растерзанную тушку белки, а койот однажды поздно вечером остановился, чтобы обнюхать ее. К тому времени, когда тридцатого октября Гарриетт ушла с работы, сад почти полностью преобразился. Утром первого ноября она выглянула в окно и увидела его таким, каким он должен быть. На всю оставшуюся зиму она отгородилась от внешнего мира и начала свое собственное преображение.
Гарриетт задержалась, чтобы погладить листья филодендрона, которым недавно отравилась соседская кошка. Растение действовало не по злому умыслу. В мире природы нет зла. Только удовольствие и боль, жизнь и смерть. Растение отравило кошку, чтобы она грызла листья и писала в другом месте. Это был акт выживания, не более того. С Джексоном она поступила так же. Может быть, он выживет. А может, и нет. В любом случае, он знал, кого в этом винить. Он связался не с той женщиной и теперь дважды подумает, прежде чем снова обижать женщин.
Следующий ученик Гарриетт уже припарковался через дорогу от ее дома. Он стоял там уже несколько часов, ожидая, пока машина Эрика уедет. Телохранитель Хардинга считал себя умным. Он полагал, что его никто не видит. Гарриетт все это время знала о его присутствии. Пока он держался на расстоянии, Гарриетт было все равно. Он мог наблюдать за ней сколько угодно. Ей нечего было скрывать. Но она знала, что он не останется в стороне, и поэтому ждала его прихода.
Дверь машины тихо открылась и закрылась. Она услышала шаги по подъездной дорожке. Шаги стихли, когда мужчина дошел до зарослей и стал искать путь через них. Она наблюдала из тени, как он зашел в сад. Шип процарапал длинную красную линию по его толстой шее, и струйка крови оставляла растущее пятно на воротнике. Она наслаждалась тем, как он разглядывал окружающую обстановку, округлив глаза от удивления. Потом он направился к двери дома, которая была открытой. Она не пыталась помешать ему войти. И не стала тратить время на размышления о том, что бы он сделал, если бы встретил ее внутри.
Вскоре после этого он снова вышел в сад. Сзади него Гарриетт протянула руку и легонько провела ему по шее там, где шип оставил рану. Его пальцы мгновенно метнулись к ране и оказались покрыты густой зеленой жижей, перемешанной с кровью.
– Вы нашли то, что искали у меня дома, мистер Чертов? – спросила Гарриетт.
Он попытался достать оружие, спрятанное под пиджаком, но мышцы больше его не слушались. Гарриетт забрала у него пистолет и отбросила в сторону как раз перед тем, как колени у него подкосились и он упал на землю.
Она опустилась на колени рядом с ним.
– Не сопротивляйтесь. Вы только что получили большую дозу болиголова. У вас не так много времени, пока паралич не достигнет сердца, – предупредила она. – Расскажите мне, зачем вы здесь, и я подумаю, дать ли вам противоядие.
Разумеется, никакого противоядия не было. Но ему-то откуда об этом знать.
Взяв дело в свои руки
Джо сидела, скрестив ноги, на полу своей спальни, одетая только в футболку и трусы. Она включила кондиционер на полную мощность и накинула на спящего мужа второе одеяло. Ее половина кровати превратилась в озеро, а простыни утром снова придется стирать. Ее подушка, как и многие другие до нее, скорее всего, окажется в мусорном ведре.
Джо чувствовала, как ледяной воздух клубится вокруг нее, не принося облегчения от волн жара, которые ее накрывают. Перед тем как она проснулась в поту, ей снилось, что она привязана к столбу, и пламя ласкает ее голые икры. Она видела, как загорелся подол ее белого платья. Через несколько секунд все ее тело объяло пламя. Джо хорошо знала этот сон. В течение многих лет она жила в страхе перед ним. И только в последние месяцы начала понимать его. Теперь, когда сон приходил, она позволяла себе гореть. Огонь был энергией, а энергия – силой. Ей было интересно, сможет ли
