вдалеке послышался крик ночной птицы. Я продолжал сидеть на берегу Печоры и мысленно жил свободой одиночества и с теми, кто был от меня за тысячи километров.
Вдали показались огни небольшого парохода, какие ходят на местных волжских линиях, и на короткое время мысли мои перенеслись на Волгу, на ее пароходы, гористые и луговые берега, где проведено много дней и ночей в отдыхе за рыбной ловлей при свете дня и мраке ночи у всегдашнего спутника человека — костра. С Печоры потянуло ночной прохладой, но я продолжал мысленно видеть себя за тысячи километров и совершенно забылся, что будто я уже не заключенный на десять лет. Теперь уж в небе заиграли волнообразные сполохи северного сияния, и это вернуло мое сознание к действительности. Я медленно и тяжело встал и пошел в зону лазарета. С собой я нес букет цветов, ягоды черники, чтобы утром следующего дня торжественно вручить их конвойным собратьям.
В зоне лазарета все были погружены в сон. Только бодрствовала охрана на вахте, на вышках, да овчарки тявкали между вышек. Я вошел на вахту и зону лазарета. Из открытых дверей бараков слышались приглушенные стоны и крики тяжелобольных и умирающих — они были каждый день, и когда мы, врачи, говорили между собою об умирающих, то доктор Янавичус обычно грустно и торжественно говорил: «Получил истинное и досрочное освобождение!»
Когда я вошел в кабину нашего общежития — Янавичус и Попеляев бесшумно спали. Я разделся, лег на свой топчан-кровать и также бесшумным сном присоединился к их сну — целительному отдыху от мучительных дум и снов в концлагере наяву. Но я помнил, что в зоне лазарета ждут меня мои коллеги. Для них я собрал букет цветов, ягод черники и утром следующего дня торжественно вручил конвойным собратьям букет цветов и ягоды.
***
Печорские концлагеря по географическому положению входят в зону Заполярья, северная граница концлагеря находится в трехстах километрах от берега Северного Ледовитого океана. Район южных концлагерей находится в лесах тайги, средние в лесотундре, и северные в тундре с вечно полумерзлой почвой. Весна, лето и осень продолжаются всего три месяца, а зима девять. Если зимой солнце восходит на один-два часа, и длится почти круглосуточная ночь, то летом солнце светит почти все сутки.
Время час ночи. Солнце светит ярко, но не жарко: его лучи скользят по земле. Чувствуется общая вялость во всем теле. Старожилы концлагерей, обслуга и больные спят, кто мирным, кто тревожным сном, но мне спать не хочется: сон при свете солнца нейдет, и только после двух часов вынужденного лежания в постели наступает сон. Так продолжалось три месяца, и постепенно я стал засыпать вместе с старожилами, натянув на себя с головой простынь или одеяло для создания «ночи».
Всех заключенных лазарета и колонн несколько раз время от времени собирала на своих местах на общие собрания администрация лагеря, призывала к трудовому соревнованию в работе во имя победы над Германией, обещая лучшим из нас по работе досрочное освобождение из концлагеря. Некоторые новички, в том числе и я, хотели верить этим обещаниям, но старожилы подсмеивались над нашей верой. Проверка временем показала, что они были правы, ибо они уже многократно прошли через эти этапы обмана и надувательства.
Шел конец августа. На левом луговом берегу Печоры в пойме, поросшей чернолесьем, уродились в изобилии черемуха, черная и красная самородина. Вольнонаемные часто переезжали через Печору на луговой берег и набирали много ягод. Заключенные годами не ели и не видели никаких ягод. Съесть немного свежих ягод — было заветной мечтой каждого. Мои коллеги и знакомые настойчиво просили меня съездить за ягодами, как имеющего пропуск: «Ну что вам, Сергей Петрович, стоит съездить. Попросите начальницу лазарета поехать с обеда, а мы вашу работу выполним сами». — «Хорошо, — сказал я, — завтра, если разрешит начальница, то прихвачу на свою ответственность двух своих санитаров, и на лазаретной лодке съездим».
Начальница и охрана разрешили, и мы с утра поехали на ту сторону Печоры. Втащили лодку на берег и пошли искать самородину. Недалеко от берега увидели громадные заросли черемухи, с созревшими ягодами, более крупными, чем у нас в России, но менее сладкими, как и все ягоды севера. Здесь заготовляли черемуху для сдачи в аптекобазу: черемушные стволы рубили топором наповал, а потом собирали с веток гроздья зрелой черемухи.
В заливных оврагах и долинах увидели горевшие заревом мощные кусты красной самородины и вперемежку с ними кусты черной самородины. Начали набирать черную самородину — более витаминную. Быстро набрали ведра два черной самородины и пошли ради любопытства вглубь от берега Печоры — там начиналась дремучая тайга, могучие сосны и ели и лиственницы поросли у основания мхом. Некоторые из них, отжившие свой век, лежали на земле и преграждали нам путь.
Мы делали обходы то вправо, то влево. Солнце временами закрывалось облаками. Обходили небольшие озера. Поднялся ветер, тайга зашумела. Мы решили возвратиться в лазарет и пошли к берегу Печоры, к лодке. Чем дольше шли, тем тайга становилась все глуше и девственнее. По нашим расчетам мы должны быть уже на берегу Печоры, но перед нами стояла тайга. Невольно явилась мысль, что мы заблудились. По какому-то инстинкту повернули влево и через десять-пятнадцать минут увидели берег Печоры, а по береговым признакам нашли место стоянки лодки.
«Ну вот, хорошо, что в тайге не заблудились, скоро вышли, а если б два-три дня проплутали там, нам бы с вами, Сергей Петрович, побег приписали, — сказал Шашлов, — и снова второй срок дали». — «Да, Саша, могло бы и так случиться». Столкнули лодку в воду, переехали Печору, на вахте угостили охрану, а в зоне лазарета ждали нашего возвращения Янавичус и Попеляев. Радостно они встретили нас с двумя ведрами самородины. Более опытный в делах лагерных Шашлов набрал таз лучшей самородины и отнес начальнице лазарета. «Это для того, — объяснил он, — чтоб впредь отпускала за ягодами».
Три дня наслаждались мои коллеги и другие сотрудники плодами наших трудов, но никто из начальства не организовывал сбора [при] изобилии ягод по ту сторону Печоры против лазарета.
С получением пропуска увеличилась моя работа за зоной лазарета по лечению членов семей работников лагеря. Почти ежедневно приходили в лазарет члены семьи или
