бизнесу Орловского.
– Да ну, – смеялась она, отмахиваясь, – какой бизнес, Паша? Ты хочешь сказать, что тебе нравится работать в качестве обслуживающего персонала для серьезных людей за какие-то смешные копейки? Фигня это конченая. У тебя иной статус, а у меня тем более.
– Ну, как-то такой у нас с ней диалог произошел, – посмеиваясь над самим собой, рассказывал Орловский Еве, – и уже через месяц после свадьбы, проведя вместе Новый год и новогодние праздники, мы разъехались в разные стороны: она, понятное дело, умотала на очередную регату, ну а я отправился в тайгу к Юрьичу. А когда мы оба вернулись в квартиру, что нам с ней подарили на свадьбу вскладчину наши отцы, через пять дней случилось двадцать четвертое февраля и началась СВО.
– И она уехала из страны, – поняла без объяснений Ева.
– На следующий же день, двадцать пятого числа, улетела в Италию, у нее есть гражданство этой страны и недвижимость, принадлежащая ее отцу в нескольких итальянских городах, – усмехнулся невесело Орловский. – А когда я отказался ехать вместе с ней и объяснил, что вообще-то не собираюсь покидать страну, по крайней мере, в ближайшее время, потому что не вижу в этом необходимости, она уведомила меня, что муж – тупой идиот ей не нужен, поэтому она подаст на развод.
– Я так понимаю, что тебя это не сильно опечалило? – предположила Ева.
– Опечалило, – возразил ей Павел.
– Да? – удивилась Ева и посмотрела на него изучающе, чуть склонив голову набок. – Серьезно?
– На полном серьезе, – уверил ее Орловский. – Я сел в кухне за стол в той шикарной, совершенно чужой и какой-то гулкой, как труба, и холодной квартире и задал себе вопрос: «Паша, а не дурак ли ты? Вот на хрена нужна была тебе эта свадьба и эта Надя?» Нет, ну на самом деле, я не смог себе ответить: что это было в реале, переклин какой-то в мозгах? Сказать, что любовь? Нет, никакого такого особенного взаимного чувства у нас с ней не случилось. Тогда что? Секс такой офигительный? Да не сказал бы, что прямо снос башки. Тогда что? Я уже говорил тебе, что меня с детства научили никогда не спешить, особенно в важных делах, а входить в состояние действенной медитации, тщательно обдумывать и анализировать ситуацию со всех сторон. Вот я и обдумывал, и анализировал, и выходило, что в случае с Надей я вообще не мыслил хоть сколько-нибудь логически и не анализировал ни фига. Я знал ее весьма поверхностно и только с одной стороны, не удосужившись узнать более масштабно и понять как человека и как личность.
И, не найдя ответов на эти свои вопросы, Орловский просто отправился снова к Юрьичу – перезагрузиться, подумать и посоветоваться с наставником, всегда видевшим любую ситуацию в полном объеме и неизменно дававшим совершенно неожиданные оценки и поразительные ответы. Как, собственно, произошло и в этот раз.
– Понимаешь, Павлуха, – выслушав своего ученика, поделившегося с ним своими сомнениями и недоумениями, усмехнулся Юрьич, – у каждого человека, даже у очень умного и мудрого, даже у праведника, имеется в жизни своя обязательная доля дури, нах… И если он эту дурь осознанно не скинет, не выпустит и не уравновесит, то она вылезет сама, уже по своей воле и когда ей запонадобится, и так вломит от души, нах, по башке, за то, что ты по своему желанию с ней не разобрался, что можешь и костей не собрать.
– Это как? – обалдел от столь мощной заявы Павел.
– А вот так, нах… – хитро улыбался своей привычной улыбочкой Юрьич. – Раньше лесовики что делали: раз в полгода, а кому и раз в год хватало, уходили мужики в тайгу, но не на промысел, а чтобы шалую гниль вот такую из себя выпустить, но тайно, никому об этом не рассказывая, что-то вроде обряда такого особого. Кто бегал, прыгал и орал дуриком, кто в ледяную реку бросался и выгребал, чуть не погибая, матерясь почем зря. Кто в болото по горло заходил и выбирался, сбегая от смерти, ухватившей его за пятки, а кто и с рысью догонялки затевал. У каждого своя метода имелась. Потому как мудрые люди были и понимали, нах, что всякая праведность, правильность и правило имеют свою обратную, темную сторону, а без уравновешивания любая система обязательно даст сбой, а то и вовсе пойдет в разнос губительный. Ты думаешь, зачем святой Сергий Радонежский изматывал себя физической нагрузкой, обычному человеку казавшейся бессмысленной, да так, что разогнуть спину не мог, и зачем содержал себя в суровой аскезе? А потому что жестко заземлить требовалось его высокие духовные устремления и видения, Богом данные, уравновесить простым трудом и жизненным смирением, приятием. Вот и у тебя оно дурью в башку, нах, шибануло, что ты эту свою Надю просмотрел, как щегол-малолетка какой: расквасился, разнежился на солнышке и в романтике, нах… Требовалась тебе эта ошибка-дурь, нах… Ты Бога благодари да поясно Ему кланяйся, что всерьез тебе не прилетело, а обошлось пшиком безобидным да сбежавшей пустой шебутной бабой.
Не, Павел поясно Господу покланялся и поблагодарил от души – тут без вариантов, понимал, что Юрьич, как всегда, прав в бесконечной мудрости своей. Но в одном не согласился он с наставником, точно зная, что вот кем-кем, а дурой его женушка случайная не была уж точно. Поэтому сразу же после того, как вернулся из тайги в Москву, Павел обратился к знакомому адвокату с просьбой как можно скорей устроить его развод. И уже в мае он получил справку о разводе и документы от адвоката, заверяющие установленный судом факт, что при разводе господин Орловский не нарушил ни одного пункта их брачного договора.
– Такая вот история случилась в моей жизни, – все иронизируя и посмеиваясь над собой, рассказывал Еве Павел. – Но спустя больше двух с половиной лет Надежда приехала в Москву, нашла меня и выкатила предъяву на тему того, что я обязан ей какую-то там охренительную сумму с доходов от моей бизнес-деятельности, раздел принадлежащего мне имущества, а также пожизненное содержание. И присовокупила к этому требованию своих адвокатов, работавших над этой претензией.
– Может, это из-за той вашей совместной квартиры? – предположила Ева.
– Нет, та квартира находилась в собственности наших с ней отцов, потому что переоформить ее на нас с Надей они просто не успели. И практически сразу же после отъезда Надежды они ее продали и вернули себе деньги, причем с наваром, как я потом узнал. Да и не жили мы в ней считай что вообще.
