охнув, он закричал:
– А наблюдать-то они должны! Иначе зачем же им летать? Зачем? А?
Тэн посмотрел на него несколько сожалеюще, задумался и радостно улыбнулся.
– Чудак. Так наблюдать нужно вашим космонавтам. Космонавтам с Голубой Земли! Они же летают впервые. Они ведь как глаза и уши всего вашего… белого или чёрного, а может быть, жёлтого или уж не знаю какого там человечества. Они должны наблюдать, должны отмечать и запоминать всё важное и интересное. Им, конечно, и труднее всех, и опаснее всех, я… – Тэн сверкнул глазами. – И всё-таки… всё-таки… интереснее всех. Они же всё видят впервые! Понимаешь – в самый первый раз.
– А у вас? – остывая, спросил Юра.
– А у нас? У нас ведь летают в космос давно. И все космические окрестности нашей Розовой планеты давным-давно изучены. Движения всех крупных метеоритов, астероидов и комет давным-давно рассчитаны, всякие там поля и гравитационные отклонения изучаются в первых классах на уроках географии, и если школьник их не знает, так ему ставят двойку. Зачем же нужно нашим космонавтам наблюдать в начале полёта? Совершенно незачем.
Опять всё было правильно! Но так правильно, что Юрке захотелось кричать и прыгать от радости.
Нет, космонавты Голубой Земли – настоящие ребята! И они не виноваты, что их цивилизация ещё не даёт им возможности слетать подальше, заглянуть в дальние уголки космоса. Но это время будет, и тогда… Тогда…
– Правильно! – ликуя, крикнул Юрка. – Всё правильно!
– Что – правильно? – недоверчиво переспросил Тэн.
– Всё правильно!
– Как это – всё? Всё-всё?
– Н-ну… всё, что ты говоришь. Я, словом, всё понимаю.
– А вот это точно. Но это не значит, что всё правильно. Это значит, что ты всё понимаешь.
– Ладно, Тэн, не придирайся. Рассказывай. А то мы уже столько болтаем, а я всё ещё не понял главного: что же вы делаете во время полёта?
– Так ты слушай и не перебивай! А то: «Всё правильно! Всё правильно!» Но вот и неправильно.
– Что неправильно?
– А вот то и неправильно, что первые года полтора мы просто летим, спим, едим… Ну, картинки смотрим и всякое такое… Словом, бездельничаем… Роботы запрограммированы так, что нам делать совершенно нечего. В этом беда, и это неправильно. Ты понимаешь?
– Не совсем, – сознался Юра.
– А плохо то, что полтора года мы бездельничаем. По программе, составленной на нашей Земле, нам дали отдых. Кто-то нас очень пожалел: как бы мы не переутомились. А мы не переутомились, а просто отупели от безделья. И потом пришлось мучиться, чтобы опять приступить к учёбе.
– А вы, значит, не просто летите? Вы ещё и учитесь?
– А ты по себе не знаешь?
– Ну так я думал… Это ж ваш язык, а вы наш, русский, не изучали.
– Чудак. А математику, а химию? А биологию и космогонию, а сотни других наук?
– А учителей где вы берёте? Они к вам подлетают на скоростных ракетах? Прилетят, дадут урок и улетят? Ну конечно, оставив домашнее задание.
– Ты не смейся. Мы учимся так же, как учился и ты. Вся программа нашего школьного обучения записана на плёнке. Включаем урок – и готов. Понял? Так что учителя нам не особенно нужны. Мы не маленькие и умеем заниматься сами.
– А… если не всё понимаешь?
– Неужели ж мы вчетвером ничего не поймём? Ведь хоть один из нас, да разберётся. Поможет другим. А главное, плёнку-то мы не перерабатываем в энергию, а храним. Не поймём – заново пропустим плёнку.
– Ну а если плёнка плохая… непонятная?
– Тогда дадим сигнал на свою Землю и оттуда пришлют консультацию. Кстати, мы здесь летим, а оттуда нам всё время присылают поправки к программе.
– Это зачем же?
– А затем, что там, на Розовой Земле, наука не стоит на месте. Каждый день рождается что-нибудь новое. А чем же мы хуже тех, кто учится в настоящих школах? Мы тоже должны знать всё самое новое. Так вот мы и учимся. А могли бы и лучше. Могли бы…
Он сказал это так грустно, что Юрий тоже загрустил вместе с ним – как-никак, а полтора года они действительно теряют. Ведь это что получается – даже на такой, далеко шагнувшей вперёд Розовой Земле и то есть совершенно определённые недостатки. Эти недостатки настолько заметны, что даже он, обитатель Голубой Земли, и то их замечает. Но тут память подсказала иное.
«У них плохо используется полтора года их жизни, а у нас на Земле по крайней мере три года».
«Это почему же?» – мысленно спросил Юрий свою беспокойную память.
«А потому, что читать и считать ты, например, умел в пять лет, а потом до второго класса ты, в сущности, ничему новому не научился».
«Но…»
«При чём здесь „но“? – сказала беспокойная и строгая память. – „Но“ здесь ни при чём. На Розовой Земле теряют полтора года, да и то только космонавты, потому что при разгоне им и в самом деле трудно учиться – слишком сильна гравитация, а на нашей Голубой – целых три. Так что „но“ здесь ни при чём».
И Юрию пришлось согласиться. Он легонько вздохнул и задумался над тем, что на белом свете есть много правильных пословиц. Например, ну… как её? Ну, где говорится о том, что в чужом глазу мы очень легко замечаем даже соринку, а вот в своём пусть торчит суковатое бревно, а мы будем считать, что всё правильно и всё очень замечательно.
Когда Юра собрался пофилософствовать на эту тему, кто-то требовательно ткнул его в ногу.
С трудом преодолевая всё усиливающуюся гравитацию, Юрий приподнял голову и увидел возле своих ног верного Шарика.
Шарик всегда отличался очень умными и, как говорили все мальчишки на улице, человеческими глазами. А сейчас они были такими, что Юрий, несмотря на гравитацию, дёрнулся и приподнялся в своём кресле. Глаза у Шарика были не только умными, но ещё и страдающими, растерянными, такими, что Юра сразу бросился на помощь своему товарищу.
Но помочь он не успел, потому что, когда он всё-таки приподнялся в своём кресле-кровати и сел, от удивления у него опустились руки: Шарик был Шариком и в то же время он уже не был Шариком.
Он стал совсем другим. И не только потому, что у него необыкновенно поумнел и очеловечился взгляд, хотя и это было очень важно. Ведь если бы не огромный, свисающий набок язык, можно было бы ожидать, что собака вот-вот заговорит на человеческом языке. Но главное всё-таки было в том, что Шарик необыкновенно вырос и вытянулся. На месте
