либо ещё что. Может, они так с искусственным интеллектом корабля общаться пытались?
— С компьютером через вирт?
— С компьютером, или с чем-то ещё. Немам пойма, что там на самом-то деле. Но проводка вся целая и напряжение на ложементы идёт. Мы тоже могли бы попробовать.
— Ты что, — спросил Томаш, — правда хочешь подключаться непонятно к чему?
— А что поделать? Все же в этой дупе оказались. А тут хоть какой-то вариант.
— Вы хотите судьбу предыдущего экипажа повторить? — вылупил глаза Джамиль. — Это было предупреждение, это же абсолютно ясно! Если мы туда сунемся, нам тут же всем головы отпилят!
— Да кто отпилит-то? — Фён посмотрела на Джамиля. — Лада вон на страже с резаком постоит. И необязательно всем сразу подключаться. Один кто-нибудь может попробовать.
— Ну один — это ещё не так страшно, — пробормотал Джамиль. — Если, конечно, кто-то обязательно будет…
— Кто? — перебил его Насир. — Кто будет подключаться? Я в этот елдыш не полезу!
— Могу и я! — фыркнула Фён. — Сидеть здесь и ждать, пока какая-то мамзель соблаговолит нас вытащить, мне не очень улыбается.
Томаш взъерошил на голове волосы.
— Для начала придётся всё там разобрать. Тела можно перенести в один из открытых отсеков. Кровь как-нибудь отчистим. Наверняка на камбузе что-то есть. А потом решим — подключаться или нет.
* * *
Джамиль заявил, что не сунется в отсек с обезглавленными телами даже под страхом смертной казни, и в итоге Томашу пришлось таскать тела вместе с Фён, а Насиру — с Ладой. Лада обмотала лицо какой-то грязной тряпкой, оставив открытыми только холодные стальные глаза, и в таком облачении удивительно походила на бакарийку. Фён тоже соорудила себе некое подобие маски, но судя по страдальческому выражению её глаз, та не слишком помогала.
— Теперь у нас два отсека с трупами, — сказал Томаш, когда они бросили на пол последнее тело.
Фён вытерла тыльной стороной ладони лоб.
— Закрыть бы их теперь как-нибудь, а то по всему кораблю запах расползётся.
— Надо бы. По идее, когда блокираторы срезаны, дверь должна легко двигаться. Отсек с мумиями мы без проблем закрыли.
Край двери всё ещё торчал из стены. Томаш дёрнул его изо всех сил. В стене что-то затрещало — казалось, последние детали приводного механизма раскрошились в труху. Дверь, вздрогнув, сдвинулась до середины проёма и встала.
— Застряла!
— Дай-ка я!
Вместе они сдвинули дверь ещё на несколько сантиметров — и сдались.
— Надо Ладу попросить, — сказал Томаш. — Может, у неё выйдет.
— Она в вашей команде — главные мускулы? — усмехнулась Фён.
Томаш поморщился.
— Просто повезло ей с генетикой.
Фён развязала мятую тряпку, которая заменяла ей респиратор, и вытерла лицо.
— Как так вообще вышло? Ты говорил, она наполовину бакарийка?
— Отец — с Бакара, мать — с Литии. — Томаш упёрся руками в поясницу. — Отец в дипломатическом корпусе работал, служба закончилась, он и смотался первым рейсом на родную планету. В итоге Лада Бакар ненавидит даже больше, чем литийцы, которым пропагандой мозги промыли.
— Что за пропаганда такая? — нахмурилась Фён.
— Неважно! Мы тут, считай, вне политики. И с Ладой об этом лучше не говори, не любит она…
— Мне мозги никто не промывал, и никого я не ненавижу. Просто ни разу я не слышала, чтобы наши и бакарийцы…
— Это редкость, да. Я так понимаю, бакарийские мужчины обычно не считают литийских женщин привлекательными. Другие стандарты красоты, видимо.
— Ну они и сами-то, — Фён фыркнула, — не красавцы!
— Только Насиру это не говори! — рассмеялся Томаш.
Фён поджала губы — видно было, что она хочет ещё о чём-то спросить.
— Чего? — не выдержал Томаш.
— А с Насиром вы как сошлись? Это же из-за него на вашей тарке гравитационные катушки по-бакарийски работали. Тяжело перестраиваться. Я до сих пор привыкнуть не могу. Как навеселе всё время.
— Я на «Припадке» много лет летал. У меня и раньше капитан был бакарийцем, так что бакарийские гравы для меня не проблема. А Насир — отличный мужик. Пилот от бога, правда, с субординацией у него проблемы, вот его ото всюду и попёрли. Но мы с ним сошлись характерами.
— И как он… — начала Фён. — Он же на Литии, наверное, из корабля не выходил? Литийская гравитация ему не по силам.
— Да ты знаешь… — Томаш потёр затылок. — Я последние годы тоже не шибко любил там наружу выбираться.
— Но как так? Это ведь твоя родина, твой дом. Неужели там не осталось ничего, о чём бы ты скучал? О чём вспоминал хотя бы?
Томаш покачал головой.
— Это для тебя — дом. Для меня уже давно нет. Мне иногда кажется, что и правда нет ничего, что меня с Литией связывает.
— Но кашто так жить можно — без дома? Чем тебе Лития не угодила?
— Не в этом дело! Ничего против Литии я не имею. Просто не всем нужен дом как некое место, куда ты приходишь, чтобы посидеть на крыльце, закатом полюбоваться и выпить кружечку «ветельского». Мы, считай, путешественники. Летаем между двумя берегами. Вернее, летали, чёрт! — Томаш вздохнул. — Наш дом… Он ни на одном из этих берегов, он, скорее, где-то посередине. «Припадок», наверное, и был моим домом. Ты, конечно, не понимаешь, я для тебя, наверное, этот, как его, изгой или предатель родины.
Фён сдвинула брови, и на лбу у неё прорезалась морщинка.
— Нет, я понимаю. Но тогда это, наверное, очень тяжело — так вот, однокажно дом свой потерять.
Томаш коснулся её плеча.
— Я стараюсь об этом не думать. У нас и без того проблем хватает. Нам бы из этой засады выбраться, а потом, глядишь, и новый корабль появится. Дом, как говорится, там, где мы. — Томаш задумался на секунду. — Да хотя бы просто к чертям отсюда выбраться! Вся эта миссия — как один большой ночной кошмар!
— К чертям лучше не надо, — улыбнулась Фён.
* * *
В отсеке с ложементами теперь так воняло хлоркой, что слезились глаза. Но, по крайней мере, получилось вытравить запах крови.
— Неплохо, — сказал Томаш и закашлялся.
— Да уж, херзац его! — проворчал Насир. — У меня до сих пор желудок колом стоит! Но ложементы вроде работают. Правда, подголовники на соплях держатся, по ним же резаком прошлись. Так что поаккуратнее надо будет.
Томаш подошёл к ближайшему ложементу, опёрся на него рукой, и тот затрещал так, словно его собрали из старых высохших костей.
— Может, мне попробовать? — сказал он. — Мне-то к вирту не привыкать. Ничего другого всё равно в голову не лезет.
— Не спеши, напробуемся ещё. Думаю, нам тут долго торчать. Вот же херзац!
