окраинам разнеслись крики, выстрелы, звон разбиваемого стекла и злобный лай собак, а улицы наполнились суетливо шагающими к майдану жителями, которых подгоняли всадники, вооружённые короткими карабинами. Численность всадников для такого села была мала, всё-таки триста дворов это не шутка, но под стволами карабинов люди покорно покидали дома, звали за собой соседей и очень быстро на майдане собралась большая толпа народа, которую всадники окружили с карабинами наперевес. Скоро на майдан вернулась тачанка, с которой слез человек в светлой короткой бекеше и, выстрелив вверх из нагана, что-то коротко сказал. Гул и гомон стих, и в наступившей тишине, нарушаемой дружным воем собак в селе, он минут пять говорил перед собравшимися жителями. Затем вытолкнул к толпе тех двоих, из управы, и они стали делить её на две части: одну поменьше, примерно в четверть от всех собравшихся, отвели за собой к дверям храма, оставшееся большинство с непониманием смотрела на происходящее. Внезапно, видимо по команде, тачанка развернулась кормой к храму и в морозном воздухе страшно и чётко затукала пулемётная очередь, скашивая стоявшую у храма часть жителей. Мгновение тишины и ужаса взорвалось истошными криками и топотом разбегающихся в разные стороны людей, поверх голов которых азартно стали палить верховые. Несколько человек из бегущих упали, словно от толчка в спину. Тем временем пулемёт трижды прошёлся очередью, по упавшей и исходящей кровавым паром толпе, где среди конвульсивно дергающихся тел неожиданно оказался живым мужичонка из управы. К нему не спеша направился человек в бекеше, и вздёрнув за воротник с колен указал рукой на убитых и раненых жителей, у ступенек храма. Тут же зацокали одиночные выстрелы – спешившиеся всадники добивали выживших. Скоро выстрелы стихли, и отряд как ни в чём ни бывало, выстроившись в колонну по три, рысью двинулся в обратном направлении. На майдане остался пласт лежащих трупов и стоящий перед ними мужичок, который внезапно медленно подломился в коленях и рухнул рядом.
Тысячу раз успев пожалеть, что не взял с собой винтовки, Туманов потрясённо смотрел на покрытый тёмными фигурками людей майдан, и не мог поверить, что это всё не сон. Как так можно обходиться с мирными людьми? Что же это за власть такая?
Вернувшийся на следующий день Никита был черен лицом – уже знал о случившимся, и они вместе с Тумановым наведались в Елань, разузнать о происшествии и поискать единомышленников, которых теперь могло оказаться много. Первым делом навестили родительский дом Крапивина, который оказался разорён и разграблен: выбитые окна и сломанные двери, внутри всё вверх дном. В сарае и хлеву валялись раздувшиеся трупы стельной коровы и лошади, убитых выстрелами в упор. Родителей в тот день дома не оказалось, что их и спасло (точнее, спас их сам Никита, велев накануне уехать к куму, на пару дней). Соседи опасливо выглядывали из своих домов и сочувственно провожали взглядами, не решаясь выйти на встречу. Хлопнув калиткой Крапивин и Туманов вскочили на лошадей, и направились к дому старосты. Хозяин был на месте, вышел к ним опираясь на суковатую палку, заметно приволакивая ногу.
– Здорово, Ефим Зиновьевич… – хмуро поздоровался Крапивин.
– А…, явился-таки, герой, – староста говорил негромко, слабым голосом, – твоей милостью вон сколько людей хоронить будем… Ты пошто вернулся-то? Мне ведь крепко наказали доложить, как объявишься… Вишь, как меня торкнуло, пуля не взяла, а кондрашка свалила, ноги и руки не чую.
– Пойдём в избу, поговорить надо.
Разговор получился непростым. Староста болезненно морщась рассказал, что произошло в селе. Отряд красных прибыл внезапно, около тридцати сабель, все верхами и ещё тачанка с пулемётом. Командовал неизвестный человек, чернявый и с дурным глазом – у старосты, как только тот на него взглянул, сердце прихватило, еле шевелил руками и ногами, и стал задыхаться. Был у него помощник, кругловатый и невысокий, всё лыбился из-за спины первого, и спёр икону из крапивинского дома, когда ездили его осматривать со старостой, а после уже начали громить избу и кончать скотину. Село тем временем окружили, и согнали на майдан человек триста, кто попался под руку. Большинство успело попрятаться, заслышав шум да крики, но почти у каждой семьи кто-то на майдане да оказался. Перед всеми держал речь старший, он-то и рассказал, что из-за Никиты на село накладывается контрибуция в две тысячи пудов зерна и десять лошадей, а часть населения решено примерно наказать. Что за наказание никто не понимал, наспех отделили от толпы примерно треть, и вдруг их всех начали расстреливать. Староста от страху повалился вместе с убитыми, чудом уцелев, а потом старший его поднял и велел крепко запомнить урок, мол всё повторится через два дня, если село не приготовит наложенную им контрибуцию, а ещё велел немедленно сообщить, как только в селе появятся сам Крапивин или его родители. Из более чем тысячи с лишком душ красные расстреляли полсотни, считай, каждого двадцатого. Сейчас всем селом роют могилы для убиенных, да готовят требуемое зерно, выскребают по амбарам – год то сам знаешь какой был, урожай почти весь пропал. Завтра будут хоронить, и ждать заново этого чёрта на тачанке. Никита расспросил у старосты, кто из сельчан вернулся с фронта, у кого из общих знакомых были погибшие на майдане, и готов был уже распрощаться, когда Туманов уточнил, каким образом староста должен сообщить о появлении в селе Крапивина. Тот смутился, потом перекрестился на образа, и запустив руку в резной шкап вытащил чёрную свечу.
– Вот, велено зажечь, как объявитесь.
– Ты не спеши, Ефим Зосимович, свечу зажги ближе к вечеру, не раньше, – Туманов сочувственно рассматривал старосту, – мы к этому времени уже уедем.
Вытолкав удивлённого мельника на улицу, Туманов коротко объяснил ему всю опасность и серъёзность момента – красные от села не отцепятся, пока не получат своё, и его, Крапивина, теперь будут искать везде и с особым пристрастием. В связи с чем у Туманова есть предложение: не бегать от красных, а встретить их тут, у села, и дать бой. Сообразительность Никиты Туманову нравилась, едва услышав о предложении он тут же развил тему, собравшись проехаться по селу и переговорить со знакомыми и сельчанами, на предмет организованного отпора. В завязавшемся на ходу обсуждении плана пришли к выводу, что всё село подставлять под удар будет не правильным, опять будут невинные жертвы, а вот собрать из местных небольшой отряд и встретить красных на подъезде – самое то.
Набралось восемь человек, желающих повоевать с красными. «Не много, для такого села» – подумал Туманов, но тут же
