оперативного освещения отсиживаться в лесу критически опасно, следовало знать, чем дышит враг и какие шаги предпринимает. И Туманов решил так: коль за обоз и отряд можно было не переживать, Филатов службу знает, справляется и без него, значит лежать на лавке нечего, нужно попробовать сыграть со Шляхтичем на его поле, и в его игру.
Сборы были не долги, накануне обговорил детали с Филатовым и Аюповым, до половины ночи собирали его в дорогу (большую часть времени Аюпов возился с медальоном Туманова), подобрал одежку потеплее да неприметнее и следующим же утром выехал в сторону Слободы. Решил для начала пообщаться с мельником, единственным местным, с кем установились хоть какие-то деловые отношения.
Крайний раз он виделся с ним месяц назад, до событий на маслобойне, которые воспоследовали благодаря полученной накануне от мельника информации. Подъезжая к окраине слободы Туманов мысленно выругался: у мельницы было нехорошо…
Стоящее у ручья строение было окружено пятью подводами, около которых суетились люди в шинелях, несколько мужиков сноровисто таскали тяжёлые мешки из амбара в телеги, в белых от муки рогожных накидках. Распоряжался всем невысокий человек в кожаной тужурке, подхваченной ремнем с кобурой, стоявший между двух красноармейцев с винтовками. Сам мельник, в широком брезентовом плаще, отрешенно стоял на крыльце небольшой избёнки у плотины, безучастно глядя на то, как исчезает и рушится его, налаженное годами тяжёлого труда, хозяйство. Рядом с ним был мальчишка, который догнал тогда Туманова на дороге. Он стоял тоже молча, косясь на людей в шинелях и время от времени поглядывая на отца, словно ожидая от него чего-то. В дверях, за спиной мельника, прислонившись к косяку и закрыв нижнюю часть лица платком стояла и смотрела на всё происходящее средних лет женщина, без слёз и плача, словно увидела давно ожидаемую картину разорения. Соседей и односельчан не наблюдалось, улица была пуста, кроме двух представителей комбеда, активно поддерживающих процесс. Один из них азартно показывал руками в сторону амбара, другой дергал дверь небольшого хлева, улыбчиво кивая головой слышному громкому мычанию.
Туманов спешился, и ведя лошадь в поводу изобразил праздного любопытствующего, неспешно подходя к собравшимся.
– Ну што, хозяева, с мукой и зерном разобрались, – громко сказал человек в кожанке и твёрдо ступая по мерзлой земле подошёл к крыльцу, – ежели узнаю где ишшо чего попрятали, не взыщите, накажу по-пролетарски. А теперя давай, хозяин, отворяй сарай. Погляжу, што у вас тама за излишки.
– Та знамо, чаво тама у них, – весело сказал мужик у двери хлева, – коровка та бычок, та лошадок пара. Куды им стока?
Женщина отодвинула в сторону мужа и выйдя вперед недобро сказала:
– Ты бы, Демьян, придержал язык, у самого-ж мал-мала-меньше, как семье без скотины?
– Закрой хайло, дура, – стоящий рядом с кожаным красноармеец пугающе взял винтовку со штыком наперевес и ткнул в сторону женщины.
Сделал это без выпада, как-бы предупреждая, но мальчишка автоматически протянул руку, закрывая мать от острого штыка, острие которого легко проткнуло ему ладонь, оросив кровью истёртые ступени крыльца. Женщина вскрикнула, притянула к себе мальчишку и платком стала заматывать ему рану, с её головы скользнула рассыпаясь густая русая коса. От подвод раздался хохот, дымившие самокрутками мужики скалили зубы в ухмылках, наблюдая и комментируя эту сцену.
– Ты ба яму опорки к столбу приколол, Сеньша, гля-кась какой шебутной оголец…
Одёрнувший штык красноармеец под смех шагнул к крыльцу, и ухватив косу стал медленно наматывать её на кулак. Человек в кожанке терпеливо и благосклонно следил за ситуацией и вытащив из кармана грязный платок, стал шумно сморкаться.
Стоявший до этого момента неподвижно мельник сделал неуловимое движение, и в руке у него оказался обрез, который смотрел прямо в лоб застывшего у крыльца красноармейца с винтовкой. Грохнул выстрел. Брызнув в стороны головой, тело шлёпнулось под ноги женщины, разбросав руки. Лязг затвора словно вывел из ступора всех находившихся у мельницы, второй выстрел снёс кожаного предводителя, а Туманов уже сворачивал голову второму вооружённому красноармейцу, успевшему вскинуть винтовку к плечу. Оставшиеся у подвод безоружные мужики бросились врассыпную. Подхватив винтовку Туманов встал спиной к крыльцу, прикрывая женщину с мальчишкой и оценивая обстановку. Двое с криком бежали вдоль улицы, остальных не было видно, все попрыгали в овраг ручья. Человек в кожанке был всего лишь ранен, и откатившись под колеса ближайшей подводы дёргал из кобуры наган. Выстрелом от бедра Туманов пресёк его активность, и убедившись в отсутствии угрозы обернулся к мельнику, успевшему очередной раз перезарядить обрез и снова высматривающему себе жертву.
Встретились взглядами, было видно, что мельник его узнал, но мешкал, словно решал, на чьей стороне неожиданный гость.
– По коням, хозяин. Позже поговорим, – Туманов привычно взял командование в свои руки.
Двигались на восток, полями, объезжая балки и сторонясь дорог. Мельник, как и Туманов, был верхом, его жена и мальчишка с перевязанной рукой управляли одной из подвод, в которую успели бросить нужный скарб поверх мешков, а в поводу вели ещё одну лошадь. Туманов не стал спорить на счёт подводы, когда семья собиралась навсегда оставить свой дом и наскоро собирала вещи.
– Так надо, – только буркнул мельник, да оглянулся на стоявшие без присмотра телеги с мешками, когда выезжали из Слободы.
Дорогой познакомились. Мельника звали Никитой Крапивиным, его супругу Галиной, мальчишку Савелием. Туманов представился Лаврентием Канищевым, чему мельник не особо поверил, сразу было видно, проницательный мужик. Ну и ладно, это всего лишь добавило серъёзности моменту, не более. Сейчас перед ними стояла задаче поважнее – куда держать путь и как уйти от погони.
В том, что она будет, Туманов и Никита не сомневались, убитых с отряда продразвёрстки никто им не простит, возьмутся за них серъёзно. Мельник поведал, что в Ново-Шешминск на днях прибыл какой-то карательный отряд, человек в тридцать, аж с самой Самары прислали. Об этом ему рассказал кум с Екатериновки, приезжавший второго дня за мукой. Стало быть, этот отряд и примется за них, без всяких сомнений. В виду такой перспективы Крапивин полюбопытствовал:
– А ты зачем влез в это дело? Тебя-ж оно не касалось, мог же стороной постоять?
– Не мог, плохо переношу несправедливость. Скажи лучше, куда двигаемся?
Мельник молчал с минуту, пока жена с удивлением на него смотрела.
– Знаешь, не верил я тебе там. Подумалось,
не по твоему ли наущению к нам заявилась эта свора. Прости. – приложил руку к груди, – И хоть имя у тебя другое, чувствую, но сейчас меня это не касается: ты помог мне, я помогу тебе. Если смогу, – он улыбнулся.
Огляделся, привстав в стременах,
