«Когда наш экипаж подъехал к дому великого композитора, мы увидели его прогуливающимся с друзьями; он был похож на античного философа, окруженного учениками, прислушивающимися к его словам. Представленные ему, мы получили самый теплый и дружеский прием; он взял нас под руки, повел к себе домой, говоря со знанием дела о Франции и о теперешнем состоянии музыки. Ошибается тот, кто считает, будто Россини равнодушен к тому, что происходит в мире искусства... Когда я откровенно сказал, что, по моему мнению, итальянские театры находятся сейчас в плачевном состоянии, он согласился: «Вы правы. Теперь вопрос не в том, кто лучше поет, но кто громче кричит. Через несколько лет у нас в Италии не будет ни одного голоса». И он привел в пример тенора Донцелли, сказав: «Посмотрите! Вот певец!»
Когда мы подошли ко входу в его дом, он с сожалением сказал нам, что из-за своих ног не сможет стать нашим чичероне во время экскурсий по Болонье и ее окрестностям, но он посоветовал нам, как за короткое время посмотреть в Болонье и за городом все наиболее интересное для приезжего...
Россини постоянно жаловался на состояние своего здоровья, особенно на слабость ног, но мне показалось, что болезнь больше затронула его душу, чем тело. На лице его не отражалось страдания, ходил он быстро, как тридцатилетний; разговор его был оживленным, взгляд – проницательным.
Мой друг Эте приехал к маэстро для того, чтобы... вылепить руки прославленного композитора для мраморной статуи, которую собирался высечь для парижской «Опера».
«У меня руки такие же, как у любого другого человека, – сказал маэстро со своей обычной улыбкой, показывая их Эте, затем добавил: – Знаете ли вы болонского скульптора Баруцци? Завтра мы пойдем к нему, в его мастерской вы найдете все необходимые для работы инструменты, и мои руки будут в вашем распоряжении».
В мастерской Баруцци Эте увидел огромный бюст Россини, который только что закончил скульптор. Там, усадив маэстро в кресло, он смог вылепить его руки. Этим вечером мы провели пять счастливых часов в доме великого композитора, в обширном кругу его друзей, включая многих артистических знаменитостей».
Скульптура Эте, уничтоженная огнем во время пожара, спалившего «Опера» (зал «Ле-Пелетье») до основания 29 октября 1873 года, изображала Россини сидящим со скрещенными ногами. С пером в руке и нотным листом на коленях, он был изображен в момент размышления. Торжественное открытие скульптуры состоялось на концерте из произведений Россини, на котором вместе с оркестром «Опера» выступили Лаура Чинти-Даморо, Дюпре, Тамбурини, Поль Барруале, Итало Гардони и другие солисты. Парижская пресса очень резко отзывалась о скульптуре Эте. Отметив большую точность деталей, все единодушно отметили, что скульптору не удалось передать индивидуальность Россини, его характер. Гейне так написал в «Лютеце»: «Когда бы месье Спонтини ни проходил мимо, он всегда ударялся о нее. Наш Мейербер более осторожен: когда он вечером отправляется в «Опера», то всегда принимает меры предосторожности, чтобы избежать столкновения со статуей, или отводит глаза, совсем как евреи в Риме: даже если они торопятся, все равно отправляются в обход, только бы не проходить мимо арки Тита, возведенной в память разрушения Иерусалима».
18 марта 1846 года бельгийская Королевская академия наук, литературы и изящных искусств издала в Брюсселе диплом, в котором Россини объявлялся ее иностранным членом. Во время длительного периода, когда Россини не писал опер, к нему стали относиться как к консерватору, поэтому последовали многочисленные почести со стороны официальных властей. По правде говоря, его не слишком интересовали общественные или политические события, за исключением тех, которые непосредственно влияли на его жизнь. Но когда группа выдающихся болонцев 10 июня 1846 года обратилась с петицией, адресованной «его высокопреосвященству синьору кардиналу Томмазо Риарио Сфорца, казначею Святой церкви и Священной коллегии выдающихся синьоров кардиналов, членов конклава», где предлагалось провести правительственные реформы, Россини подписал ее. Стимулом к составлению этой дерзкой петиции стала смерть Григория XVI и избрание папой Джованни Марии Мастаи-Ферретти, принявшего 16 июня имя Пия IX.
Под документом рядом с подписью Россини можно увидеть среди множества прочих имен подписи графа Джованни Маркетти, Марко Мингетти и других знатных и знаменитых болонцев. Как и тысячи других итальянцев, они возлагали иллюзорные надежды на вновь избранного папу, пользовавшегося репутацией либерала. Ни в коей мере не революционная, эта пустая петиция тем не менее, с точки зрения реакционных папских порядков того времени, бросала тень на подписавших ее как на опасных недовольных. Но после коронации Пия IX, состоявшейся 16 июня 1846 года, Россини пригласили написать торжественное произведение по этому случаю, чтобы почтить нового папу. Снова взяв за основу «Хор бардов» из «Девы озера», он приспособил его к тексту, приписываемому канонику Гольфьери, назвав получившийся в результате хор «Слава и исполненное благодарности ликование в честь отеческого милосердия Пия». То, что раньше было женским хором, стало мужским, изменилась инструментовка; была написана новая заключительная каденция. Получившееся в результате произведение было исполнено в Болонье 23 июля 1846 года на ровной площадке у подножия лестницы, ведущей к Сан-Петронио от пьяцца Маджоре. Дирижировал Россини. Восторг был огромен. Новость об этом произведении распространилась повсюду, и его снова исполнили 8 июня 1847 года в театре «Каркано» в Милане.
Между тем 12 июня 1846 года Леон Пилле выехал из Парижа в Болонью, чтобы посетить Россини; его сопровождали композитор Луи Абрахам Нидермейер и либреттист, известный под именем Густав Ваэз (псевдоним Жана Николаса Густава ван Ниувенюйсена). Их целью было произвести последние приготовления для постановки в «Опера», по совету Россини, «Девы озера» на французском языке. Пилле не задержался в Болонье, но Нидермейер и Ваэз (позже призвавший к себе на помощь Альфонса Руайе) нашли стоящую перед ними задачу более сложной и длительной. Новый французский текст упоминал Роберта Брюса, таким образом сохраняя Шотландию как место действия, как это было и в оригинальном (1819 года) либретто Тоттолы. У соавторов скорее получилась не французская версия «Девы озера», но пастиччо из номеров из «Армиды», «Зельмиры», «Бьянки и Фальеро», «Торвальдо и Дорлиски» и «Моисея».
15 июля, когда Нидермейер и Ваэз готовились к отъезду в Париж, Россини передал им следующее письмо для Пилле:
«Дорогой месье Пилле, эта пара слов будет доставлена вам месье Нидермейером и Ваэзом. Вы просто не могли предоставить в мое распоряжение сотрудников, которые в большей мере облегчили бы мне задачу благодаря своим личным качествам, дружелюбию и таланту. Наша работа закончена. Выбранные мною фрагменты нашего превосходного пастиччо не вполне соответствуют вашим последним планам. Поэтому я умоляю вас придерживаться того, что мы сделали. Я требую, чтобы никаких изменений не было произведено в моей работе. Это единственное вознаграждение, которого я от вас жду.
Примите, дорогой месье Пилле, выражение моих самых искренних чувств. Джоакино Россини».
«Роберт Брюс» был поставлен в «Опера» 30 декабря 1846 года – постановку пришлось отложить с середины месяца на 23 декабря (дата напечатанного либретто), а затем на более позднее число из-за болезни Розины Штольц. Первые зрители были слишком взволнованы посещением оперы, которую многие считали подлинной премьерой Россини, и разошлись во мнениях по поводу того, что они увидели и услышали, поэтому не обратили внимания на то, что в оркестр «Опера» был включен недавно изобретенный инструмент, позже получивший название саксофон. Однако многие зрители заметили, что некоторые певцы находились не в лучшей форме. Штольц пришла в такую ярость, когда некоторые зрители попыталась заглушить адресованные ей аплодисменты ее поклонников, что стала выкрикивать со сцены проклятия.
«Роберт Брюс», выдержавший тридцать представлений и возрожденный летом 1848 года, вызвал резкую полемику. Пилле бросился на защиту этой музыкальной смеси от нападок Шарля Дюпоншеля, жаждавшего сменить его на посту директора «Опера». Некоторые критики нападали на саму идею пастиччо. Луи Деснуайе, опубликовавший книгу в 136 страниц с противоположным мнением, пытается создать свою эстетически-этическую концепцию, утверждая, будто «Роберт Брюс» в действительности не был ни пастиччо, ни новой оперой, а переделанной и «завершенной» «Девой озера». «Ревю э газетт мюзикаль», как всегда настроенная против Россини, бросилась в атаку на «Роберта Брюса», Россини, его либреттистов и Пилле, обвиняя их в профанации. Берлиоз в «Журналь де деба» упрекал Россини за «отсутствие уважения к художественным деталям, создающим истинную выразительность и верность характеров».
