Распространились слухи, будто симпатии Россини к либералам, подтвержденные тем, что он подписал петицию к кардиналу Риарио Сфорца, значительно охладели, когда он узнал новости о крайностях, совершаемых патриотами. Недоверие и неприязнь к Россини со стороны либералов и радикалов усилилась после того, как он пожертвовал только 500 скуди, пару лошадей и ничего больше, когда к нему обратилась болонская комиссия, собирающая средства на поддержку борьбы за независимость. Грубые выкрики нескольких человек в толпе под окнами напугали и без того робкого Россини. Позже он утверждал: его явно неадекватная реакция возникла в результате того, что, по его сведениям, в тот день в Болонье нескольких человек убили, и никто даже не попытался арестовать нападавших. И Олимпия, неважно себя чувствовавшая, также сильно испугалась. В панике они решили немедленно покинуть Болонью. На следующее утро (28 апреля 1848 года) ранней почтовой каретой они отправились во Флоренцию.
Что скрывалось за демонстрацией, направленной против Россини, становится ясным после знакомства с записями Радичотти, взятыми из рукописной хроники, оставленной неким Боттригари. Он считался одним из самых фанатичных и горячих среди болонских патриотов-радикалов. В ней он называет Россини «холодным эгоистом, презирающим все, кроме денег», и отмечает, что исполнение хора «Милосердие» было «особенно эффектным и не в малой степени удивительным, так как каждый знал, что милосердию никогда не было места в сердце знаменитого маэстро». Здесь Боттригари, бесспорно, рисует искаженный образ композитора, что отражает его утверждение, будто Россини «совершенно не интересовался лицеем, управление которым было ему доверено». Многозначителен тот факт, что эта клевета датирована 29 апреля 1848 года, два дня спустя после демонстрации у палаццо Донцелли. Истинной причиной беспорядков стало то, что Россини отказался принять участие в революционной борьбе.
Большинство болонцев явно не разделяло отношение Боттригари к своему самому знаменитому земляку. Некоторые из них утверждали, будто направленная против него демонстрация была делом рук сицилийских войск, проходивших через город, но не объясняли, каким образом сицилийцы могли так подробно узнать о Россини и его позиции. Другие отправились к падре Уго Басси, горячему патриоту, сыгравшему определенную роль в возбуждении вышедших из-под контроля антироссиниевских настроений, и попросили его убедить композитора вернуться из Флоренции. 29 апреля по предложению папского легата Басси выступил с проповедью в Сан Петронио, призывая народ к спокойствию. В тот же день он пригласил людей последовать за ним к палаццо Донцелли после захода солнца, когда военные волонтеры вернутся в свои бараки. Там он, стоя между факелов на балконе, страстно защищал Россини, утверждая, что люди, не уважающие итальянцев, составляющих славу Италии, не любят свою страну. Он подчеркнул «тот факт, что Италия не попала под влияние немецкой музыки благодаря гению Россини», и заявил, что только сторонник свободы мог создать «Вильгельма Телля». Басси призвал болонцев продемонстрировать свое уважение, любовь и благодарность к Россини и свою печаль по поводу его отъезда.
«Гадзетта ди Болонья» от 2 мая назвала эту проповедь «самым большим триумфом горячего красноречия знаменитого падре Уго Басси» и, заканчивая свой комментарий, присоединяла свой голос к обращенному к Россини приглашению Басси вернуться в Болонью. Басси послал сообщение о вечере 29 апреля Россини во Флоренцию, почти умоляя его вернуться. Россини 1 мая ответил:
«Почтенный и преподобный сэр, жители Болоньи, чьим уважением я так дорожу, не могли выбрать лучшего оратора, чем вы, синьор, чтобы их чувство привязанности ко мне доставило мне наибольшее удовольствие. Пожалуйста, синьор, будьте так добры и передайте им мою благодарность. Болонья всегда пользовалась моей особой симпатией. Там в свои ранние годы, которые вспоминаю с удовольствием, я узнал искусство музыки и да будет мне позволено сказать вместе с поэтом «Lo hello stile che m’ha fatto onore» 1 .
К Болонье всегда возвращались мои мысли, моя любовь, мое сердце, даже когда я находился среди приманок и рукоплесканий самых больших европейских столиц. В Болонье, удалившись от суматохи мира, я обосновался в спокойной обстановке и здесь же разместил свой скромный, а не огромный, как многие считают, капитал. В Болонье я обрел гостеприимство, дружбу, спокойствие – словом, все лучшее в последние годы моей жизни. Болонья – мой второй дом, и я горжусь, что являюсь ее сыном, хотя и не по рождению, но будучи усыновленным ею.
Из искренности этих чувств вы, синьор, с легкостью догадаетесь, какое приятное впечатление произвело на меня почетное приглашение, которое город Болонья передал мне через вас, и как страстно я желаю вернуться туда. Если бы меня не задержало недомогание жены, я сразу же, как только получил ваше письмо, бросился бы благодарить всех этих добрых друзей, братьев и земляков, которые так любят меня и которых в свою очередь люблю я. Но состояние, в котором в настоящее время пребывает жена, не позволяет нам повторить столь утомительное путешествие, а привязанность, которую я к ней испытываю, не позволяет мне покинуть ее в такое время. Я успокаиваю себя надеждой, что она скоро поправится и я очень скоро вместе с нею смогу лично поблагодарить за сердечность жителей Болоньи, а пока я выражаю свою благодарность этим письмом и умоляю вас, синьор, передать ее им своим красноречивым и мощным голосом.
К тому же я был глубоко растроган и удовлетворен, когда узнал, что вы, синьор, предложили, а жители Болоньи одобрили идею предоставить мне возможность снова испытать силы в заброшенной мною профессии и положить на музыку написанный вами «Итальянский гимн», и я, будучи истинным горячим патриотом, сделаю все возможное, чтобы приспособить его к пению, когда охваченная восторгом Италия будет аплодировать нашему великому благодетелю, папе Пию IX.
Примите, синьор, заверения в моем величайшем уважении, с которым я имею честь быть вашим самым преданным слугой. Джоакино Россини».
Прежде чем Басси смог послать Россини слова к предполагаемому «Итальянскому гимну», ему самому пришлось покинуть Болонью. Около Тревизо он был тяжело ранен. Тем не менее текст доставил Филиппо Мартинелли. В середине мая во Флоренции Россини сочинил гармонизированную мелодию в ритме марша, под которую его можно было петь. 19 мая он послал набросок в Болонью Доменико Ливерани с просьбой произвести инструментовку. «В аккомпанементе я акцентировал мелодию, составляющую сущность гармонии, а также ритмы аккомпанемента, а тебе предстоит наполнить все это большой энергией и подобрать тон, наиболее подходящий для имеющихся в наличии инструментов. Мне очень жаль, что причиняю тебе такое беспокойство, но знаю, что тебе будет приятно помочь мне».
Ливерани выполнил просьбу и отослал результат во Флоренцию, откуда Россини написал ему 3 июня: «Я получил хор, который с точки зрения аккомпанемента меня абсолютно удовлетворил: твое сердце не могло не проникнуть в мои мысли, в мои идеи. Браво, Менгино, твой труд законченный и совершенный. Я не пишу слов благодарности, так как ты со своими чувствами находишь достаточное вознаграждение в том, что доставляешь мне радость». Позже Ливерани написал ему, что этот «Хор Муниципальной гвардии Болоньи» будет исполнен на пьяцца Маджоре между двумя другими произведениями, первым из которых станет увертюра к «Осаде Коринфа». В ответ на эту новость Россини 11 июня заметил: «Я вовсе не считаю неприемлемым то, что хор будет исполняться на пьяцца Маджоре. Принимая во внимание краткость хора, его хорошо исполнять между двумя другими произведениями, я только не одобряю исполнение увертюры к «Осаде Коринфа» в качестве первого произведения. Эта вещь слишком блестящая, чтобы предшествовать хору. Я поставил бы увертюру на последнее третье место, а в качестве первого предпочел бы какое-нибудь величественное произведение, например, прелюдию к «Роберту-Дьяволу» Мейербера или, возможно, что-нибудь в этом духе из «Стабат». Таким образом программа будет следующей: 1. Какое-нибудь величественное произведение. 2. Хор. 3. Увертюра к «Осаде Коринфа».
24 мая сенатору Гаэтано Дзуккини вручили партитуру «Хора», который Россини посвятил городу Болонье и его муниципальной гвардии. Два дня спустя Дзуккини и офицер гвардии выразили свою благодарность Россини. Их цветистое письмо содержало следующий пассаж: «Гимн, который вы любезно посвятили муниципалитету и гражданской гвардии Болоньи, превратил нашу печаль в чистейшую радость. Вы добавили драгоценный камень в свою бессмертную корону, а Италия обогатилась новой музыкальной славой». Радичотти так прокомментировал последнее предложение: «По правде говоря, музыка этого гимна ничего не добавляет к заслугам композитора или к славе итальянского искусства. Мы уже видели, что каждый раз, когда Россини прикладывал руку к произведениям по определенному случаю, дар подводил его. Подобное бывало и у других великих мастеров (например, Верди), и причина вполне понятна».
