— Дайте выйти из клетки!
— Беда… бедой пахнет в воздухе, — цеплялась за стены Офелиса, стремясь смыть копоть «грибницы», но мерзкая гниль тянулась и к ней.
— Мы остались последними в своем уме на этом дирижабле? — ужаснулась Чигуса, хватаясь за руку Адхи, пока спутники и команда впадали в безумие. — И слышишь скрежет… кто-то лезет! Это уже не линии!
— Сюда никто не войдет! Даже если мы останемся последними, — уверенно возвестил Адхи, но сам едва держался на краю паники и полнейшей растерянности. Когда все взрослые оказались беззащитны и слепы, на бой приходилось подниматься детям. И роли менялись больной круговертью, падали смыслы, стирались слова. Хотелось лишь найти исток белых линий и не пустить зло, таящее за стенающей обшивкой.
— Никто не войдет! — твердила Чигуса, посылая угрозы незримым врагам. — Только мы все это видим. Эти секретные карты.
— Дым… на небе. На земле тоже дым. Дым в моем сердце. И я умру молодым! — смеялся, хватаясь за голову, старший помощник, жутко тараща водянистые глаза. — Успею, в самый раз.
— Ты уже немолодой, — фыркнула на него Чигуса, почти с наслаждением отпихивая бесполезную тушу сварливого подручного капитана. Не спасли его перекаченные мышцы и широченные плечи, не предотвратили вторжение черных линий.
— В небесах нет с небес вестей, — в отчаянии всхлипнул Адхи, бессильно опускаясь на колени и стеная: — Белый Дракон! Где же ты?! Где ты на своей «дурной луне»?
— Поднимайся, слабак! — взвилась Чигуса, тряся за плечи и выводя из ступора. — Здесь есть ты и я! И мы должны не дать этой махине разбиться, иначе и правда это последняя страница нашей хроники. И Ледор и Аобран не закончат свои мемуары, Лесита не расскажет о моем дедушке, Офелиса не научит новым заклинаниям, а ты не спасешь своего брата!
Про мемуары раньше слышать не приходилось, хотя друзья и впрямь вели какие-то записи. А вот напоминание о Даде отрезвило и заставило вскочить с колен, к которым уже подползали мерзкие щупальца. Атаковал ли Марквин или наползала иная угроза, но предстояло отразить ее, очистить сам воздух от непроглядного леса едкой темноты. В голове взрывались туманящие ясность ума гадкие голоса, сотни шепотков, искажающих реальность, давящих на грудь.
Но вскоре боль стихла, вместо нее начали прорываться яркие образы, сладостные посулы: то ему показывали огромную юрту, сплошь уставленную золотыми блюдами и кувшинами, то обещали великолепные пластинчатые доспехи, горящие искусной выделкой на панцире.
В этой реальности его избрали вождем, он вел армии и присоединял к своей орде раскиданные по Отрезанному Простору племена орков, с которыми они проходили через горы и захватывали княжества людей, заставляя платить богатую дань. Картины невероятной славы дурманили, обещали всеобщее обожание и преклонение не только Степных Орков, но и всех обитателей мира Звена. Славу в веках, славу с оттенком страшной легенды.
Похоже, Марквин Сент все-таки добрался до разума даже сквозь подавитель магии. Или же «грибница» действовала и без указки хозяина. В этом иллюзорном мире черных линий Адхи терял связь с природой и духами-из-скорлупы, но получал славу и могущество. В обмен на душу.
«Нет! Я служу Белому Дракону! И веру свою не променяю! И любовь к брату, и дом. Свет и любовь не меняют на деньги!» — безмолвно крикнул в пустоту мрачной бездны Адхи, и черные линии отпрянули от него, откатились, отступая в тень черными змеями. Но дирижабль все еще падал.
========== Глава 20. Среди духов-из-скорлупы ==========
Адхи слышал скрип обшивки, а вокруг клубились и стенали черные линии. Огонь, объявший маневровые двигатели, яркими всполохами впивался в пронизанное «грибницей» бесконечное небо. Облака в панорамном окне на носу клубились мифическими чудовищами, самым настоящими духами-черной-скорлупы. Из их вычерченных неровными линиями пышных изгибов выскакивали туманные образы жутких созданий, которые тут же распадались и вновь оказывались лишь обманом, едким дымом, который все больше заполнял гондолу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вскоре стало трудно дышать, пейзаж за окном не интересовал, пока вокруг все прочнее сжимались тиски ловушки. Адхи стряхнул мороки черных линий и попытался нащупать белые, светящиеся. И сразу ему это не удалось: руки жгло, плечи ныли, как от подъема невозможной тяжести. То ли так сказывалось действие подавителя магии, то ли тлетворных прожилок «грибницы» оказалось слишком много.
— Как тебе помочь? — суетилась вокруг Чигуса, пока команда дирижабля медленно погружалась в бредовое забытье. Старший помощник исступленно бился твердолобой головой о стену, Лесита повисла тряпичной куклой на руле, кудесники просто сползли на пол без сознания.
— Белые линии… попробуй схватить их! — взмолился Адхи, передавая один из нащупанных сияющих канатов. Дирижабль кружило и бросало, уже не оставалось сил цепляться за стены. Повсюду носились непривязанные предметы, ящики и снаряжение. И только возле дверей неизменно тихо жужжал подавитель магии.
— Надо выровнять дирижабль и потушить двигатели, пока не стало слишком поздно.
— Я пытаюсь… — простонал Адхи, вытягивая шею и нервно хватая ртом воздух. Под носом он вновь ощущал кровь, однако вцепился в белые линии и потянул на себя, но тогда дирижабль начал еще больше клониться. Мир перед глазами начинал расплываться.
— Братцы, вы тут? Адхи, вы-то с Чигусой меня слышите? — вдруг донеся из недр темного коридора испуганный голос.
— Слышим, Емеля. Ты тоже остался в своем уме? — выдохнула Чигуса, с трудом удерживая в тонких пальцах мерцающие линии, отзывающиеся на ее магию, возможно, на свет души.
— Получается, да. Вроде… — растерянно озирался Емеля. — Ой! Капитан! Капитан Лесита!
— Она без сознания, — остановила его Чигуса, не позволяя вступить в сгущающийся кокон черных линий.
Похоже, вся команда, повидавшая в своей жизни немало зла и совершавшая разные поступки, теперь пребывала в тяжелых кошмарах. Что им сулила «грибница»? Видели ли они себя завоевателями? Или, может, они сидели на троне, осыпанные золотом, в котором постепенно тонули…
Адхи и думать страшился, ему не хватало воздуха, чтобы вынырнуть из трясины «грибницы», а снаружи скреблись в обшивку незримые враги, все глубже ввинчиваясь в гондолу. Похоже, они уже проникли на нижнюю палубу грузового отсека, где кричали испуганные птицы. Их возгласы возвестили о новом вторжении, но пока неопознанный противник не появлялся. Только черные линии шипели и заполняли все пространство вокруг. Но Адхи упрямо тянул дирижабль наверх, не позволяя ему упасть.
— Братцы, что же делать? — почти заплакал Емеля, кидаясь к рулю и безуспешно стремясь как-то сдвинуть его.
— Скорее! Помогите мне! Хватайся за белые линии! — решительно скомандовал Адхи. — Чигуса, Емеля, тяните на себя! Хватайтесь, даже если не видите их! Мы выровняем дирижабль.
Адхи едва не падал, но как только к их борьбе присоединился Емеля, сделалось легче. Теперь мир вокруг предстал как пересечение незнакомых символов и чисел. Все превратилось в странные письмена, наполненные магическим смыслом. Сквозь них Адхи дотрагивался до предметов, тянул белые линии к горящим двигателям.
«Сначала надо потушить их!» — подумал он, и пламя тоже предстало системой строчек из странных символов. Достаточно было переписать несколько слов, пусть Адхи и не знал, как их прочитать, но теперь он чувствовал, мог переделать смысл там, где он давал сбой, где его искажали черные линии «грибницы».
Темные цепи и переплетения отвратительных щупалец сбивали ровный ход двигателя. Адхи застыл с открытыми глазами, но не видел рубки на носу. Он словно вышел из своего тела, пока друзья по левую и правую руку удерживали канаты белых линий, балансируя лихорадочные движения взбунтовавшегося дирижабля.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Адхи же ступил за внешний контур, разум его проникал сквозь письмена и сплетения «грибницы». Он вынырнул снаружи, видя корабль со стороны, точно паря в пустоте между рычагами и цифрами. Механизм не работал, его терзали искажения и стихийные поломки, устроенные Марквином. Разрушающий всецело владел небом над Тхуадором, но теперь предстояло оплести щитом белых линий один отдельно взятый дирижабль. И Адхи вытянул призрачные руки, принявшись за починку двигателей. Он словно бы вычеркивал неверные строчки из ритмичного мотива, убирал фальшивые ноты, стирал язвы с механического тела маневровых двигателей.
