— Почему?
Я вздохнула.
— Либо у тебя будет сотня детей от России до Сиэтла, либо ты намеренно непонятно себя ведёшь.
Он усмехнулся и мягко поправил:
— Бестолково, malyshka. (прим.пер: Малышка)
Звук его мягкого смеха заставил мое тело осветиться теплом.
— Ну тогда? У тебя есть дети, о которых ты мне не говорил?
Его молчание коснулось моей кожи, заставляя нервные окончания напрячься.
— У меня нет детей, — сказал он наконец.
— Откуда ты это знаешь, если не пользуешься презервативом?
— Потому что я не собираюсь пользоваться презервативом, — сказал он напряженным голосом. — Ты единственная, с кем я сплю, Джианна. Я думал, что чертовски ясно дал тебе понять.
Мне следовало остановиться здесь. Я должна была почувствовать напряжение в воздухе, которое растягивало кислород. Но я не могла. Потому что устала быть трусихой, стоять на краю Кристиана Аллистера, позволяя ему прикасаться ко мне, целовать, трахать и владеть мной.
— Тогда, до меня. Я уверена, что ты не всегда пользуешься презервативами. Ты, кажется, слишком равнодушен насчёт этого.
Он провел рукой по лицу.
— Брось, malyshka. (прим.пер: Малышка)
Ревность поднялась во мне, пробив дыру в груди и наполнив кровь горечью. Он никогда не был настолько серьезен ни с одной из девушек, с которыми я его видела, и все же он был с одной — или несколькими? — без презерватива. То, что мы делали, казалось бессмысленным. Дешевым. Самые серьезные отношения, которые я когда-либо видела у него, были с Поршей, и даже тогда они длились не намного дольше, чем остальные.
— Ты пользовался презервативом с Поршей?
— Да.
Это был яростный ответ. Правдивый.
Возможно, секс без презерватива был с кем-то, когда он был моложе. С какой-то Русской девчонкой-подростком. Я ненавидела ее. Хотя сомневалась, что у него было бы много времени для девочек, пока он был заперт в тюрьме большую часть своих подростковых лет.
Мне становилось все обиднее, что вопросы накапливались сами собой, а на них отвечали: «Брось, malyshka.» (прим.пер: Малышка), и полными увертками. Этот мужчина даже слышал историю о том, как я потеряла девственность из уст собственного мужа. Мне казалось справедливым услышать то же самое.
— Как ты потерял девственность?
Температура упала до отрицательных значений, дыхание замерзло в легких. Воздух стал горьким, едким, как укус пчелы.
Он сел на край кровати и уперся локтями в колени. Его плечи напряглись, в его голосе не было эмоций.
— Убирайся.
В животе похолодело.
— Что?
— Я сказал, убирайся.
Мое горло сжалось от унижения и предательства.
Я встала, подняла с пола футболку, надела ее через голову и направилась к двери. Я остановилась, каждая клеточка моего тела бунтовала против идеи уйти.
— Если ты заставишь меня выйти за эту дверь, я не вернусь, Кристиан. Нет, пока у тебя не будет ответов для меня.
Он не взглянул на меня.
И не остановил меня.
Я закрыла за собой дверь своей квартиры и прислонилась к ней, пустота этого места коснулась моей кожи. Сожаление подпитывало мою решимость, пока я не захотела развернуться и забрать последние слова, слетевшие с моих губ. Я хотела — должна была — вернуться и исправить все, что пошло не так. Извиняться или умолять, чего бы это ни стоило. К счастью, моя гордость была непоколебима; я не собиралась позволить ему превратить меня в нечто столь жалкое.
В ту ночь я впервые за несколько недель спала в своей постели. Было тихо. Слегка холодно. По моей щеке скатилась слеза, и я сказала себе, что ненавижу его за то, что он заставил меня так себя почувствовать.
Но я вовсе не испытывала к нему ненависти.
Это неуловимое чувство, близкое к панике, но достаточно далекое, было чем-то совершенно другим.
И, когда мое сердце причиняло боль с каждым последующим вздохом, я вдруг поняла, что это было.
