выдавать источников информации. Такой прием, судя по всему, был использован и на других подобных процессах.
А вдруг признания были «выбиты» силой и не отвечали действительности? Это тоже вполне возможно, но лишь для отдельных случаев, а не для всех. Многие обвиняемые могли заявить об отказе от прежних показаний, данных под пыткой. Кто бы им помешал? На некоторых процессах присутствовали иностранные журналисты. Они наверняка передали бы мировой общественности такое обвинение в адрес следствия, и тогда судебные заседания могли бы считаться трагическим фарсом.
Увы, почти все обвиняемые показывали себя не с лучшей стороны. Они признавались в том, что и раньше не раз обманывали партию, притворно (а кто-то искренне) раскаивались в своей оппозиционной деятельности.
По страшной иронии судьбы в газете «Правда» были опубликованы заявления с требованиями смертной казни для обвиняемых, подписанные теми, кому в скором времени суждено будет разделить ту же участь: Пятаковым, Рыковым, Раковским.
«Не хватает слов, – писал Пятаков, – чтобы полностью выразить свое негодование и омерзение. Эти люди, потерявшие последние черты человеческого облика. Их надо уничтожать, уничтожать как падаль, заражающую чистый, бодрый воздух советской страны, падаль опасную, могущую причинить смерть нашим вождям и уже причинившую смерть одному из самых лучших людей нашей страны – такому чудесному товарищу и руководителю, как С.М. Киров…»
Уже сами по себе такие высказывания в адрес осуждаемых на расстрел своих бывших товарищей вызывают неприятное чувство. Закрадываются подозрения: да уж нет ли тут изрядной доли лицемерия.
Вот и еще один лицедей (уже нашего времени) – Конквист – неожиданно признает: «…Сама мысль об убийствах со стороны Зиновьева и Каменева была возможна, и Рейнгольд мог быть прав, рассказывая на суде следующее…» Далее он привел эти слова: «В 1932 году на квартире Каменева, в присутствии большого числа членов объединенного троцкистско-зиновьевского центра, Зиновьев следующим образом оправдал необходимость обращения к террору: хотя террор несовместим с марксизмом, но в настоящий момент эти соображения должны быть отставлены».
Ссылка на Конквиста дана здесь потому, что он упорно утверждает, будто Сталин организовал убийство Кирова, даже несмотря на то, что Зиновьев и Каменев приняли эту вину на себя – но не как организаторов, а как вдохновителей этого преступления.
О том, как порой «выбивали» показания, сообщил в 1937 году Радек: «Руководитель следствия… мне сказал: «Вы же не маленький ребенок. Вот вам 15 показаний против вас, вы не можете выкрутиться и, как разумный человек, не можете ставить себе эту цель; если вы не хотите показывать, то только потому, что хотите выиграть время и присмотреться. Пожалуйста, присматривайтесь». В течение двух с половиной месяцев я мучил следователя. Коли здесь ставился вопрос, мучили ли нас во время следствия, то я должен сказать, что не меня мучили, а я мучил следователей, заставляя их делать ненужную работу. В течение 2 с половиной месяцев я заставлял следователей допросами меня, противопоставлением мне показаний других обвиняемых раскрыть мне всю картину, чтобы я видел, кто признался, кто не признался, кто что раскрыл».
Поведение вполне естественное для умного и опытного конспиратора, желающего скрыть то, что еще не стало известно следствию. Трудно усомниться в том, что Радек в последнем своем слове говорил правду. Он мог предполагать, что его ждет смертная казнь. Зачем тогда выгораживать своих мучителей и палачей? Почему бы теперь не сказать правду? (Правда, его могли склонить к сотрудничеству со следствием обещанием сохранить жизнь.)
Радек признался, что до последних дней «упорно отказывался давать показания о Бухарине», но все же «понял, что не могу явиться на суд, скрыв существование другой террористической организации». По его словам: «Троцкистская организация стала центром всех контрреволюционных сил»; «троцкизм есть орудие поджигателей войны».
До этого, отвечая на вопросы государственного обвинителя Вышинского, Радек признал, что новая программа Троцкого предполагала реставрацию капитализма в стране и помощь в этом иностранных государств. «Раньше стоял вопрос так, – пояснял Радек, – что мы деремся за власть потому, что мы убеждены, что сможем что-то обеспечить стране. Теперь мы должны драться за то, чтобы здесь господствовал иностранный капитал, который нас приберет раньше, чем даст нам власть». Не правда ли, верное суждение, которое полностью оправдалось спустя полвека.
Но Радек не остановился на этом. Он продолжил: «Что означала директива о согласовании вредительства с иностранными кругами? Эта директива означала для меня совершенно простую вещь, понятную для меня как для политического организатора, что в нашу организацию вклинивается резидентура иностранных держав…» Разве это не похоже на правду?
Полезно привести выдержку из записи судебного заседания:
«ВЫШИНСКИЙ. Значит, вы были заинтересованы в ускорении войны и заинтересованы в том, чтобы в этой войне СССР пришел к поражению? Как было сказано в письме Троцкого?
РАДЕК. Поражение неизбежно, и оно создаст обстановку для нашего прихода к власти, поэтому мы заинтересованы в ускорении войны. Вывод: мы заинтересованы в поражении.
ВЫШИНСКИЙ. А вы были за поражение или за победу СССР?
РАДЕК. Все мои действия за эти годы свидетельствуют о том, что я помогал поражению.
ВЫШИНСКИЙ. Эти ваши действия были сознательными?
РАДЕК. Я в жизни несознательных действий, кроме сна, не делал никогда. (Смех.)
ВЫШИНСКИЙ. А это был, к сожалению, не сон?
РАДЕК. Это, к сожалению, был не сон.
ВЫШИНСКИЙ (к Пятакову): Вы подтверждаете свою осведомленность о письме Троцкого на имя Радека?
ПЯТАКОВ. Я уже вчера показывал и подтверждаю, что это полностью соответствует действительности.
ВЫШИНСКИЙ (к Сокольникову). Такой же вопрос.
СОКОЛЬНИКОВ. Мне это тоже известно.
ВЫШИНСКИЙ. Вы тоже разделяли эту позицию?
СОКОЛЬНИКОВ. Да.
ВЫШИНСКИЙ (к Серебрякову). Вы тоже разделяли эту позицию пораженчества?
СЕРЕБРЯКОВ. Я не возражал».
Разве не сознавали подсудимые, что этими ответами подписывают себе смертный приговор, признаваясь не только в антисталинской, но и в антипартийной, антисоветской деятельности? Безусловно, сознавали. В эти решающие часы пусть не все, но хотя бы кто-то из них мог бы отрицать такое обвинение, если бы оно не было убедительно доказано на следствии. Конечно, это было бы разумно и достойно. Однако никто из подсудимых не произнес решительных слов.
Пятаков сообщал суду o том, что оппозиционеры создавали троцкистские группы в Харькове, Днепропетровске, Одессе и Киеве, распространяли свою деятельность на Кузбасс. Зачем ему надо было наговаривать на невинных людей? Он мог бы умолчать об иногородних группах. По-видимому, во время следствия ему были показаны документы, свидетельствовавшие о том, что об этих группах уже стало известно органам госбезопасности.
Почему мы не должны верить последним – предсмертным – словам тех, кому грозила казнь, а доверять людям весьма сомнительных морально-нравственных качеств, которые предлагают вовсе не
