– Я пытался, но ничего не выходит. Я же говорю – вмешательство извне.
– Юрка! А может, чемодан восстановит контроль? – сообразил Валенда. – Сейчас мы его принесем.
– Да, я сам туда сбегаю, – ринулся по проходу в первый салон Лукьянов.
– Осторожно! Не разбуди Веру Николаевну, а то она тебе этот чемодан наденет на голову вместе с электрооборудованием, – тихо напутствовала Юлия.
Юрий Петрович с Виктором Анатольевичем осторожно пробрались к креслу, над которым на полке находился чемодан с вензелем. Юрий Петрович бесшумно снял его с полки и положил на кресло.
– А у вас есть питание двести двадцать вольт? – спросил он командира.
– Нет, только тридцать шесть, – Уткин показал на кабину экипажа. – Пойдемте, там будет удобней, и Вере Николаевне не будем мешать.
Через минуту Лукьянов расположился в кабине. Быстро вытащив ключ из внутреннего кармана комбинезона, Юрий Петрович открыл чемодан и поднял крышку.
Он сразу увидел отсутствие на внутренней стороне крышки картины. Вместо Лабиринта – грязно-серое пятно.
– Так, – только и смог произнести Лукьянов.
– Юрий Петрович, – сразу оценил состояние главнокомандующего командир Уткин. – Выпейте. Это вода. Что-то случилось?
– Да, Витя, похоже, мы влипли с этим полетом, – залпом выпил воду Лукьянов. – Кто же это наделал? – смотрел он на командира.
– Последние полчаса, пока вы ездили на равнину, кроме меня и четверых американцев, на борту никого не было. А я знать не знал об этом чемодане, – докладывал Уткин. – А что произошло?
– Да, понимаешь, – тоскливо смотрел на Землю в иллюминаторе Лукьянов. – Пропала одна очень важная деталь. Без нее я ничего не смогу больше делать. Значит, ты был с американцами. И?
– Я помогал им надевать скафандры. А они, в самом деле, такие бестолковые. Верхнюю часть путают с нижней: вместо штанов одевают майку с рукавами. В общем, измучились сами и меня измучили. Очень глупые старички.
– Нет, Витя, не глупые старички, а, напротив, слишком умные, – закрыл чемодан Лукьянов. – Пока ты им памперсы прилаживал, Эхэндстронг вскрыл чемодан и уничтожил главную часть аппаратуры.
Дверь кабины отворилась:
– Я все слышала, – села в кресло бортинженера Юлия Сергеевна. – Мы что, остаемся на Луне? И не сможем вернуться домой на Землю? А как эти твои щелчки?
– Не действуют, Юля, – обреченно отвечал Лукьянов. – Вот смотри. Хочу, чтобы картина восстановилась! – и щелкнул пальцем.
Осторожно приподнял крышку – только серо-грязное пятно.
– Я так и думала, чувствовала, что ничего хорошего не выйдет из твоей затеи, – приступила к обработке Юлия Сергеевна.
Командир Уткин мужественно слушал.
– И что? Когда мы начнем умирать? Насколько нам хватит кислорода? Или чего там? что дает нам возможность жить на Луне без всяких приспособлений? – допрашивала Юлия Сергеевна Лукьянова.
– Да я сам не знаю, Юлька.
– Как? Ты даже не удосужился узнать, что нас ожидает, если вдруг что-то произойдет. Лукьянов! Юрка! Ты что, спишь? Очнись! – гневно бросила Юлия и направилась к двери.
– Спишь! – очнулся Лукьянов. – Во сне! Точно, Юлька! Во сне! Ты умница! – Лукьянов ринулся к однокласснице и стал ее целовать.
– Ты что! Совсем тронулся, похоже, – отталкивала Лукьянова Юлия Сергеевна.
– Во сне! Во сне! – повторял, как помешанный, Лукьянов. – Виктор! Срочно разбуди Веру Николаевну! Прямо бегом, а то будет беда!
Уткин бросился выполнять.
– Ты, действительно, чокнулся, – с сожалением произнесла Юлия. – Когда мы умрем?
– Не скоро, Юлька. Я, кажется, кое-что придумал.
В этот момент ему на грудь, как тигрица, прыгнула Вера Николаевна и повалила Юрия Петровича на кресло командира воздушного судна.
– Вера! Он живой! – кричал Лукьянов, отбиваясь от Зориной. – Уберите ее с меня! Он жив и здоров. Только он сбежал на Землю! Развлекается рисованием и сочинением музыки! Валенда! – выбрался в салон Юрий Петрович. – Пашка! С этого момента запрещается спать на Луне. Всем! Под страхом смерти! У меня нет времени вам все объяснять.
– Ты сказал, он развлекается? – Вера Николаевна поспешила вслед за Лукьяновым. – Что значит: развлекается?
– Вера! Ты находила сегодня утром два зеленых свежих липовых листочка под подушкой у Андрея?
– Да, находила. А ты откуда про них знаешь?
– Человеческий сон – великая вещь! Сон – это продолжение Лабиринта.
Глава 55
Уральск. Написание картины
Андрей Иванович хотел прокрасться на кухню незамеченным, но сразу услышал голос Веры Николаевны:
– Андрей, это ты? Сейчас я выйду, а потом ты тоже примешь душ. Я приготовила тебе новую рубашку и летний костюм. Скоро приедут мои родители.
В течение всего этого времени Андрей Иванович прятал норковую шапку на верхнюю антресоль и думал:
«Кто приедет и зачем? Хотя это совершенно неважно».
Проходя по коридору мимо ванной с приоткрытой дверью, он увидел свою жену в очень соблазнительной позе: отсвечивая матовой чистотой вымытого тела, Вера Николаевна, пританцовывая на одной ноге, с полотенцем на голове, пыталась натянуть на себя кружевные трусики.
«Ох, уж эти женщины!», – подумал Андрей Иванович.
– Ну, что ты стоишь – как вкопанный? Иди за бельем – и в ванну! – весело отдавала распоряжения Вера Николаевна. – Даша, ты слышишь меня? Быстро погуляй с собакой.
– Да, вот еще, Андрей, я сегодня нашла кое-что интересное у тебя под подушкой. Это лежит на твоей тумбочке.
Андрей Иванович прошествовал в спальню за бельем, напевая себе под нос вальс из «Спящей красавицы».
Зорин включил свет, снял с плечиков халат. И тут он вспомнил слова жены о странной находке. Андрей Иванович сразу нашел искомое на тумбочке. Это были те самые зеленые листочки, которые прикрывали глаза Чёрного Дворника, причем, выглядели они так, как будто бы их только что сорвали с дерева: свеженькие, ровненькие, без следов увядания.
Андрей Иванович осторожно положил листочки на прежнее место и задумался.
В голову ничего особенного не приходило, но в одном Андрей Иванович был уверен на все сто процентов. Его утренний сон и сон отца были с поразительно схожими сюжетами, а утренний приступ, незапланированный визит к родителям и еще куча всяких мелочей, – все это связывалось теперь в одно неразрывное, но пугающее целое.
Но главным было то, что все ближайшее будущее вырисовалось теперь не столь безмятежным, как несколько минут назад, и что он, Андрей Иванович Зорин, сильно изменился благодаря именно этому сну. И что эти изменения затрагивают всю его жизнь, жизнь его близких родных и любимых, он знал точно.
От этой последней мысли стало тоскливо. Андрей Иванович лежал и гипнотизировал настенные часы. Часы были хорошо освещены. Они показывали ровно шесть тридцать вечера. И к семи должны были приехать самые близкие родственники. Часы эти были большие и круглые – чтобы видеть время рано утром. Вдруг Андрею Ивановичу показалось, часы остановились. Он стал пристально разглядывать циферблат и убедился, что стрелки не идут.
«Доигрался», – мрачно подумал Андрей Иванович, приподнимаясь на локтях и прислушиваясь.
Из-за закрытой двери, из кухонного «далека» доносились голоса жены и дочери, уверенных в том, что их отец и муж занимается делом, а не разглядывает стену. Андрей Иванович почувствовал, что ему хочется проделать со свежими листочками то же самое, что и Черный Дворник из сна – положить их себе на глаза. Что он и сделал, подумав:
«Интересно, все будет зеленым?»
Открыв глаза, Андрей Иванович разочаровался, потому что все осталось прежнего цвета.
Но изменения выявились. Спальня стала заметно больше, платяной шкаф-купе пропал, а на его месте взору Андрея Ивановича открылся просторный зал с белым подиумом. Верхний свет люстры стал меркнуть, как в театре перед поднятием занавеса.
«Ну вот, началось», – размышлял уставший уже удивляться Андрей Иванович.
Поборов секундное замешательство, он приблизился к сцене. Комната наполнилась голосами людей, шелестом бумаги, скрипом кресел – звуками ожидания зрительного зала. По мере приближения Андрея Ивановича к подиуму зазвучал симфонический оркестр, исполнявший тихую мелодию. Виртуозное воспроизведение было выше всяческих похвал. Поскольку оркестр исполнял пиано, то отчетливо были слышны шорохи, которые производят живые музыканты во время исполнения.
– Струнный квартет, – вслух констатировал Андрей Иванович со знанием дела.
Трио с увлечением аккомпанировало одинокому инструменту с печальным голосом.
– А это флейта, – догадался Андрей Иванович и восхитился. – Здорово играют!
Чарующая мелодия разлилась по всей комнате, становясь ощутимой и рельефной. Никогда еще в жизни Андрей Иванович не испытывал восхитительного ощущения музыкальной плавности и бесконечности. В этот момент Андрей Иванович обратил внимание на подиум и понял, что это место для дирижера. В подтверждении его догадки на подиуме обозначился пюпитр с нотами и лежащая дирижерская палочка.