день. День прошел тихо, особенного ничего не происходит. У солдат те и слова, скоро ли мир. Ночь темная. Мертвая тишина.
С. Б. Веселовский, 10 ноября
Странное время! Время, когда в головах российских обывателей, и раньше-то не крепких, все перемешалось. Всевозможные организации, бюро, комитеты, советы и тому подобные захватом делают, кому что вздумается. Правительства, как единой власти, ведущей внутреннюю политику, нет. Полный разброд. На местах дела не лучше, чем в центре. Кажется будто люди хотят заглушить суетой, беспорядочной работой и спазматическими усилиями воли гнетущее их смутное сознание надвинувшейся и растущей непоправимой беды.
Николай II, 11 ноября
В 9 часов прибыли в Херсон. Так как это мой первый приезд, на станции были депутации с хлебом-солью. Встреча населением самая горячая. Проехали через весь город к полю, где состоялся смотр 2-й Финляндской стрелковой дивизии – как будто в Красном Селе! После парада заехали в старый крепостной собор, в котором погребен Потемкин, и в городской кафедральный – тоже екатерининских времен. Уехали из Херсона на полчаса позже. Командир 5-го Кавказского корпуса Истомин завтракал в поезде.
В 2 часа приехали в Николаев с солнцем, так была приятна эта теплота воздуха! На площади около флотских казарм сделал смотр 4-й Финляндской стрелковой дивизии, тоже с ее артиллерией и 51 Донским казачьим полком. Борис присутствовал. Заехали с Алексеем в морской собор и в 5 часов покинули Николаев с самыми хорошими впечатлениями. Поиграл с Алексеем до его обеда.
Вечером – кости.
А. А. Штукатуров, 11 ноября
Разбудили в 3 часа и приказали приготовиться. Мы попили чаю, потом скатали палатки, одели амуницию, подождали до 6 часов, а потом пошли на плац, куда пришли часов в 8. Государя пришлось ждать часа 1½, государь объезжал верхом, наследник ехал в автомобиле. Государь очень худой, бледный и глаза у него впалые. Наследник очень хороший, милый мальчик. После объезда государь пропустил нас церемониальным маршем и сказал: «спасибо». После церемониального марша первую линию рот повернули кругом и между ротами стали офицеры. Вскоре государь с наследником прошли пешком между рот и остановились около офицеров, при чем государь подал руку нашему батальонному командиру и командиру соседнего батальона, после чего, поблагодарив остальных офицеров и сказав нам – стрелкам: «спасибо» и что надеется, что и молодые стрелки вперед послужат ему и родине на славу родного полка, пошел дальше. Шел дождь. Придя со смотра, мы пообедали. Обед был плохой и солдаты говорили, что если бы государь приезжал на смотр в место расположения полка, то такого обеда не сварили бы, а то знают, что не приедет. Вечером дали по ¾ ф. белого хлеба. Утром пошли на учение. Оно состояло в рассыпаньи и движении цепей. После обеда было строевое занятие и фехтование.
С. П. Мельгунов, 12 ноября
Говорят, что в Земском и Городском союзах обнаруживаются покражи. А ведь там сидит уже не бюрократия. Кудрявцев, Петлюра и другие с Западного фронта пишут о неурядицах в работе союзов – никакого толка в делах. <…>
В газетах сейчас много пишут о бедственном положении наших военнопленных. И никто из газетных мудрецов даже не подумает о том, чтобы поставить (хоть косвенно) вопрос: а почему именно русским хуже всех приходится… Правительство чинит всякие препятствия для сношений, ставит преграды и для помощи немецким военнопленным. Вот уже два месяца в Метрополе живут 30 американских сестер милосердия и докторов – и до сих пор их никуда не пускают в лагеря.
В. П. Кравков, 13 ноября
Ночью около 12 часов выехал из Минска. Паче чаяния меня очень удобно устроили в отдельном купе 1-го класса. По прибытии на вокзал оказался зрителем такой картины: солдаты бегут, по адресу их слышатся нервные окрики: «Пшли! Пшли!» Это их гнали не немцы, а свои же власти, так как, видите ли, только что подошел поезд главнокомандующего, который должен был здесь высадиться и пройти через вокзал!.. «Серая скотинка», очевидно, должна была на этот момент сгинуть с глаз!..
Р. М. Хин-Гольдовская, 15 ноября
А патриотический «пыл» вообще охладел. Немцев, конечно, еще ругают, но гораздо меньше, чем раньше, ругают, так сказать, из чувства приличия. Нельзя же… ведь они все-таки дерзкие и «упорные» враги… В добровольцы, однако, уж никто не рвется. Наоборот. Земский и городской союзы засыпаны прошениями и устными мольбами «ополченцев» и дрожащих от страха переосвидетельствования «белобилетников», которые стремятся в уполномоченные и заведующие на всевозможные питательные пункты, в эвакуационные и санитарные поезда, в автомобильные роты, на заводы, словом, куда угодно – только не на «позиции»… Появился новый термин: «земгусар»… Союз забит дворянской «родней»… Современные Фамусовы не забыли заветных традиций и по-прежнему устраивают на лучшие места и местечки родных человечков… Все щели забиты ими. Всюду – «сестрины, свояченицы детки»…
«Раннее утро», 17 ноября
Кинематограф поспешил зарегистрировать наблюдающееся теперь, увеличение числа наркоманов. Так, закончены съемки картины «Клуб эфироманов».
А. В. Жиркевич, 18 ноября
Надо вмешаться! Черт знает, что делается с нашими ранеными – солдатами из госпиталей, поступающими в местные (Симбирская губерния – прим. авт.) команды выздоравливающих, а затем в запасные батальоны. В лазаретах их нежат, лечат, стараются показать им всяческое уважение, любовь за их страдания и подвиги. Но едва они выходят из лазаретов, как в командах выздоравливающих, в запасных батальонах попадают в руки мерзавцев офицеров и унтер-офицеров, которые бьют их, как животных, и всячески унижают. Со всех сторон от частных лиц слышу про эти избиения, иногда происходящие на площадях всенародно.
В. А. Теляковский, 20 ноября
Сегодня я был с докладом у Министра Двора. На меня разговор сделал тяжелое и грустное впечатление. Министр был все время с Государем, а потому должен бы был отражать впечатление, царящее в Штабе Императора. Но, по-видимому, и на самом верху не отдают себе отчета, что в России делается. Дороговизна, возрастающая ежедневно, принимает ужасающие и грозные размеры. Еженедельно цены на все продукты увеличиваются, и говорят, что в январе и феврале будет еще хуже – что же может еще быть хуже. Когда я сказал об этом, Фредерикс мало реагировал – он не знает совершенно, что такое нужда. Он в середине разговора просил ему помочь советом, как сберечь картину Конной гвардии, у которой сошел лак. Потом он мне сказал, что начинает заниматься внешней политикой
