завален; кое-где пробивался огонь: от взрыва хламье загорелось, и принялись было доски, но скоро все это прикончили. Из-под досок вытащили солдата – он весь был в крови и песке, дышал глубоко и редко. <…> Ранило трех санитаров – двух легко, одного довольно серьезно: два или три осколка попали ему в спину и бок, и теперь еще не удалось узнать, остались ли они внутри или только царапнули и вырвали тело. Всего перевязали мы 8 человек. Оказывается, что в самом местечке Сарны один был убит, и ранено было тоже человек 6–8. В вагоне санитаров выбило все окна, осколок выбил часть стекла в уборной. <…>
И так были нервно все настроены, что летевшего гуся или журавля – я уже не рассмотрел – приняли за новый аэроплан и ударились врассыпную. Все стояли и, растяпив рты, задрав высоко головы, смотрели, как удалялся злодей аэроплан, как постепенно замирал шум пропеллера. Но какой же всех охватил ужас, когда увидели, что он, сделав дугу, повертывает обратно к станции. Тут уже бросились буквально на всех парах. И получилась страшная картина: в теплушках сбилось по
30-40 человек, тогда как все видели, как легко и беспощадно снесло крышу у разбитой теплушки. Много народу попряталось под вагоны, держалось за колеса, как-то странно подвешивалось даже вдоль вагона снизу. Выбежали наши сестры с измученными, изумленными и напуганными лицами, тщетно стараясь выдавить на лице своем улыбку спокойствия и безразличия: глаза были навыкате и бегали как-то особенно юрко; лица были бледнее обыкновенного; было видно, как дрожали руки, а заключить уж можно, что и все тело переливалось мелкой дрожью. В результате все они поубегали в вагон и уже там доканчивали картину растерянности и ужаса. <…>
Аэроплан сделал молчаливый тур и улетел. Так окончилась эта забава. Не приведи бог еще раз побывать в этой перетасовке. Тут как-то чувствуешь себя удивительно в опасном положении, потому что черт его знает, где аэроплан покроет. При обстреле из орудий хоть знаешь направление, и от легкого обстрела немножко можно уберечься в глубоких окопах, да притом же если имеются еще и блиндажи. А тут, брат, дело совсем дрянь: покроет откуда и куда вздумается. Когда я был в окопах под Маюничами, пуля жалобно пропела в двух-трех аршинах – и страху не было; когда в Заболотье четыре дня назад два стакана разорвались в 100–150 шагах от меня – не было страшно, было лишь как-то торжественно жутко, а тут – черт подери! – было страшно самым настоящим образом.
Впечатление от забавы аэроплана было сильнее, чем я думал. Ночью, засыпая, чувствовал нервную дрожь. Все слышался шум пропеллера, и каждую минуту ждал оглушительных разрывов. Заснул тревожно.
Октябрь
И. М. Гамов, 1 октября
Правительство не обращает никакого внимания на общественное мнение, и делами назначений по-прежнему ведают различные проходимцы Распутины, Варнавы и пр. Несмотря на это, внутри спокойно: все демократические организации, скрепя сердце, решили молчать до окончания войны. Все правительственные меры, раздражающие население, демократия считает провокациями в целях скорейшего заключения мира с Вильгельмом. Вызвав бунты и волнения, правительство может всю вину сложить на народ и заключить мир.
В. Орлов, 2 октября
До такой степени надоело воевать, что и сказать невозможно; не знаю, когда и конец будет или совсем не будет; не знаю, что будем делать. Командиры рот больше прапорщики, старые командиры все подались по командировкам, и воюют одни молодые, которые по военному действию, можно сказать ничего не знают.
«Петроградские ведомости», 3 октября
Пьянство на Мурмане.
Несмотря на повсеместное закрытие казенных винных лавок, столь благотворно сказавшееся во всех областях жизни народа, пьянство на Мурмане продолжает процветать, и закрытие имевшихся здесь двух винных лавок, без принятия одновременно других мер борьбы с пьянством, не принесло результатов.
К услугам мурманских обитателей и промышленников – норвежский ром и другие вина, ввозимые на Мурман из соседней Норвегии в большом количестве.
Дело надзора за тайным ввозом на Мурман из-за границы вина обстоит крайне плачевно, и последнее ввозится в громадном количестве и на мурманских пароходах, совершающих рейсы между Архангельском и Норвегией, заходящих в становища Мурмана, а, также и на судах.
Поморы все принесут в жертву, лишь бы добыть вина; последние гроши выбросят за бутылку рому. Вчерашний пьяный угар настолько свеж еще в их голове, что поморы непоколебимо верят в «счастливые» времена появления казенки:
«Позакрыли нам казенки.
Брось, ребята, не тужи:
Скоро снова их откроют, —
Береги свои гроши…»
В промысловой жизни севера, сопряженной с постоянной борьбой с суровой природой, вдобавок, среди неблагоустройства промыслов, пьянство пустило глубоко свои корни. Каждый шаг жизни северного промышленника тесно сплетался с бутылкой; ничто не начиналось без попойки: «отвальное», «путевое», «привальное», «промысловое» и т. д. Дело доходило до того, что дети, и те накачивались вином: чтобы лучше спали младенцы, поморы обыкновенно льют им в рот вино; сознательно, таким образом, отравляется в основе организм. На пьяной почве невероятно развились воровство и хулиганство. Основной мотив:
«Мы урядника убили,
Станового бить идем.
Вся деревня нам знакома;
Губернатор нипочем».
Необходимо установление повсеместно строжайшего надзора за тайным ввозом из-за границы вина, а одновременно следует предоставить промышленнику здоровую духовную пищу. В чем на севере ощущается сильная нужда, и между-промысловый досуг остается совершенно незаполненным за отсутствием каких-либо культурных начинаний.
А. В. Тыркова-Вильямс, 5 октября
По почину Н. В. Некрасова затеяли спор не пора ли менять тактику. Довольно конституционных иллюзий. После отношения к Прогрессивному блоку, а главное после внезапной отставки Самарина, который не угодил Григорию Распутину, надо понять, что прежние пути исчерпаны. Надо снять щит и указать истинного виновника всех бед.
За виновника никто не заступался. Спорили только о том, пришла пора менять курс или еще рано. Немцы захватили всю Западную Россию. Отсюда должны исходить все наши мысли, к тому, чтобы их изгнать, должны идти все наши стремленья.
Поговорили и разошлись. А до практического не договорились. Как ни смешно, но Хвостов прав – сейчас вся суть в хозяйстве. Цена и наличность. Вот что нас волнует. Все есть и нечего есть.
«Рязанская жизнь», 7 октября
Осень для беднейшего населения приносит самые жгучие заботы о самом необходимом. Куда не кинь – везде клин.
Квартира, отопление, освещение, пища,
