Иль-Рюсс, Корсика,
пятница, 1 сентября 1944 года
Во вторник 29-го, после обеда в Ватикане с д’Арси, Осборном, Рэндолфом, на джипе – в Неаполь; кругом разруха. В Кассино повсюду расклеены объявления: «Не останавливаться!» Остановились, и Рэндолф на глазах у стоявшей поблизости группы женщин помочился. На вопрос, почему он не выбрал место более укромное, последовал ответ: «Потому что я член парламента». Два дня провели (достать билеты на самолет не удалось) на вилле Гарольда Макмиллана [359] ; ничего более уродливого видеть не приходилось. Первую ночь министр был в отъезде, вторую – отсутствовал. Утром Рэндолф проснулся пьяный в стельку. На аэродром приехали за два часа до вылета, и выяснилось, что наш самолет делает посадку в Риме – в Неаполь, стало быть, ехали зря. Выбор Корсики объяснялся, во-первых, тем, что Рэндолф жил здесь в грехе восемь лет назад, а во-вторых, – заданием передать рекомендательное письмо какого-то чина из штаба Уилсона американскому генералу с венгерской фамилией. От Бастии до Аяччо, где находился штаб генерала, было, как оказалось, никак не меньше двухсот миль. Английский капитан, встретивший нас на аэродроме, на нашу беду был в начале войны знаком с Рэндолфом в чине сержанта и помочь нам, испытав при этом несказанное удовольствие, отказался. Спустя полчаса удалось найти машину, добрались до города, пришли в американский штаб и добились несъедобного обеда и машины на Иль-Рюсс, где все гостиницы и пансионы находились в ведении Соединенных Штатов. Рэндолф почему-то полагал, что на этом острове лучшие на свете лобстеры и отели. Поехали в Калви – та же картина: негде ни поесть, ни переночевать. Наконец, нам попался офицер ВВС, столовавшийся с сержантами во дворце епископа. Угостил нас джином и разрешил воспользоваться своим телефоном. Рэндолф позвонил в Аяччо американскому генералу и выяснил, что сам генерал во Франции, но его штаб «в курсе дела». Эксцентричный полковник с польской фамилией заехал за нами и отвез к себе в лагерь, где мы выпили виски у него в комнате. В углу стоял сундук, набитый всевозможным добром, которым генералу не терпелось с нами поделиться: «Скажите, что вам надо. Как насчет исподнего? Угощайтесь жвачкой, берите сигары, и побольше». Поднял телефонную трубку и заказал нам жилье на Иль-Рюсс: «Лучшие комнаты, ужин – пальчики оближете, они вам индейку поджарят». Поехали обратно по опасной горной дороге, впереди двое полицейских на мотоциклах. Предоставив нам полицейское сопровождение, полковник, исходя из своего печального опыта, позаботился о нашей безопасности, однако в безопасности мы себя не чувствовали. Пропустив мотоциклы, встречный транспорт выруливал на середину дороги, и несколько раз наш джип чудом избежал лобового столкновения.
На Иль-Рюсс нас разместили в номерах люкс с гостиной, в отеле, который был отдан американцам под санаторий. Покормили – как на фотографиях в американских журналах. За ужином к нам присоединились чопорная юная американка из Красного Креста и тучный майор, которому поручили нас сопровождать. Звали майора Мартин. Мусолили одну и ту же тему – англо-американские отношения. Эксцентричность полковника была уже не столь заметна. Ни он, ни его соотечественники совершенно неспособны высказывать суждения, отличные от тех, которые они вычитали в своих журналах; когда им говорилось что-то непривычное, делали вид, что ослышались.
Топуско, Хорватия,
суббота, 16 сентября 1944 года
<…>Топуско – деревня, словно созданная для досуга, в ней чувствуешь себя как дома. В лесу проложены аккуратные, обсаженные цветами дорожки для прогулок, имеется симпатичный, ухоженный садик, в садике своды разрушенного аббатства и бомбоубежище; в еще одном саду плакучая ива и ведущие к купальне заросшие тропинки. Многие здания разрушены, магазины, все до одного, выпотрошены и используются не по назначению. Из живущих в деревне – только солдаты и дожидающиеся эвакуации евреи, они отдают коммунистическое приветствие и пишут Рэндолфу безграмотные заявления. Получено разрешение переправить их в Бари. Вдоль улиц выстроились платаны, в центре красивая брусчатка, постамент без статуи (короля?). Купальня совершенно новая, чистая, действующая. Купаться ходим почти каждый день, бесплатно. В близлежащих зданиях оказывают продуманную медицинскую помощь. Наши посетители – местные коммунисты; Рэндолф дружески их распекает. Поглощен предстоящими выборами; нехватку слов с лихвой компенсирует зычным голосом; его не перекричишь.
Югославские солдаты: прямодушный взгляд голубых глаз, светлые волосы; веселые, уважительные, все время поют и шутят. После угрюмых британцев поражают рвение, задор, с какими они преодолевают усталость.
Югославы: их интересует не война с немцами, а их собственная гражданская война. Хотят во что бы то ни стало отомстить усташам, отличавшимся, по слухам, звериной жестокостью. Со свойственным им прямодушием пытаются убедить нас, что их цель – ввязываясь в мелкие стычки, перекрыть немцам путь к отступлению. На самом же деле хотят поскорей выдворить немцев, чтобы развязать себе руки для гражданской войны. Коммунистические лидеры единодушно выступают за единый фронт. «Люди будут голосовать за коммунистов, а не за коммунизм». Два местных вождя, Грегорич и Хебранг, до войны несколько лет просидели в тюрьме. На Грегорича, в отличие от Хебранга, здесь молятся.
Вот типичная партизанская акция. Позавчера 5000 партизан атаковали в Казине (возле Бихача) 500 усташей, заявив, что их целью было захватить город, чтобы, закрепившись в нем, перерезать немецкие коммуникации. Усташи ликвидированы. Вчера тот же самый отряд совершил нападение на соседнюю деревню, где засели усташи, но действовал нерешительно и, не получив подкрепления, бежал. Сегодня партизаны ушли из Казина.
Воскресенье, 24 сентября 1944 года
<…> Время идет медленно. Эти две недели тянутся бесконечно. Жду конца войны, устал от военных сводок. Зато сплю, как никогда раньше. У меня нет ни сигар, ни вина, поэтому не курю и не пью – оттого, возможно, и сплю. Джорджу Селвичу надоела болтовня Рэндолфа, и он сбежал от него на военно-воздушную базу. Переводчик: вместо «комиссар говорит» – «комиссар имеет в виду», вместо «ничего страшного» (извинение) – «не имеет значения». Питаемся однообразно: мясо, жареное на сале, и сардины. Нет ни фруктов, ни свежих овощей – зато есть таблетки, компенсирующие нехватку витаминов.
Каждое утро, лежа в постели и любуясь виноградными лозами за окном и пробивающимся сквозь листву солнечным светом, вспоминаю Мидсомер-Нортон. Последние две недели с чем я его только не сравнивал: и с бордюром, и с иллюминацией, и с оттенками хромолитографии, и только сейчас понял, что все эти сложные ассоциации здесь ни при чем. Мне попросту вспомнился свет, просачивавшийся сквозь вьющийся виноград вокруг открытой веранды-курительной в доме моей бабушки.(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
