провел концом ручки по этому месту, взял лист и аккуратно стряхнул порошок в пепельницу. Слово «не» исчезло с листа вместе с порошком. Вышло, что я соглашался с результатами следствия.
– Я скажу об этом на суде.
Он усмехнулся:
– У тебя такая биография, что никто не станет морочить себе голову и выяснять, было ли тут что-то написано на самом деле.
– Может, достанешь мне пачку сигарет?
– Насколько мне помнится, мы не сговорились, – ответил он.
– Но ведь моя подпись пригодится тебе.
– Да, но ты-то тут при чем?
– Мать твою… – выматерился я.
Он посмотрел на меня в упор, потом неожиданно засмеялся, подобрел:
– Ладно, скажу, тебе в камеру занесут.
39
Поздно ночью открылась дверь, и надзиратель впустил в камеру старуху ростом с семилетнего ребенка. Ей было по меньшей мере семьдесят лет: «Меня прислали обслужить тебя сексуально». Это было что угодно, только не женщина – у нее было всего три зуба: два внизу и один наверху. Я понял, это как бы цена моего признания, следователь насмехался надо мной.
– Не приближайся ко мне! – зарычал я.
Она испугалась, отпрянула назад, присела у стены и совсем съежилась. Обхватила руками колени и уставилась на меня в упор. Страшная была уродина.
– Тебя что, и вправду для этого дела здесь держат? – спросил я.
– Да нет, я и сама удивилась, когда надзиратель предложил мне это.
– А чего же ты согласилась?
– Последний раз меня трахнули лет двадцать назад, а тут появился шанс, что ж отказываться.
– А сигарет с тобой не послали? – спросил я.
– Нет.
Я не поверил:
– Учти, обыщу!
– Обыщи.
– За что тебя арестовали?
– Я гадалка, говорят, народ обманываю.
Я усмехнулся.
– Вот так, в этой стране все запрещается.
– Ладно, постучи в дверь, тебя уведут.
– Мне велели до утра здесь быть, – сказала она.
«Да черт с ней», – подумал я и повернулся к стене, собираясь уснуть.
– Если хочешь, погадаю тебе, – услышал я.
– Не нужно, я знаю, что меня ждет.
– Этого никто не знает.
Я повернулся к ней:
– А взамен что просишь?
– Ничего, другого дела у меня, как видно, не будет, так хоть развлекусь.
– Ну ладно, давай.
Она подошла, семеня ногами, и присела у кровати. Достала из-за пазухи треснувшее стекло от очков и воззрилась на мою правую ладонь.
– У тебя все шансы дожить до ста лет, – сказала старуха.
– Да-а, не зря тебя арестовали.
У нее было морщинистое лицо, зеленые глаза и тонкие серые губы.
– Знаю, что говорю, – ответила она.
– Я жду расстрела.
– Это не имеет значения, – сказала она.
Я усмехнулся. – У тебя два шанса выжить.
– Могу дать тебе очень важный совет.
Я опять усмехнулся.
– Раз – ты встретил меня, два – есть надежда на случай, но случай – дело рисковое, так что лучше запомни мой совет. – Она уставилась мне в глаза.
Я оживился, хотя как можно было поверить во все это?
– Говори.
– Для этого мне нужно сначала поцеловать тебя в сердце.
– А ну дуй отсюда, – я не пытался скрыть омерзение.
– Мне ведь нужно очень постараться, чтоб увидеть будущее; в такие моменты я трачу много энергии, чтоб пополнить эту энергию, мне и нужно тепло твоего сердца, иначе я ослабею и не смогу довести дело до конца.
Уж и не знаю почему, но я ей поверил.
– Хорошо, только один раз, – предупредил я.
– Не отталкивай меня, – тоже предупредила она меня.
Она наклонилась и так сильно поцеловала меня в грудь, что я почувствовал, как на ее тонких губах заиграло биение моего сердца. От нее воняло.
– Хватит, – сказал я.
Она подняла голову, откинулась назад и опять присела на корточки. Закрыла глаза и застыла.
Я ощутил холодную неприятную пустоту в груди. В этот момент ее серые губы начали краснеть. Нет, это мне не показалось, под конец они набухли и зарумянились, как ягоды. Я не ожидал ничего подобного. «Что за черт?» – оторопел я.
Через некоторое время она подняла вверх левую руку, слегка приоткрыла правый глаз и заговорила басом:
– Тебя повезут к большому городу в фургоне, там, кроме тебя, будет еще тринадцать заключенных. Запомни, ты должен занять место справа, ближе всего к двери. Когда дверь запрут, она должна касаться твоего плеча. Это обязательно: там горит свеча жизни, там да еще впереди, около водителя, но туда тебя никто не посадит. Так что все будет зависеть от тебя. С остальными будет покончено, никто не выживет. – Она умолкла на некоторое время, а потом дважды шепотом повторила: – Никто, никто. – Она опустила руку, выражение ее лица изменилось.
– Дальше?
– Вот и все, – к ней вернулся прежний писклявый голос.
То, что я услышал, не очень-то обнадежило меня, если б не ее вспухшие губы, я бы посчитал все это ерундой.
– Когда это случится? – спросил я.
– Скоро.
– А что будет потом?
– Разбогатеешь и проживешь сто лет.
Кто бы отказался от такого?
– Было бы неплохо, но что-то сомневаюсь я.
– Золото тебя любит, – сказала она.
– Золото – металл.
– Ну и что, любить могут и камни, и деревья, и вода.
Мне-то было приятно ее слушать, но с ней все ли в порядке? Не тронулась ли она, бедняжка? – подумал я.
Она залезла на постель и свернулась калачиком у моих ног.
– А ну, вон отсюда!
– Там на полу холодно, я не помешаю тебе.
Я почувствовал головокружение, и у меня зарябило в глазах. «Ну и черт с ней», – подумал я, отвернулся к стене и уснул.
Когда я проснулся утром, был уже один. Так крепко спал, что и не услышал, когда ее увели. Припомнилось, что было ночью. То, что она наговорила, походило на сказку и теперь казалось еще более нереальным, но устраивало меня и не хотелось расставаться с этим до конца. А покрасневшие вспухшие губы? В этом что-то было, она не была просто старухой. «Посмотрим, что будет», – вздохнул я.
На третий день заявился государственный адвокат. Это был худой мужчина лет сорока.
– Скоро тебя осудят по старому и новому делам.
– Знаю.
– По обеим статьям предусмотрен расстрел.
– И это знаю, – кивнул я.
– Взбодрись, не бойся, я до конца буду защищать твои интересы.
Я рассмеялся.
Ему это не понравилось, он поморщился.
– А ну катись отсюда, – я не собирался обманывать себя, цепляясь за напрасные надежды.
Он уставился на меня:
– Для тебя есть приятная новость.
– Слушаю.
– Через пятьдесят лет смертной казни не будет, упразднят.
Я усмехнулся:
– Мать твою…
– Что поделаешь, таков порядок, поэтому я здесь.
В эту ночь мне приснился хорошо одетый
