После полудня, с вахты позвонили:
— Лариса Михайловна, к нам гости… С телевидения. Просят провести к вам…
Сердце ёкнуло, но тут же, успокоилось.
— Проводите… — Она была готова к борьбе.
Вопреки ожиданиям, гости оказались доброжелательно веселы и вежливы, и уж никак не тянули на руку правосудия. Светловолосый мужчина в очках, молодой, с располагающей улыбкой, представившись, как главный, бросил оттиражированную реплику:
— Наш прожектор, Лариса Михайловна, катается по регионам Союза, и делает небольшие репортажики, на злобу дня. В основном, это трудовые будни милиции, жизнь и быт в детских садах, детприёмниках, уклад чиновничьих инстанций. Небольших. Таких, как ЖЭУ, там, собес, ну и так далее. Вы не будете против, если мы тут у вас немного «пошерстим».
Обаяние и обходительность телевизионщика не скрывали, однако, его потаённый интерес. Лариса Михайловна внутренне усмехнулась.
— Шерстите, молодой человек, шерстите! Это ваша работа. Ваш хлеб. Что найдёте, всё ваше.
— Вот и славно.
Обход начали со спальных помещений и учебных классов. Камеры лениво скользили по свежекупленной мебели и ярким занавескам, заглядывая в кастрюли к поварам, обозревали санитарные узлы и даже радиаторы отопления. По мере продвижения, по этажам и помещениям, взгляд у руководителя концессии становился скучным. Урок труда у старшеклассников, несколько привлёк телеработников. Ребята, хмуро бросая взгляды на камеры, тем не менее, продолжали что-то пилить, вытачивать, стругать, абсолютно игнорируя чужаков. В эпицентре деловито расхаживал Ашот Эрикович, в своей незаменимо черной рабочей шапочке, что-то жестикулируя, указывал и поправлял.
— Это наш трудовик. Маркисян Ашот Эрикович. — Пояснила директриса Главному. — Плотник от бога. Передаёт ремесло ребятам…
Главный вяло кивнул, а между тем, юркая мадам из телегруппы, уже брала блиц-интервью у Ашота.
— … самостоятельны… — Донеслось до Ларисы Михайловны.
Маркисян, пафосно и громко, кричал в микрофон, пытаясь перебить шум молотков и ножовок.
— У каждого ученика своё задание. Кто-то сколачивает табуреты. Кто-то — скворечники. А кто-то выпиливает вычурные ножки для стола. Есть особо одарённые ребята. Те занимаются резьбой по дереву. Пройдёмте, уважаемая, покажу замечательные работы. Осторожно! Здесь опилки… Не наступите!
Вдоволь насытившись зрелищем столярной мастерской, съёмочная группа, как по команде молча, встали подле главного «осветителя перестройки». Видимо, в ожидании ЦУ. Главный прожектёр откровенно поник лицом, уже, в общем-то, и не скрывая своего разочарования. Затем что-то вспомнил, и тускло спросил:
— А где у вас самые младшие группы?
«Младшенькие, — пронеслось в голове у Ларисы Михайловны, — как же, ахиллесова пята. Последний шанс найти скелета в шкафу». А вслух, произнесла:
— Младшие, у нас в левом крыле здания. Первый этаж. Сейчас у них должен быть урок пения. Пройдёмте, за мной, пожалуйста!
Проходя мимо трудовика, директриса выразительно взглянула на него. Ашот медленно прикрыл глаза.
Урок пения давно был закончен. Малыши попросту носились по залу в произвольной программе. Желающим рисовать были розданы карандаши и акварели. Часть ребятни с головой ушла в игрушечный мир, который, кстати, был, весьма, не скудный. От конструкторов, сабель, мячей, всевозможных машин, до могучих ЗИЛков и мини-железной дороги. Как приложение к великолепию, то тут, то там, сновали розовощёкие улыбающиеся нянечки.
Телеруководитель сделал жест, или повёл бровью. Только сразу параллельно друг другу, к двум-трём малышам, подсели девушки с микрофонами. Барышни знали, как говорить и с чего начать.
— Что ты рисуешь?
— Ух, ты! Что ты построил? Дом? Как тебя зовут?
— Приве-ет! А покажи мне свою машину! У меня дома тоже такая есть!
Безобидные вопросики, плавно перетекали к насущному: «Как вам тут, без папок и мамок? Не обижают?» Но вот беда, большинство малышни, еле выговаривали слова, а другая часть вела себя зажато и шарахалась от телекамер, под привычные руки нянек.
По счастливой иронии, самым смелым и языкастым оказался тот самый мальчишка. Тот, с кем беседовала ещё недавно сама Лариса Михайловна.
— Я буду канслухталам масын. — Громко поделился планами на будущее белобрысый крепыш. — Ищо калабли будю делать… Касмисс-ки-и.
Из этого слова не надо было вытягивать, только направляй. Теледама и направляла.
— А как тебе живётся здесь? Нянечки хорошие? В угол не ставят? По попе не шлёпают?
— Зачем? — Глаза мальчика стали круглые от удивления, и Лариса Михайловна чуть не прыснула со смеху. Совсем недавно этот вопрос задавала она.
— Ну, вдруг ты на скатерть компот пролил, или в штанишки описался… Ругают, наверное… В угол ставят, а?
— Зачем? — Малыш не переставал удивляться. Взрослая тётя говорила диковинные вещи.
— Няни хорошие у нас. — Вдруг громко и членораздельно произнёс мальчик.
От этих слов, многие из упомянутых, расцвели, а сама «железная хозяйка дома» умилилась сердцем. Главный с телевидения, казалось, не дышал.
— Вот только. Конхеты… Белочку дают. Мне с олехами не нлавятся. Я Класную Шапочку люблю. Мы с Дениской меняемся.
— А большие мальчики не заходят к вам? Не забирают конфеты? — Уже прямо и не виляя, спросила дамочка.
— Зачем? — настырность тёти сбивала паренька с толку.
— Алла! — Подал голос Главный. — Достаточно! Всё, отбой!
Судя по голосу, настроение его было не то, что по приезду. Он повернулся к директрисе. Улыбка вернулась на его лицо, но глаза были холодны.
— Спасибо, Лариса Михайловна! Ваш дом, просто чудо! Спасибо, что показали и рассказали! Простите, за беспокойство!
— Ну, какое беспокойство… Разве, я не понимаю! В стране, такое творится.
Последние слова директриса произнесла подчёркнуто громко. Она умела возвращать издёвки. Больше, Главный, не иронизировал. Сухо попрощался и, отказавшись от чая-кофе, повёл процессию на выход. Уже в спину уходящим, Лариса Михайловна выкрикнула:
— А когда мы себя в кино увидим?
Главный нервно дёрнул плечом и, обернувшись, сказал:
— Себя в кино вы не увидите!
— Почему?
— Ваш материал не выйдет в эфир. До свидания!
«Почему же не выйдет?» — Хотела спросить директриса. Но не спросила. Она знала, почему.
Душа пела и ликовала. В этой схватке она вышла победителем. Пальцы набрали номер кастелянши.
— Зося! Зайдите ко мне, пожалуйста!
Кастелянша Зося Валерьевна знала хозяйку давно, и уже по голосу определила благоприятный исход сегодняшней встречи.
— Зося, знаете что… Что-то мы давно не собирались. Давайте, сегодня вечером соберём стол… Здесь, у меня. Посидим немного, снимем стресс. А?
— Что, прямо… Тут?
— Да. Прямо тут. Оповести всех наших. Пусть Ашот, как мужчина организует. Я всё проплачу. Сегодня я всех угощаю. Хорошо, Зосечка? Ориентируемся часиков на семь.
— Хорошо, Лариса Михайловна. — Ответно улыбнулась кастелянша. — Что-нибудь ещё?
— Всё, пожалуй… Хотя, стой! Как зовут мальчика? Того, который так шустро отвечал журналистам?
— Ванечка. Ваня Климов. Из подкидышей… Очень активный, живой ребёнок.
— Оно видно… Чудный малыш. От меня… Подарите ему конструктор. Только, хороший, чтоб… Да! И конфеты… Пусть дают ему «Красную шапочку», как он любит.
— Я распоряжусь, Лариса Михайловна.
Так четырёхлетний Ваня Климов, сам того не понимая, оказал добрую услугу администрации дома N2. Это, определённо, принесло ему бонус, как в отношении к нему самой «хозяйки», так и в отношении всего педперсонала. Обласканный вниманием, он мог заслуженно считаться «любимчиком», в хорошем понимании этого слова.
Ваня рос, на редкость, смешливым, озорным мальчуганом. Он схватывал на лету любые стишки, любые песенки, был заводилой и эпицентром всех детских игр. Его зычный голосок перебивал общий гул детской какофонии, а смех… Смех был одинаково заразителен, как для ровесников, так и для самих воспитателей. Его любили и даже не потому, что он однажды был отмечен директрисой. Энергетика обаяния, исходящая от мальчика, безусловно, выделяла его из общей среды малышей. Любая шалость и проказа, сходили ему с рук, когда других, относительно этих же поступков, моли ущипнуть или поставить в угол.
Поговаривали, что однажды в окошко кабинета самой Ларисы Михайловны, влетел мяч. Обыкновенный. Футбольный, так как само поле для этой игры, как ни странно, располагалось вблизи её «покоев». Мяч не разбил стекла. На дворе было лето и окно было открыто настежь. Тем не менее, отскочив от потолка, мяч ударился в середину стола, смахивая напрочь чашку ароматного кофе. Горячий напиток не коснулся, ни директрисы, ни раскрытых документов. Чашку лихо снесло в самый дальний угол кабинета, где и её разнесло на осколки. Секундный испуг сменил праведный гнев. Взяв «орудие преступления», Лариса Михайловна подошла к окну. Уже подходя, она не сомневалась в том, что там никого там не увидит. Голоса, разгорячённых игрой, мальчишек, разом поутихли, с момента залёта мяча. Глянув вниз, со второго этажа, она убедилась, что это так, но не совсем. Один наглец всё же стоял и совершенно спокойно таращился ей прямо в глаза.
