коридор сыскались далеко не сразу, хоть он и старался запоминать дорогу. Пару раз свернул не туда и, мрачно усмехнувшись, пожалел, что не бросал хлебные крошки, пока шел за баронессой. Не особняк, а чертов лабиринт, в недрах которого притаился пепельноволосый минотавр.
Наконец Эшес нашел нужные двери и заглянул внутрь. Твила спала глубоким сном там, где он ее и оставил, даже позы не сменила. Он тихонько прикрыл створку и покряхтел, устраиваясь снаружи.
– Рыцарь хренов…
* * *
Вспомнив, где он, Эшес похлопал себя по щекам, сбрасывая остатки сна, поднялся и постучал в дверь:
– Проснулась? Отлично, собирайся, мы уезжаем.
– Мастер, вчера вечером…
– Жду тебя внизу.
Спускаясь в холл, Эшес чувствовал, как сердце колотится где-то в горле. Он очень надеялся, что за сердитым тоном удалось скрыть страх.
Уехали они тотчас, еще до завтрака. Баронесса, как и обещала, не стала их удерживать. Все то время, пока ждали карету, Твила была странно задумчивой и молчала. Наверное, выражение его лица не располагало к разговорам, да и пару попыток с ее стороны он сам пресек. И все же Эшесу чудился в этом молчании укор. Казалось, она теперь совсем по-другому на него смотрит и будто бы даже стала выше ростом, а он гораздо ниже.
На улице было свежо, и дул ветер. Влажный воздух разбух от запахов. Тяжелые ароматы поднимались от земли, сочились от кустов и мокро блестевших трав, словно ливень счистил все, что их до этого удерживало. Небо застилали сияющие жемчужно-серые облака.
Обратная дорога проходила в молчании. В карете царил полумрак: шторки были опущены, и ни он, ни Твила их не поправили. Сейчас Эшесу отчего-то не хотелось, чтобы она видела его лицо. Сам он тоже толком не мог ее видеть – только сложенные на коленях руки белели в темноте да изредка вспыхивала серебряным роза на корсаже, покачиваясь в такт движению. Он вслушивался в ее тихое дыхание и шорох платья.
Ему вдруг пришло в голову, что она молчит, потому что ей противно. Когда карету качнуло на повороте, их колени соприкоснулись, и Твила тут же отодвинулась, даже подол оправила, будто не желала и мельком дотрагиваться до него. И Эшес ее не осуждал, с горечью осознавая, что заслужил это. Какой еще реакции можно ждать после того, что она вчера услышала? Она, конечно, обо всем догадалась по рассказу баронессы, не могла не догадаться. И теперь ей мерзко даже сидеть с ним рядом и дышать одним воздухом. Эшес сам себе был отвратителен, и, если б можно было выйти из собственной шкуры, так бы и сделал.
Тут Твила глубоко вздохнула, собираясь с духом, чтобы о чем-то спросить, но никак не могла решиться.
– Ну?
Он ждал, чувствуя, как учащается пульс, и страшась того, что услышит.
– Мастер Блэк… а из людей могут расти цветы?
– Что? Э-э… ну, теоретически да. А почему ты спрашиваешь?
– Да так, просто…
Еще один вздох.
– Кто тебе об этом сказал?
– Валет.
– Не знал, что он увлекается ботаникой.
– Нет, это была баллада.
– Баллада?
– Да.
Правильно истолковав его молчание, Твила откашлялась и тихо с чувством прочитала под цокот копыт и скрип экипажа:
У церкви Марии беглянка лежит,
А рядом – погибший любовник.
Над ней белоснежная роза цветет,
Над ним – темно-красный шиповник.
Кусты разрослись и ветвями сплелись,
И в мае цветут они оба,
И шепчут они, что лежат в их тени
Два друга, любивших до гроба[32].
Когда она закончила, снова воцарилась тишина, только слышно было, как шуршат камешки под колесами. Наконец Эшес разомкнул губы:
– Смерть – это просто смерть, Твила. В ней нет красоты и нет поэзии. Лишь грязь и сожаления тех, кто остался.
Но в груди почему-то стало тесно от напевных слов, эхо которых еще не отзвучало в душном полумраке кареты.
– Я не думаю, что в ней только это, – возразила Твила. – Как может быть грязным то, из чего получается новая жизнь?
– Я поговорю с Валетом, чтобы впредь не забивал тебе голову бреднями.
– А я бы хотела, чтобы после смерти из меня выросли цветы, – едва слышно прошептала она и отвернулась к зашторенному окну.
На подъезде в деревню Твила вдруг перебралась на его сиденье.
– Мастер…
– Да?
– Помните, что вы сказали тем вечером, когда приезжал мастер Хэлси?
Эшес помолчал.
– Да.
– Пообещайте, что больше никогда так не скажете. Пообещайте, что никому меня не отдадите.
Она сидела совсем близко, и Эшес чувствовал ее теплое дыхание на своем лице. Тонкие руки робко обвились вокруг него. Поддавшись порыву, он привлек Твилу и крепко обнял, прижавшись щекой к макушке:
– Обещаю. Я тебя никому не отдам.
И тут же пожалел о минутной слабости. Экипаж остановился. Эшес первым вышел из него и, не оглядываясь, направился в дом.
Глава 24. Ода волосам
Днем Твила забежала к госпоже Бэж, чтобы уточнить детали заказа. Оказалось, что та не может уделить ей сейчас время, поскольку принимает некую высокопоставленную гостью. Но Габриэлла согласилась исполнить роль посредника, уточнив их за нее. Когда дверь наверху открылась, до Твилы донесся мелодичный голосок нанимательницы:
– Вы слышали? Рукаэль, эта девушка из трактира господина Плюма, пропала, ее нигде не могут найти вот уже вторые сутки. Это просто ужасно! Уверена, с ней произошло нечто чудовищное. Наверняка до нее добрался тот убийца. Боже, это не выходит у меня из головы, я не способна думать ни о чем другом! Как я могу спокойно спать по ночам, зная, что этот монстр рыщет где-то поблизости в поисках новой жертвы? Кстати, вы уже пробовали те восхитительные клубничные трюфели, которые завезли в кондитерскую на прошлой неделе? Мы с Габриэллой сделали повторный заказ…
Вскоре девушка спустилась вниз и передала пожелания хозяйки. Покинув дом госпожи Бэж, Твила отправилась дальше по своим делам, но не успела отойти и на десяток шагов, как столкнулась с Эприкот Хэт. Хотя слово «столкнулась» не совсем подходило: та подкралась совершенно бесшумно и с проворством, какого едва ли можно было от нее ожидать. Обыкновенно грохот бус бывал слышен аж на другом конце улицы. Выдала ее лишь одышка, и то в самый последний момент.
– Ах, деточка, какая неожиданная и оттого особенно приятная встреча! Нечасто ты заглядываешь в мои края.
– Но до вашей лавки еще три улицы.
– Вот и я о том же: что такое три улицы для девушек,
