Когда Тео открыл дверь начальника отдела машинистов, Нику Моратти предстала странная, даже, можно сказать, сюрреалистичная картина: Мельхиор Циммерман, остервенело рыча, крушил стулом пластиковый короб своего компьютера. Потом он засунул руки в проделанную дыру, довольно сильно поцарапавшись об острый пластиковый край и забрызгав платы кровью, и стал выдергивать электронные потроха машины наружу. Бигглс поймал его за локоть на очередном движении и дернул назад, отчего машинист свалился на пол.
– А что это вы тут делаете, Мельхиор? – спросил Тео, внимательно разглядывая что-то на экране своего коммуникатора. Видимо, удовлетворившись увиденным результатом, он спрятал гаджет в карман.
– Вы?! – прошипел Циммерман с видом, словно ему явился сам дьявол.
– Господин президент решил нанести вам сегодня визит по очень важному делу, – сказал Тео.
Он схватил окровавленную руку машиниста и снова вынул коммуникатор. Потом приложил пальцы Циммермана к экрану, подождал, пока гаджет коротко пискнул, и повернул его изображением к Моратти.
– Я зря сомневался, – с улыбкой на лице сообщил Тео, – это его отпечаток. Скажите, Мельхиор, а почему вы решили заняться этим делом лично? Никому не доверили?
– Взять его, – скомандовал охране Моратти и показал на разгромленный компьютер Циммермана. – И эти руины опечатайте, возможно, там что-нибудь осталось.
Тот отпечаток на белом кусочке пластика, с помощью которого Ахмет Мураддин проник на полигон Европейского Аэрокосмического агентства – единственный, принадлежавший не самому Мураддину – точно совпадал с рисунком линий на пальцах Мельхиора Циммермана. И машину свою он крушил, наверное, не зря – вполне возможно, на её носителях удастся обнаружить следы взлома сети полигона: ведь кто-то должен был забить данные в их систему.
Ник посмотрел на Бигглса. Тот улыбался своей обычной гаденькой улыбочкой.
Его данные тоже нужно тщательно проверить. И послать повторный запрос в ESA не повредит.
Ты же совершенно не сомневаешься, что всё подтвердится.
– Вы, шеф, верно заметили, что он тритонов пустил в сеть Станции. Ну, или куда они там вломились? – как бы невзначай бросил фразу Бигглс. – Позвольте, я с нашими «особыми силами» поработаю? Возможно, мне что-нибудь удастся выяснить.
Оставалось понять только одну вещь: на кого Циммерман работал и зачем ему потребовалось всё это делать. Мотива Ник решительно не видел, хотя в своей карьере он вел немало дел, которые поначалу казались лишенными смысла.
Но смысл будут искать дознаватели. И Тео. А Моратти предстоял тяжелый день – нужно как-то объяснить владельцам корпораций, куда делись их деньги. И когда планируется делить пирог под названием Станция.
Ничего, в этот раз не получилось – не страшно. День, когда президент СБА Николас Моратти будет своими руками делить этот пирог, еще придет.
33
Странно, что вокруг никого нет. Ни души. Словно он лежал по меньшей мере в песках Сахары, а не на растрескавшемся асфальте где-то в Эль-Франце – об этом красноречиво говорили дорожные указатели на арабском и французском. Но факт оставался фактом: ни в одном из доступных взору направлений не отмечалось следов человеческой деятельности.
Микмак осторожно пошевелил пальцами рук, потом ту же операцию проделал с ногами. Вроде бы всё работало, и даже не было больно. Лишь немного болела голова в том месте, которым он приложился об упругую стену фургона.
Что произошло во время странного поспешного переезда, Микмак не знал. Его везли с завязанными глазами.
Весь предыдущий день он честно пытался найти то, о чём не имел ни малейшего представления – какой-то таинственный код запуска обросшего водорослями и ракушками оборудования, поднятого со дна Марсельского залива. Микмак пересмотрел десятки тысяч строчек машинного кода, которые до сих пор мелькали перед глазами, лишь стоило смежить веки. Кодом в этой прорве совершенно бесполезной информации могло оказаться что угодно. Могло его там и не быть.
Он не знал. Но ему никто не верил. И все постоянно намекали на его мифическую связь с этими желтыми бабочками – махаонами. Слег в странном мистическом порыве даже водрузил банку с засушенным желтокрылым образцом на стол перед Микмаком. Наверное, чтобы лучше думалось.
Кода Микмак, понятное дело, не нашел. Трудно найти то, о чем ничего не знаешь.
А сегодняшним утром его в спешном порядке погрузили в фургон, не забыв предварительно натянуть на голову темный мешок и скрутить руки пластиковым жгутом. Спасибо, не стали выкручивать руки за спину, связали впереди. А то валяться бы ему сейчас в этой самой дорожной пыли с вывихнутыми плечами.
Ехали не очень долго, часа два. Иногда трясло – нормальное явление для нынешних дорог, направление по этому признаку не определишь: возле относительно крупных городов дорожное полотно кое-где, конечно, отремонтировали, а вот на редко используемых перегонах (а таких нынче немало) о состоянии покрытия никто не заботился.
А потом что-то ударило фургон снизу. Или налетел мобиль на что-то – откуда Микмаку знать? С завязанными-то глазами. Фургон вздрогнул и стал заваливаться набок. Микмак размахивал связанными руками, рефлекторно пытаясь за что-нибудь ухватиться, но ухватиться не удавалось. Лишь время от времени его руки натыкались то на барахтающихся рядом охранников, то на жесткие лавки и стенки фургона.
Очень неприятное ощущение, когда всё вокруг падает и крутится, а ты не можешь понять – куда. Человек привык во всем полагаться на зрение, поэтому с лицом, закрытым мешком, Микмак с трудом понимал даже где верх, а где низ, хотя этим, по идее, занимался орган равновесия, а вовсе не глаза.
А теперь он лежал на согретом солнцем асфальте и смотрел на результат аварии. Мешка на голове больше не было, он пыльной тряпочкой болтался на шее, всё еще перехваченный веревкой. Микмак нащупал узел и с отвращением сорвал с себя грязную тряпку.
Точно, руки теперь тоже свободны. Пластиковый жгут валялся недалеко, вероятно, его перебило обрывком покореженного кузова фургона.
Может, стоит поверить тому, что видишь – пластик явно перерезан ножом.
Чуть поодаль, с другой стороны от остатков фургона, лежали два обезображенных трупа. Скорее всего, это те самые охранники, перевозившие Микмака в микроавтобусе.
Микмак поднялся – ссадины и ушибы по всему телу ныли, но в остальном он отделался легким испугом – и обошел место аварии. В сплющенной кабине он обнаружил еще один труп.
Мертвы все, кроме него. Повезло? Как-то верилось в это с трудом.
Теперь Микмак свободен, может идти на все четыре стороны. Но стоит ли? И куда идти?
Они же и хотят посмотреть, куда ты пойдешь. Думают, что ты откроешь им все тайны той установки.
Какие к чертям тайны?! Он и понятия не имеет ни о тайнах, ни об установках. Какого рожна им всем от него надо?
Интересно, куда его везли. Да и зачем понадобилось перевозить пленника из явно неплохо укрепленного имения Слега.
Слишком много вопросов, значения большей части которых он не понимал.
Как и в тот раз, четыре года назад, в Праге. Или допрос был уже не в Праге…
… Перед ним сидел невзрачный тщедушный человечек со взлохмаченными, давно немытыми волосами и красными слезящимися глазами. Доходяга был одет в расхристанную военную форму, которая сидела на нем как на корове седло. Он вертел в руках электронный карандаш, периодически постукивая сенсором по столу, стоявшему прямо перед ним. По выражению глаз легко угадывалось его сиюминутное желание – очень хотелось разломать стилус. Но не то боязнь ответственности за испорченное армейское имущество, не то природное воспитание не позволяли ему этого сделать.
– Что вы принимали? – спросил он.
– В каком смысле? – не понял его Микмак.
Во рту пересохло, язык ворочался с трудом, словно прилипая к нёбу. Странное ощущение. И Микмаку казалось, что он уже где-то видел этого хмыря, потеющего перед ним с недовольной миной.
– В самом прямом, – резко бросил мужчина. Он не кричал, но недовольство так и пёрло из каждого сказанного им слова. – Какие стимуляторы или иные… хм, медицинские препараты вы принимали накануне спецоперации в Праге?
Микмак рефлекторно закатил глаза, стараясь вспомнить, пользовался ли он какой-нибудь химией перед зачисткой центра. Резкий стук кулака по столу заставил его вздрогнуть.
– В глаза мне смотреть! – прошипел тщедушный и заерзал внутри плохо сидящей на нём формы.
– Н-нет, – промямлил Микмак, – ничего не принимал.
Ему стало не по себе. И жажда усиливалась с каждой секундой. Тоже нехороший признак, и Микмак начал кое-что понимать.
– «Открывалка», – прошептал он одними губами, подтверждая самому себе появившуюся в голове догадку. – Дайте воды!
