редакцию за подписями А. Фадеева, А. Корнейчука, В. Катаева, А. Караваевой. Первой стояла подпись Алексея Толстого. В письме речь шла о «безответственности руководителей Союза писателей», пренебрежительно относящихся «к голосу честных советских литераторов». А их коллективный «голос» вопрошал: «Как могло случиться, что руководители Союза писателей способствовали восхвалению бездарных и клеветнических «произведений» троцкистки Серебряковой при общем возмущении всех честных советских литераторов? Как могло случиться, что бездарное и вредительское произведение Киршона «Большой день» подымалось на щит некоторыми руководителями Союза писателей вопреки мнению честных советских литераторов? А разве не то же самое было с врагами народа Бруно Ясенским, Микитенко?»[324] Так что и здесь Толстой был в авангарде.
Отличился писатель и в совсем низкопробном жанре. В этот предвоенный период Троцкий, доживая последние дни и, возможно, листая свежие советские газеты со сталинскими юбилейными материалами, вспомнил о своем давнем протеже: «Крупнейший писатель Алексей Толстой, который носит имя одного из могущественных и независимых писателей страны, этот Алексей Толстой говорит о Сталине:
Ты, ясное солнце народов,
Беззакатное солнце современности.
И больше, чем солнце, ибо в солнце нет мудрости…
Надо прямо сказать: эта поэзия переходит в хрюканье»[325].
И в те же самые предвоенные годы Толстым написана любимая многими до глубокой старости сказка «Золотой ключик, или Приключения Буратино», новые главы романов «Петр I», «Хождение по мукам» и много другой первоклассной литературы. А все потому, что писатель до последнего дня умудрялся находить небольшие островки творческой свободы, территория которых год за годом сокращалась даже для него. Об этом и пойдет речь далее, о неизвестных архивных материалах и фактах, имеющих отношение к финальным годам творчества писателя, связанным с его работой над образом царя Ивана Васильевича Грозного по личному заданию и под присмотром Иосифа Виссарионовича Сталина.
2. Первоисточник сталинской концепции «исторической реабилитации Ивана Грозного». 1941–1942 гг.
В последней автобиографии, написанной за три года до смерти, Толстой так расставил приоритеты в своем творчестве: «Четыре эпохи влекут меня к изображению… эпоха Ивана Грозного, Петра, Гражданской войны 1918–1920 гг. и наша – сегодняшняя – небывалая по размаху и значительности»[326]. В некрологах, вышедших в последующие два-три дня после смерти писателя, неизменно отмечалось, что ему принадлежат два выдающихся произведения: роман «Петр I» и драма «Иван Грозный». Есть свидетельство, что работу над образом царя-опричника Толстой задумал еще в середине тридцатых годов прошлого века. Известный большевистский деятель ленинского набора В.Д. Бонч-Бруевич писал А.М. Горькому, что в январе 1935 г. Алексей Толстой делился своими планами начать работу над эпохой Ивана Грозного и даже приступил к собиранию материала. Толстой якобы заявил ему о том, что работа над образом Грозного для него сейчас важнее, чем продолжение работы над романом о Петре I[327]. Изменение в намерениях писателя, скорее всего, было связано с изменением отношения Сталина к фигуре Петра I и выдвижением на передний план в воображении генсека образа царя Ивана. На начальных этапах промышленной реконструкции и индустриализации страны вождь действительно хотел видеть свое отражение в образе царя-реформатора, т. е. Петра I. В конце двадцатых – начале тридцатых годов страна была приоткрыта для иностранных специалистов, экспертов, технологий. В эти годы не только Толстой, но и многие художники слова, кисти, резца, кинематографа воспевали техническую модернизацию России на европейский лад. Но наступило время, когда Сталин предъявил «претензии» к Петру I (а на самом деле к самому себе, напугавшемуся): слишком широко открыл страну для иностранцев, слишком их привечал и многому слепо подражал. Однажды, когда иностранный корреспондент в очередной раз сравнил его с Петром Великим, Сталин пренебрежительно обозвал царя Петрухой. С тех пор о царе Петре иначе не говорил. Даже после войны драматург Вс. Вишневский в своем дневнике записал (со слов Эйзенштейна), что Сталин «о Петре… сказал шутливо: Петруха… (!)»[328]. «Шутливо»? – так почудилось кинорежиссеру, а на самом деле Сталин не шутил; с какого-то момента императора Петра I он уже всерьез слегка презирал. Но Грозного Сталин никогда не величал Ванькой.
В декабре 1940 г. А.Н. Толстой заключил с Всесоюзным комитетом по делам искусств (ВКИ) при СНК СССР договор на написание пьесы «Иван Грозный». Так, по крайней мере, сообщается в комментариях к девятому тому собрания сочинений писателя, вышедшего в 1960 г.[329] Но недавно было опубликовано неизвестное письмо Толстого от 28 января 1941 г. на имя председателя ВКИ М.Б. Храпченко, в котором автор делал заявку на написание одноименной пьесы взамен темы, предложенной комитетом[330]. Несмотря на то что заказы делались в форме поручения «инстанций», т. е. от имени ЦК ВКП(б), документ о том, когда впервые и кто дал «указание» решить задачу «исторической реабилитации Грозного» (именно так формулировалась цель заказа), как и установочный документ, поясняющий, в каком ключе и на какой базе исследователю или художнику следует решать эту сугубо научную задачу, мне обнаружить не удалось. Эта установка в последующих документах, направляемых на имя Сталина, стала именоваться как «указание ЦК ВКП(б) о восстановлении подлинного исторического образа Ивана IV в русской истории, искаженного дворянской и буржуазной историографией»[331]. Скорее всего решение пересмотреть отрицательную оценку роли Ивана IV в русской истории Сталин принял единолично, не считая нужным оформить его надлежащим для того времени образом. При этом никаких научных дискуссией не проводилось, полемических статей не печаталось. Именно Сталин определил основной круг привлекаемых авторов-«реабилитантов», а в дальнейшем, несмотря на надвинувшуюся войну, внимательно следил за реализацией своего исторического «проекта». Из других источников и их контекста ясно, что «указание» было сделано где-то между декабрем 1940 г. и концом весны 1941 г., т. е. в период, после которого раздавались устные поручения историкам, кинорежиссеру и драматургу. И лишь потом с некоторыми из них, в том числе Толстым и Эйзенштейном, заключались официальные договоры.
В марте 1941 г. в заметке: «Над чем я сейчас работаю» Толстой писал: «Подготовляю две работы, к которым приступаю немедленно после окончания романа «Хмурое утро» – это пьеса о начале создания русского государства из эпохи Ивана Грозного и, наконец, третья часть романа «Петр I»[332]. Из опубликованных статей и заметок Толстого со всей очевидностью вытекает, что к работе над пьесой он мог приступить не ранее начала войны, т. е. 22 июня 1941, т. к. именно этой датой он пометил завершение романа «Хмурое утро». Но формальный договор с ВКИ подписал только в конце того же года. Получение Толстым наряду с другими авторами заказа от имени высших «инстанций» именно весной 1941 г. подтверждается и косвенным образом: в одном из писем
