Еще одним важным последствием франко-прусской войны стало известное укрепление международных позиций Великобритании и России. В Лондоне стремились использовать результаты войны и последовавшее за ним нарастание напряженности во франко-германских отношениях в интересах своей политики, которую сами британские дипломаты называли политикой «блестящей изоляции». Ее сущность состояла в отказе Англии от постоянных союзов с другими государствами, в поддержании выгодного ей баланса сил на европейском континенте и в сохранении полной свободы действий в решении своих внешнеполитических задач. Великобритания, крупнейшая промышленная, торговая и колониальная держава того времени, умело использовала свое неуязвимое островное положение и предпочитала воевать чужими руками, вынуждая другие стороны вступать в борьбу за ее государственные интересы. Наиболее верным средством политики «блестящей изоляции» считалось дипломатическое поощрение конфликтности в отношениях между великими державами, что открывало для «коварного Альбиона» возможность укреплять и расширять колониальную империю. Залогом успеха этой политики являлось господство на морях английского военного флота.
«Блестящая изоляция» вовсе не означала, что Англия играла роль пассивного наблюдателя в европейских международных делах. Скорее наоборот, стремясь сохранить торгово-промышленное и колониальное лидерство, она активно провоцировала столкновения континентальных держав с целью их максимального ослабления, маневрировала до начала открытого конфликта, а затем присоединялась к той из сторон, временное сближение с которой в наибольшей степени отвечало ее интересам. Суть этого внешнеполитического курса была сформулирована в 60-е гг. лидером вигов (либералов) Г. Пальмерстоном: «У нас нет вечных союзников и вечных врагов. У нас есть постоянные, вечные интересы, и им мы должны следовать». В этом контексте итоги франко-прусской войны были чрезвычайно выгодны Великобритании. Политика «блестящей изоляции» наполнилась новым конкретным содержанием. Главный соперник Англии в колониальных захватах и в претензиях на гегемонию в Европе – Франция – была разгромлена. Германская империя стала рассматриваться как противовес Франции, а вместе с Австро-Венгрией – как противовес России, с которой у Англии все более обострялось соперничество в Средней Азии, а затем и на Балканах. В Петербурге воспользовались франко-прусской войной для решения вопроса о пересмотре отдельных статей Парижского договора (1856). Лондонская конвенция (1871) отменила нейтрализацию Черного моря – Россия восстановила свое право держать там военный флот и строить укрепления.
Итак, с 70-х гг. в Европе возникают долговременные очаги противоречий – франко-германские, итало-французские, итало-австрийские. Конфликты и кризисы в отношениях между великими державами прежде всего из-за гегемонии на европейском континенте, а также колониальных владений и сфер влияний, заметно участились и обострились. Основной виновницей возрастания напряженности была пропитанная милитаристским духом Германская империя. Еще до того как Бисмарк стал у руля объединенной Германии, он проявил себя как политик, делавший ставку на военную силу чаще и решительнее, чем его современники, стоявшие у руководства других европейских государств. Эти обстоятельства не могли не вызвать по меньшей мере настороженности соседних стран, не без оснований опасавшихся за свою безопасность. Угроза войны стимулировала гонку вооружений и усиливала роль реакционно-милитаристских сил как в экономике, так и в политике. С 1871 г. международное положение в Европе приняло характер «вооруженного мира».
Создание О. Бисмарком системы политических союзовПосле франко-прусской войны Бисмарк находился в зените славы, господствующая юнкерско-буржуазная верхушка Германии сделала «железного канцлера» своим кумиром. Положение империи на международной арене выглядело прочным и германская дипломатия, казалось, могла почивать на лаврах: Франция была сокрушена, отношения с Австро-Венгрией можно было считать удовлетворительными, со стороны Великобритании и России не было оснований ожидать каких-либо осложнений. «Я скучаю, – говорил Бисмарк. – Все великие дела совершены. Империя создана. Враждебные коалиции легко предупредить. Охотиться на зайцев у меня нет никакого желания. Вот если бы можно было уложить крупного кабана – другое дело. Тогда я ожил бы». Разумеется, это была шутка. В действительности положение империи не выглядело так идиллически, и вовсе не легко было предупредить возможность появления антигерманской коалиции. Позор Седана и аннексия Эльзаса и Лотарингии породили реваншистские настроения во Франции. В Австрии не забыли поражение 1866 г. и вытеснение своего влияния из немецких земель, что питало антигерманские настроения у части правящих кругов. В России имелась группа влиятельных политических деятелей во главе с канцлером A. M. Горчаковым, который считал германскую опасность очень серьезной и предполагал действовать в том направлении, чтобы положить предел дальнейшему усилению Германии.
Бисмарк отлично осознавал, что соседние с империей страны неизбежно будут стремиться к сплочению на базе противодействия Германии. Одно время он не исключал возможность австро-русско-французского альянса. По собственному признанию Бисмарка его преследовал «кошмар коалиций». С целью не допустить или, по крайней мере, отсрочить создание антигерманской коалиции, Бисмарк с присущей ему неиссякаемой силой воли, сочетавшейся с трезвостью оценок и четким пониманием долгосрочных целей политики, приступил к решению важнейшей задачи – созданию военно-политического блока под эгидой Германии, с тем, чтобы изолировать Францию, которую он считал «врагом № 1», и обеспечить благоприятную дипломатическую обстановку для превентивной войны против нее. Подобный блок должен был также обеспечить Германской империи внешнеполитическое могущество и доминирующие позиции в Европе.
Бисмарк начал с того, что выступил инициатором сближения Германии с Россией и Австро-Венгрией, используя идею монархической солидарности для укрепления «порядка» на континенте после подавления Парижской коммуны 1871 г. Особых преград на этом пути не стояло. Россия стремилась обезопасить себя на Западе в условиях обострения борьбы с Англией на Востоке, а также не допустить австро-германского сближения на антирусской основе. Для Австро-Венгрии сближение с Германией являлось естественным в силу общности экономических и политических интересов. К тому же оно могло стать важным фактором укрепления международного и стабилизации внутриполитического положения двуединой монархии в обстановке подъема национально-освободительного движения подвластных ей народов. Назначение в 1871 г. австро-венгерским министром иностранных дел Д. Андраши ознаменовал коренной поворот во внешней политике монархии.
Андраши, венгр по национальности, не испытывал никакого предубеждения по отношению к Пруссии, с которой его родина никогда не сталкивалась. Более того, в Пруссии, а затем и в объединенной Германии, он видел лучшую гарантию против возрождения опасных для Венгрии и дуализма великоавстрийских тенденций. Андраши направил острие своей внешней политики на Балканский полуостров и повел там решительную борьбу с Россией. Впоследствии такая же антирусская направленность отличала политику Г. Кальноки, председателя совета министров и министра иностранных дел Австро-Венгрии (с 1881 по 1895 гг.). Для Андраши, а позже и для Кальноки, была необходима поддержка германского правительства. Бисмарк, отвлекая внимание австрийцев от Центральной Европы, поощрял их активность на Балканах, которые стали рассматриваться венским руководством как главный и единственный объект экономической и политической экспансии. Австро-Венгрия и Россия, ведя соперничество между собой, старалась привлечь Германию на свою сторону.
В сентябре 1872 г. в Берлине состоялось свидание Вильгельма I, Франца Иосифа и Александра П. Монархи присутствовали на военных смотрах, парадных обедах, театральных представлениях. Тем временем сопровождавшие их министры иностранных дел вели деловые переговоры. Бисмарк убеждал Андраши не обострять отношения с Россией и искать с ней общие точки соприкосновения. Горчакова он заверял, что смотрит на тесное соглашение с Россией как на единственно разумную политику для Пруссии и что последняя никогда не забудет оказанных ей Россией во время войны с Францией услуг. Между Андраши и Горчаковым была достигнута устная договоренность, что Россия и Австро-Венгрия будут придерживаться статус кво на Балканах и принципа невмешательства, если помимо их воли статус кво на полуострове будет все-таки нарушен.
В мае 1873 г. Вильгельм приехал с ответным визитом в Петербург в сопровождении канцлера и начальника Генерального штаба. Во время визита была подписана русско-германская военная конвенция. В ней говорилось, что если какая-либо европейская держава нападет на одну из договаривающихся сторон, то последняя в возможно кратчайший срок получит помощь в виде 200 тысячной армии. При подписании конвенции Бисмарк заявил русским, что она будет иметь силу только в случае присоединения к ней Австро-Венгрии. Спустя месяц Александр вместе с Горчаковым посетил Вену. Это была первая после Крымской войны поездка царя в австрийскую столицу. Она означала, что российский монарх предавал забвению проявленную тогда «неблагодарность» Австрии. Александр и Горчаков попытались склонить Франца Иосифа присоединиться к русско-германской конвенции. Австрийцы предпочли менее обязывающее политическое соглашение, которое и было подписано 6 июня 1873 г. в Шенбурне, под Веной. Документ имел форму договора между монархами: оба они обещали друг другу в случае возможных разногласий договариваться с целью не допустить разъединения двух стран; в случае угрозы нападения третьей державой, монархи обязывались условиться о совместной линии поведения; если бы в результате достигнутой договоренности требовались военные действия, характер их определила бы военная конвенция, которую в таком случае еще надлежало заключить. 23 октября того же года по приезде в Вену Вильгельм присоединился к Шенбурнскому соглашению. Оно и получило громкое, но неточное название Союз трех императоров – на деле это был не союзный договор, а скорее консультативный пакт.
