Между тем графиня Батори внимательно оглядывалась по сторонам, выискивая глазами графа Иштвана Няри. Собственно, ради него она и пожаловала на этот вечер с Эржикой. Но он долго не показывался, и она спросила о нем графиню Эстерхази.
— О, если он обещал, то непременно придет, — уверила ее графиня, — окажись он хоть на другом конце света. Он уехал в Вену по делу особой важности, но обещал непременно вернуться и привезти с собой редких гостей.
И в самом деле вскоре в дверях появился мужчина лет пятидесяти, стройный, довольно изящный, даже несколько женственный. Это был Иштван Няри, на его морщинистом, тонконосом лице блуждала сладкая улыбка.
— Чуть было душа из меня вон, — сказал он и, запустив длинные тонкие пальцы в поредевшую рыжеватую челку, пригладил ее, словно гребнем, — так я спешил вернуться в ваше драгоценное общество. На своей саврасой я обогнал карету с гостями из Вены, она прикатит сюда не ранее чем через полчаса.
Уверенным шагом он переходил от дамы к даме, как воплощенная учтивость, угадывая опытным взглядом, какой из них следует поклониться раньше. Но даже у тех, кто оказался среди последних, он не вызывал неприязни, ибо в похвалах их красоте умело усиливал восторженные нотки и поэтический накал. Мужскую половину общества он приветствовал разом, самым что ни на есть дружеским тоном, хотя и знал, что все презирают его. Всем были неприятны его немужские манеры, его изысканная речь, слишком сладкие, неутихающие панегирики в адрес дам, двусмысленные слова, содержащие всегда некий невысказанный намек. Он был хитер, расчетлив, образован, знал языки. Эти качества и делали его столь незаменимым для палатина и императорского двора в Вене.
Кроме того, он был знатоком дамских сердец. Он мог соблазнить любую приглянувшуюся ему женщину. С удивительным постоянством он из ста дорожек выбирал одну, самую правильную. И был молчалив, как могила, никто никогда не слышал, чтобы он хвалился своими любовными победами. Выдержка была главным залогом его успехов и поводом для ревности молодых и старых мужей.
Как только он вошел в залу, графиня с дочерью отошли за колонну, дабы он не сразу заметил их.
— Это он, Эржика! — Она сжала руку дочери. — Твой жених!
Эржика побледнела. Ее жених? Этот высохший, изношенный рыжий кавалер с лицом белым, как известь, прыгающий вокруг дам, словно танцовщица, и расхваливающий женскую красоту, как лавочник на базаре свой жалкий товар, этот человек, распространяющий вокруг одно лицемерие да фальшь — ее будущий супруг!
Уж лучше бы она вышла за врбовского гончара, у которого волосы побелели и который знаменит тем, что никогда не моется, разве когда Господь застанет его на поле и ополоснет дождем. А этот граф Няри — она будто увидела перед собой Фицко, хотя и в ином подобии. Те же чувства пробуждаются в ней при виде Фицко, такой же мороз пробирает по коже и что-то гонит ее прочь.
— Веди себя достойно, Эржика, не позорь меня! — заметила Алжбета Батори, когда общество, собравшееся вокруг Няри, рассеялось. Она вышла с Эржикой из своего укрытия за колонной.
Острый взгляд Иштвана Няри тут же заметил ее. Он поспешил к ней — лицо его сияло, из уст сыпались сладчайшие слова о столь милой неожиданности. Он назвал ее чахтицким солнцем, которое сверкает в Прешпорке лишь раз в десять лет.
— Довольно, довольно, дорогой друг! — остановила она поток его похвал. — Поберегите запас красивых слов и комплиментов для своей невесты.
Всеобщее волнение. Для какой невесты? Самый убежденный старый холостяк, который хвалит жесткое ярмо, лишь когда оно давит чужую шею, собирается жениться?
Иштван Няри выкатил на нее глаза. На мгновение он потерял дар речи. Бледное его лицо побледнело еще больше. Он почувствовал, что на него катится беда. От Алжбеты Батори он должен принять все, он должен исполнить любое ее желание. Горе ему, если он разгневает ее и принудит к мщению. Во всем мире он боится только ее, только она способна осмеять его и уничтожить. Он коснулся взглядом Эржики Приборской и слегка отрезвел, подумав, что, возможно, именно эту девушку чахтицкая госпожа предназначила ему в невесты.
Хороша, воистину хороша… Он уж подыскивал сравнения, вживался в роль.
— Наш дорогой друг Няри, — проговорила Алжбета Батори, — собирался сегодня удивить знакомых сообщением о своей помолвке. Но чтобы удивить еще сильнее не только знакомых, но и самого Иштвана Няри, я привела его невесту, о чем сам он даже не помышлял. Разве ты не видишь ее, милый друг?
У Эржики закружилась голова, потемнело в глазах. Но память о предостережении матери придала ей силы — она не только не рухнула наземь, но ей даже удалось изобразить на лице улыбку.
Между тем граф Иштван Няри успел опомниться:
— О, жалкое мое зрение! — возгласил он, укоряя самого себя. — Одно солнце ослепило его настолько, что глаза не заметили другого, еще более прекрасного и драгоценного, так как оно будет озарять лишь мою жизнь!
И он решительно шагнул к Эржике. Она протянула ему руку, точно во сне. Он поцеловал ее, изысканнейшим жестом подставил локоть и повел ее в танцевальную залу.
Нареченные, ненужные друг другу.
Потрясенный зал мало-помалу приходил в себя. Иные немолодые дамы, озиравшие странную пару, бледнели от ненависти. Граф Няри был их возлюбленным, но при этом ни одна из них не знала о существовании других — всем он обещал вечную любовь…
— Играйте, музыканты! — воскликнул граф и тут же закружился в танце с навязанной невестой.
Он самоуверенно оглядывался по сторонам, отбивая улыбкой счастливого жениха неприязненные взгляды обманутых подруг. Он был уже готов во всеооружии отражать намеки язвительных языков. Невеста, понравившаяся ему с первого взгляда, очаровывала его все больше и больше. Он сожалел, что строгие правила танца и нравы не позволяют ему крепче прижать ее и ощутить трепет ее свежего, пьянящим волшебством дышащего тела.
При этом мучительно гадал: кто, собственно, эта невеста? Он вызывал в памяти все знатные аристократические семейства, где он мог бы видеть это изумительное создание, но тщетно. Ни угадать ее имени, ни определить величину приданого, влияние и могущество нового родства ему так и не удалось.
— Как же тебя зовут, милая нареченная? — осведомился он сладчайшим голосом, улыбаясь при этом так, что наблюдающим могло показаться, что он отпускает ей самые нежные комплименты.
— Эржика Приборская! — робко ответила она.
Он ужаснулся, улыбка тут же исчезла с лица.
Судя по имени, его невеста — дочь одного из самых незнатных дворян. Сущее ничтожество! Вот отчего всех в зале так передернуло! Он представил себе, к каким последствиям может привести это обручение. Негодование против Алжбеты Батори, устроившей ему эту западню, грозившую крахом его карьере, охватило его.
— Почему же тебе захотелось выйти за меня? — спросил он ледяным голосом, но лицо его при этом изображало все оттенки любовного признания.
— А я вовсе не стремлюсь за вас замуж! — Ей стало немного легче, как только удалось хотя бы как-то выразить свое отвращение.
— Это меня радует! — ответил он и тут же присовокупил — Однако улыбайся, как положено счастливой невесте.
— А вы хотите стать моим мужем? — осмелилась она спросить с тихой надеждой в сердце.
— Отнюдь нет! — коротко отрезал он. Сердце Эржики подпрыгнуло от радости, лицо озарилось искренней улыбкой.
— И все же, — продолжал он, нам не должно выдавать, что мы не стремимся друг к другу, на какое-то время сие будет нашей общей тайной.
— Обещаю вам!
С такой уверенностью она редко что обещала. Она сделает все, чтобы не стать женой этого малоприятного господина.
Графа порадовало, когда один из молодых людей, сославшись на полученное ранее обещание, пригласил его невесту на следующий танец. В голове графа уже созрело несколько планов, как выбраться из опасного положения, хотя бы ценой чести и доброго имени нежеланной невесты.
Он с гордостью осознавал, что до сих пор никто не обвел его вокруг пальца и что он выбирался и из худших передряг!
Ему хотелось сразу же подойти к Алжбете Батори и потребовать от нее объяснений — он должен был знать всю подноготную. Но он оказался в окружении господ, искренне обрадованных тем, как дорого ему обойдется этот глупый неравный брак, и дам, горевших нетерпением узнать, какая романтическая история скрывается за столь роковой связью светского льва с красавицей из неведомого захолустья. Однако граф Няри был, как всегда в делах амурных, предельно сдержан и молчалив.
Вскоре настала минута, когда он оказался наедине с Алжбетой Батори. Посреди танца он неприметно отвел ее в затемненную нишу.
— Сиятельный друг, — начал он, не скрывая своего возмущения, — дозвольте спросить, что означает эта комедия, в которой вы принуждаете меня участвовать?
