Вскоре настала минута, когда он оказался наедине с Алжбетой Батори. Посреди танца он неприметно отвел ее в затемненную нишу.
— Сиятельный друг, — начал он, не скрывая своего возмущения, — дозвольте спросить, что означает эта комедия, в которой вы принуждаете меня участвовать?
— А вы, милый друг, позвольте мне в свою очередь поправить вас. Тут нет никакой комедии. На невесте, которую я для вас подобрала, вы женитесь, и точка.
— Вы не можете требовать от меня, чтобы я погубил себя. Для человека моего положения и занятий…
— Замолчите! — оборвала она его. — Вы хотите сказать, что постоянная дипломатическая служба не дозволяет вам осесть в семейном гнездышке? Вы — известный селадон! Женолюбие — ваша профессия, дорогой друг, и с этим, разумеется, нелегко расставаться!
Селадон! Слово это вогнало его в краску, лишило уверенности, привело в замешательство.
Никто никогда не был посвящен в его любовные приключения. Один всего лишь раз ему не повезло: его выследили, застали врасплох, и произошло это именно в чахтицком замке. Страх, что чахтицкая госпожа может разгласить эту историю пятилетней давности, заставил его стать сговорчивее.
— Однако, — продолжала графиня, наслаждаясь его замешательством, — не вешайте голову, словно идете на эшафот. Я не желаю вам зла, наоборот, забочусь о вашем счастье. Собственно, вам следовало бы меня поблагодарить, по существу, я осчастливила вас, выбрав вам в жены свою приятельницу, которую люблю, как родную дочь.
— Весьма за это признателен, — горько улыбнулся он. — Однако радоваться не могу, ибо исполнить ваше желание означало бы для меня самоубийство.
— Какое самоубийство! — язвительно рассмеялась она. — Для стареющего донжуана, который не сегодня-завтра простится со всем своим обаянием и прочими талантами, возможность связать судьбу с очаровательной девушкой, стать ее единственным господином означает по-вашему самоубийство?
Он скучливо махнул рукой.
— Нет розы без шипов! — иронически продолжала Алжбета Батори. — Давайте взвесим обстоятельства, отпугивающие вас. Ваша будущая жена — простая дворянка? Возможно, в этом некоторый ее изъян. Но вы дипломат, вы легко возвысите ее. Собственно, в этом и нет необходимости, ведь вследствие бракосочетания с вами она и без того обретет графский титул. А много ли значат опасения лишиться прежнего окружения по сравнению с радостями счастливого супружества? Я дам вам добрый совет: чтобы не страдать от того, что общество сторонится вас, повернитесь к нему спиной и наслаждайтесь общением со своей прекрасной молодой женой!
Она потешалась над ним с очевидным наслаждением:
— Хочется напомнить вам еще об одном обстоятельстве, из-за которого вас не осудит даже самый отъявленный недруг. Да что там: не только не осудит, но даже повздыхает насчет того, что до сих пор, оказывается, еще не вымерли бескорыстные рыцари. Ваша невеста, увы, бесприданница…
— Этого еще не хватало! — взорвался Няри. — Но к чему все эти разговоры? Я не женюсь!
— А я говорю — женитесь!
— Не женюсь! Таково мое последнее слово!
— А мое последнее слово — женитесь! Не забывайте: оно воистину последнее!
— Что ж, договорились. Идемте! — Он холодно подставил ей руку, дабы проводить ее в оживленную залу.
— Постойте! — остановила она его. — Что вы скажете на то, если я велю позвать из заезжего двора Фицко?
Он угадал, куда она клонит, но не подал вида.
— Зачем?
— Пусть приходит сюда и, не выбирая слов, расскажет изысканному обществу, чему был свидетелем одной прекрасной летней ночью в Чахтицах!
— И он расскажет, как по приказу своей госпожи, — раздраженно перебил ее граф Няри, — выследил гостя в каморке одной из служанок — которая, кстати сказать, была великолепна — и тут же позвал госпожу, дабы она, при всем своем отменном вкусе, ошарашила гостя, смеясь, как безумная, над смущением застигнутых врасплох.
— У Фицко великолепная память, — пригрозила Алжбета Батори, словно не замечая острия, сокрытого в колючих словах графа. — Он сумеет в точности оживить ваши любовные вздохи и речи, из которых ваши поклонницы узнали бы, насколько гибок ваш язык, как вы умеете льстить и даме благородных кровей, и обыкновенной простолюдинке.
Именно этого больше всего страшился граф Няри. Алжбета Батори была в состоянии пригвоздить его к позорному столбу. Мороз продирал по коже при одной мысли, как будут смеяться все над любителем прелестей служанки, каким презрением к нему воспылают высокородные воздыхательницы. И все же это ничто по сравнению с женитьбой на земанке-бесприданнице…
— Воля ваша! — сказал он решительно. — Позабавьте общество по своему желанию и вкусу!
Алжбета Батори рассмеялась:
— У вас такой страх перед женитьбой на прекрасной девушке, что это поражает меня! Вы предпочли бы вынести насмешку и презрение целого света?
— Да, — отрезал он.
— Что ж, могу сказать вам, что моего слуги вообще нет в Прешпорке и что я вовсе не собиралась разглашать ваше чахтицкое приключение.
Он недоуменно взглянул на нее.
— Однако, — продолжала она уже строгим голосом, вновь обращаясь к нему на «ты», — на Эржике ты непременно женишься. А нет — так я тебя, к ужасу всех гостей, упеку в тюрьму!
Граф Няри испуганно огляделся, не шпионит ли кто за ними, не слыхал ли кто произнесенной угрозы.
— Тише, тише! — возмущенно осадил он Алжбету Батори. — Что дает вам право угрожать мне тюрьмой?
— Мне — ничего, милый друг. Это дело суда! Существует ряд совсем невинных, по мнению некоторых, торговых дел и делишек. Но закон строго преследует их… Постыдились бы вы, жемчужина дипломатии! Как вы могли быть столь недальновидным и самому подготовить против себя такое доказательство?
Опасный пергамент
Граф Няри стоял перед Алжбетой Батори, терзаясь догадками. Куда клонит чахтицкая госпожа, что она имеет в виду? Неуверенность лишала его сил, он взволнованно переминался с ноги на ногу, руки тряслись. С какой радостью он задушил бы эту женщину, которая так играла с ним!
— Скажите наконец, на что вы намекаете? — вырвалось у него.
— Потише, дорогой друг! Потише! Вы снова забываете об осторожности, а она никогда не повредит. Сейчас вы узнаете, о чем речь. Не могли бы вы вспомнить, где и в какой форме расцветает в наше время торговля женщинами и девушками?
Он позеленел.
— И сколько платит, — продолжала она резко, не отрывая от него взгляда, — сколько платит турецкий паша в Новых Замках, ненавидящий иноверцев, но обожающий христианских женщин и девушек, и сколько бы он заплатил, если бы ему кто-то однажды предложил дюжину христианок?
Вид жертвы, вплотную припертой к стене, заставил Алжбету Батори рассмеяться.
— Похоже, вы потеряли дар слова, дружок…
— Мне кажется, что вы и сами достаточно осведомлены в этом деле и не нуждаетесь в моих скромных знаниях! — ответил, вскипая гневом, граф Няри. Он не знал еще, насколько осведомлена она о его торговых сделках, и следил за тем, чтобы неосторожно не проговориться или не дать ей возможности догадаться о том, чего она пока не знает.
— Верно, друг мой, — усмехнулась она, — о торговле женщинами я кое-что знаю. Неудивительно, потому что у меня на руках имеется превосходная грамота, автором которой являетесь вы, искусный дипломат…
И она, развернув узкую полосу пергамента, повернула его таким образом, чтобы на него упал бледный свет, проникавший через окно в нишу.
Увидев этот пергамент и молниеносно пробежав его главами, Няри подскочил к графине и, схватив ее за руку, попытался вырвать опасный документ. Но она так ударила его кулаком в грудь, что он отлетел на несколько шагов в сторону.
— Бестия! — прохрипел он, схватившись за голову. Все поплыло перед глазами.
— Вы могли бы обойтись и без этого, милый друг, — проговорила она с натянутой улыбкой. Его нападение глубоко возмутило ее. — Ваше счастье, что при этом не было свидетелей, не то пришлось бы прилюдно возмутиться вашей навязчивостью. И не знаю, кому бы понравилось, что жених очаровательной невесты нахально заигрывает с вдовой.
Испепеляющим взором смотрел он, как она спокойно свертывает пергамент и засовывает его за корсаж.
Он полностью в ее власти. Документ, которым она завладела, представляет для него самую большую угрозу.
— Итак, ответьте мне, Иштван Няри, женитесь вы или нет?
Она вызывающе смотрела на него.
— Женюсь! — прошипел он сквозь зубы.
— Тогда все образуется. Но пора вернуться в общество. Вы несколько растерянны, дорогой друг. Стоите точно столб, вперивши взгляд неведомо во что, и даже забываете предложить мне руку. Пойдемте, пойдемте, сиятельный друг.
Спустя минуту граф привел в ту же нишу Эржику.
— Хочу с глазу на глаз подумать вместе с тобой, как нам избежать этой принудительной свадьбы.
