Легенда гласит, что давным-давно в этих некогда безлюдных местах жила девочка среди свирепых, огромных медведей. Девочка выросла и превратилась в прекрасную девушку с чарующим голосом. Ее пение восхищало медведей, и они полюбили ее. И вот однажды девушка заметила среди обломков скал разбитую лодку, а на дне ее – обессиленного юношу. Она перетащила его в свой домик, в который медведи никогда не заглядывали. Благодаря нежной заботе девушки юноша скоро поправился и позвал ее с собой. Вскоре влюбленные покинули берег. Когда паруса их поймали попутный ветер, земля задрожала, и волны захлестнули лодку – медведи обнаружили пропажу. Они опустили свои могучие пасти в море и стали с силой втягивать в себя воду. И тут девушка запела. Ее божественная песнь донеслась до берега, и медведи подняли свои головы от воды. Один вожак, глубже погрузив морду в море, продолжал пить. Сломленный горем, он застыл, печально вглядываясь туда, где скрылся парус любимой. Его могучее тело окаменело, бока превратились в отвесные скалы, а густая шерсть – в дремучий лес. И сейчас древнее чудовище с грустью провожало нас одиноким, бесстрастным взглядом…
Я неслась от берега как когда-то уплывала та девушка. Я словно спасалась от чуждого мне мира великанов и могучих тел. Я спасалась. Подумав об этом, я взглянула на Василия. Он твердо стоял на ногах, ветер ласкал его крепкое тело, солнце лоснилось на загорелых плечах.
И все же, как странно видеть его таким. Быть может, я тоже так изменилась. Я всегда чувствовала себя слишком неокрепшей, слишком маленькой. Сейчас, находясь с ним так далеко от берега, я была защищена и свободна. Свобода давалась мне сейчас природой, свобода естественная. А защиту мне обеспечивало уединение. Я бессознательно воспринимала Васю как часть себя, я была полноценна и защищена. В эту секунду я была в высшей степени счастлива. Мне казалось, что все, что происходило там, на берегу, было не со мной, это была не я. Мои переживания и страхи, люди, мысли – они нереальны. Я здесь, сейчас. Я, Маша Корчагина, сильная, здоровая, полная жизни. Я не имею страхов, я живу, как должен жить человек – свободно и независимо. Мой долг – жить. Жизнь дана Богом, я ощущаю ее полноту, высшую точку ее бытия. Все вокруг меня возвышенно. Благодатный восторг заполняет сердце, душа вдохновенна силой природы, силой Бога.
Как чудесно, необыкновенно жить! Какое чудо сама жизнь!
Василий вел спасательный штурвал, направляя лодку против золотого солнечного диска. Небо розовело, – нежно-голубое, оно уже было подернуто золотистой дымкой. Как быстро здесь приближаются сумерки. Как быстро жадные горы поглощают солнце! Как мало часов дано нам на жизнь. Ночь забирает тело, не давая душе в полной мере насладиться жизнью. Как прав был Лоуренс, утверждавший, что тело – оковы для души!
Вася заглушил мотор. Катер еще отнесло течением, и он остановился, мерно покачиваясь. Вася отошел от руля и сел рядом со мной.
– Это мое любимое место. Звучит банально, правда?
– Нет… Совсем нет! – восхищенно воскликнула я. – Здесь очень красиво.
Берег, подернутый золотой дымкой, поднимался вверх, словно крепость для всей скрывающейся за ним земли. Отсюда виднелись маленькие, теряющиеся в пышной зелени крыши домов. Казалось, городок окружен диким, непроходимым лесом, – а там, далеко впереди, виднелись скалы.
Я никогда еще не уплывала так далеко от берега.
Зрелище настолько захватывало воображение, что несколько минут мы просидели в тишине.
– Ты, наверное, уже успела отвыкнуть от здешних мест, – усмехнулся Вася.
– Когда я в городе, мне кажется нереальным, что есть такой покой и тишина, как здесь, – но когда я здесь, я не могу представить, что есть город.
Лодка покачивалась, усыпляюще действуя на сознание. Как хорошо сидеть здесь, рядом с ним, и смотреть на угасающий городок.
– Я иногда вам даже завидую, – я взглянула на Васю. – Здесь так хорошо, что когда я возвращаюсь домой, я задыхаюсь. Воздух кажется мне настолько пыльным, что нечем дышать.
– Здесь не так весело, как там у тебя, – повел плечом Вася. – Некуда пойти, не на что смотреть.
– Да у тебя здесь лучший театр на свете! – воскликнула я, указав на отражающиеся от скал лучи заходящего солнца.
– К нему быстро привыкаешь.
– И ты променял бы это место на жизнь в мегаполисе?
– Ни за что на свете! – улыбнулся Вася.
– А Коля с Димой? Они здесь?
– Коля тоже недавно приехал на каникулы. Они с Димой уехали утром в Симферополь, скорее всего сегодня ты их не увидишь.
– Бабушка сказала, что часто встречает вас, – хитро подмигнула я.
– Да, мы целыми днями слоняемся по городу… – с серьезным видом протянул Вася и, прочитав на моем лице недоверие, улыбнулся: – Я иногда захожу к ним. У Петра Матвеевича много работы. Огород отнимает много времени, к тому же у него пчелы, а это тяжелый труд. А в основном я в море или у причала. Сейчас горячий сезон и работы хоть отбавляй. Ведь наш катер теперь относится к компании, занимающейся экскурсионными перевозками, так что я уезжаю утром, а возвращаюсь поздно вечером. Но, слава богу, у меня есть напарник, и мы работаем по сменам. Валентина Александровна сказала, что ты приезжаешь первого, и я попросил его заменить меня на пару дней, – и добавил, театрально подмигнув: – Сейчас ты мой VIP-турист.
– Звучит многообещающе.
Я посмотрела на Василия.
Степенный, сильный.
Мужчина.
Сердце вдруг отчаянно забилось. Я вдруг поняла, что Вася взрослый. Совсем взрослый.
Я неожиданно показалась себе слишком маленькой и незначительной рядом с ним. Мое бледное тело было как будто не к месту рядом с его, пышущим здоровьем и силой.
Мне не хватало Василия, словно тонущему не хватает кислорода. Я всегда рассказывала ему все, что происходило со мной в Петербурге, делилась сомнениями и переживаниями. Мне необходимо было поделиться с кем-то своими мыслями. С кем-то, кто не пустится в нравоучения, не начнет читать лекцию по психологии жизни и социальной адаптации, а просто выслушает и поймет. А он понимал. Он со всей серьезностью выслушивал мои изречения и тихим, шуршащим телефонным голосом говорил то, что я хотела услышать – все непременно будет хорошо и именно так, как нужно.
С Колей и Митей мне было весело, они развлекали меня, но мне было неловко рассказывать им то, что касалось моей души. Что-то подсказывало мне – они не поймут.
Я с родителями много путешествовала. Средства позволяли нам часто летать во Францию, Германию, Великобританию, отдыхать на лазурных берегах Италии и Греции. Мне нравилась суматоха сборов и предвкушение эмоций. Моя фотографическая память нуждалась в новых образах, и родители потакали моему желанию.
Мальчики жили намного скромнее меня. Однажды, рассказывая им о своих путешествиях, я уловила в их взгляде что-то, что остановило меня. Тогда я впервые задумалась над поговоркой «друг познается не столько в беде, сколько в радости». В глазах же Василия я видела неподдельный интерес, – он задавал мне встречные вопросы, расспрашивал о каждой мелочи, вплоть до температуры воды в Средиземном море и о бананах на Бали.
Однажды я привезла ему небольшой сувенир из Рима – фотографическое изображение Колизея. Он сказал тогда, что повесит его над своим столом и, каждый раз глядя на него, будет вспоминать меня.
– Ты по телефону сказала, что расскажешь при встрече о своей поездке в Вену, – улыбнулся он, перехватив мой взгляд. – Когда ты ездила? Весной?
– Точно, – выдохнула я, – совсем забыла! В мае. Мне безумно понравилось!
– Вы ездили втроем?
– Нет, только с мамой. Папа тогда в Копенгаген летал. Это было восхитительно! Знаешь, в самом центре города есть площадь Штефансплац. На ней находится собор Святого Стефана. Он безумно красивый! Выполнен в готическом стиле. Маме он показался слишком мрачным, а по мне, так это только добавляет ему загадочности. Когда мы пришли, там как раз проходила служба.
– Играл орган?
– Да! Знаешь, это было чудесно! Еще мы спускались в пещеру, в которой находится подземное озеро Зеегротте.
– Это то самое озеро с подсветкой?
– Именно! Вода там голубая-голубая! Это… сложно описать словами!
– А в Венской опере была?
Мы долго сидели, мерно покачиваясь на волнах. Я говорила о Венской опере с ее золотыми залами, о дворце Лихтенштейн, о венских сосисках и шоколадных вафлях, о засахаренных лепестках фиалок и рычащем динозавре в Историческом музее. Вася с легкой, как будто снисходительной улыбкой внимательно слушал меня, задавая наводящие вопросы и восхищаясь моей памятью на названия мест.
Я много говорила, но слова были как будто не к месту. Я хотела говорить, и в то же время у меня возникло чувство, что я говорю все не то. Вася слушал, и в глубине души я знала, что значение моих слов не столь важно для него. Он слушал голос – мой голос, – я видела его глаза, жадно устремленные на меня. Все его тело будто впитывало в себя одно мое присутствие. Временами мне становилось неловко под его внимательным, новым, незнакомым взглядом, мысли сами по себе тонули в черных, теплых глазах, и я теряла нить рассказа. Василий, не замечая моего смущения, задавал наводящие вопросы, и я продолжала болтать.
