— В доброе старое время пациенты платили врачам.
— Времена меняются. Если нужны деньги, скажи — добуду.
А под вечер зашли двое из полицейской группы — Хенриксен и Эриксен. От них я узнал, что произошло.
...Во вторник вечером на Тронньемсвяйен схватили на месте преступления двух грабителей. Обоих доставили в уголовную полицию. Один из грабителей — бывший «фронтовик» — держался нагло и вызывающе. Как раз в этот день на участке дежурил человек, который единственный из всех сотрудников розыска продался немцам. Он заподозрил, что вор неспроста храбрится, и решил его допросить.
А тот лишь ухмылялся.
— Дело ваше. А только если отпустите, я вам кое-что могу рассказать.
— Например?
— Например, кто поджег контору на Пилестредет.
— Будто ты что-нибудь знаешь.
— Как хотите. Могу и помолчать.
— А ты точно знаешь?
— Точно. Хочешь повидаться с человеком, которого они зовут Эдгаром?
Следователь опешил.
— Ты можешь навести нас на след?
— Конечно.
Следователь позвонил в гестапо и получил распоряжение немедленно доставить обоих арестованных на улицу Хенрика Ибсена. Здесь выяснилось, что болтливый вор — дезертир из эсэсовских частей. Он выложил все, что знал.
Пытка
Друзья постоянно навещали меня, приносили новости, обсуждали со мной предстоящие операции. Как-то Хенриксен пришел один. Подсев к кровати, он жадно курил и болтал о пустяках.
— Ладно, Хенриксен, хватит, — не выдержал я. — Говори, в чем дело.
Он хмуро взглянул на меня.
— Астрид...
— Ее?..
— Отпустили уже, она сейчас дома, в Хортене. Я лежал неподвижно, глядя в потолок.
— Как она держалась?
— Молодцом.
— Здорова?
— Да, но ей пришлось нелегко.
— Рассказывай, что знаешь. Он закурил новую сигарету.
— Они взяли ее у сестры. Дом окружили, подкрадывались по всем правилам, словно там командосы засели. А в доме только были-то Астрид, ее сестра Лилли, муж Лилли и его мать. Немцам Астрид была нужна.
— Тяжело досталось?
— Да, нелегко. Допрашивали впятером. Сначала все шло чинно, потом один гестаповец взбесился и ударил ее так, что она упала. «Где Освальд?» — орет. Она встала, говорит: «Знать не знаю никакого Освальда «Это твой муж!» — орет немец. А она — свое: мол, моего мужа совсем иначе зовут. А где он? «Не знаю, — говорит, — от него уже давно ни слуху ни духу».
— Тогда они взялись всерьез?
— Да. Били дубинками, пока не потеряла сознание.
— Что-нибудь выжали из нее?
— Ни слова.
— А потом?
— Потом бросили ее в камеру. На следующую ночь отвезли в Грини и заперли в одиночку. Примерно в то же время взяли ее сестру, которая живет в Хортене.
— Ее тоже пытали?
— Кажется, нет.
Хенриксен испытующе смотрел на меня.
— Ну, что еще?
— Астрид на допросах не очень-то лестно отзывалась о тебе.
— Еще бы.
— Говорила, что ты в семье вел себя отвратительно. Пьянствовал, путался с женщинами. Так что ей на тебя совершенно наплевать. Мол, она даже к адвокату ходила с заявлением о разводе, у нее доказательство есть.
Хенриксен опешил, видя, как я хохочу.
— Мы с ней заблаговременно все это придумали, — утешил я его. — Ну и как, поверили ей немцы?
— Наверно. Теперь она на свободе.
Бойцы невидимой армии
Армия партизан появлялась будто из-под земли и вступала в бой. Она молниеносно наносила удар и так же молниеносно исчезала.
И армия росла. Нам удалось арендовать заброшенную усадьбу. Постройки были в плачевном состоянии, но мы привели их в сносный вид. Человек, который спит с пистолетом под подушкой, не спрашивает об удобствах.
В то время в лесах укрывалось много народу, большинство — студенты, которым удалось уйти, когда немцы стали подбираться к университету. Я смог сделать так, что у каждого были продовольственные карточки. В одной пекарне мы получали дополнительно хлеб, маслозавод отпускал нам масло. Местные жители продавали нам то телятину, то еще что-нибудь.
Контингент «рекрутов» у нас в Хюсюменга сменялся часто. Занимались пять дней в неделю, с 8 до 12 дня. Сперва — теория, затем учили ребят взрывному делу. Каждый должен был уметь сам изготовлять и ручные гранаты и сложные «адские машины». Выстроив «курсантов» в одну шеренгу, выдавали им по капсюлю с пятисантиметровым шнуром. Они делали палкой ямки в снегу, по команде поджигали смазанные салом шнуры и быстро прятали заряд в ямку.
Мы тщательно изучали ребят — насколько хладнокровно и уверенно они действуют. Потом определяли, кто на какое дело годится.
На втором месте была огневая подготовка — упражнения с пистолетом. От «курсанта» требовалось, чтобы за три секунды он мог открыть огонь и попасть с трех метров в монету.
Встреча
Когда я уходил, остальные посмеивались и многозначительно подталкивали друг друга. Уж, кажется, не часто я ходил «гулять». С раннего утра муштровал их, придумывал то или иное дело. А теперь они знай себе смеялись и подшучивали...
Теплый осенний день, тропы устланы желтыми листьями, топкая почва мягко пружинит под ногами. Со склона я увидел далеко внизу озеро Эйна. Утренний ветерок чуть морщил серебристую гладь. Меж черных влажных стволов — багрец и золото...
Что может быть лучше для беспокойной души, чем такой вот тихий осенний день! Даже воспоминание о неудавшихся операциях, которое недавно приводило меня в ярость, сегодня не могло испортить настроения. Мысленно я разбирал каждый случай.
Ведь я сам виноват в случае с инженером, который клялся, что против его «адской машины» не устоят никакие рельсы.
Надо было проверить его изобретение, я же поверил на слово, и мы задумали большую операцию — одновременно взорвать все железные дороги, ведущие в Осло.
И вот мы ждем сообщения от разосланных в разные концы групп. Осечка... Осечка... Осечка... Осечка...
Ни одна мина не взорвалась! Потом их нашли немцы и послали для экспертизы на военный завод. Директор торжественно заявил, что мины не могли быть изготовлены в Норвегии. А нам передал, чтобы мы в следующий раз не пользовались такой дрянью...
Я сел на пенек, выжидая. Несколько раз мне казалось, что я вижу над лесом на юге белый дымок. Воображение...
Внизу среди желтых полей извивалась серая дорога. Таким, как мы, на ней опасно показываться. Один раз я чуть не влип.
Мы ездили в Люннер, чтобы забрать там связного с важными данными. Людвиг вел машину, сзади сидели связной Биргер и я, а между нами — огромный волкодав Ункас.
Вдруг из-за поворота выскочила машина. Я насторожился — неприятная встреча. Приготовили пистолеты.
Сигнал — стоп! В следующий миг к нам подскочили три немца — унтер и двое рядовых. Унтер распахнул дверцу нашей машины:
— Автоинспекция! Я поднял отворот пиджака, показал полицейский жетон и спокойно ответил:
— Полиция!
— Aha, weiter fah-геп!
Приятно сидеть на пеньке и перебирать воспоминания. Стариковское занятие. Нет, нет, и это не дым... Вот что-то живот побаливает. Это у меня давно. Вообще здоровье — дрянь. Кончится все, пойду к доктору. Нужно, хотя бы ради Астрид и сына. Жизнь — своего рода долг, обязанность.
Ребята не жалуются: еда хорошая. Просто так уж получилось, что я ничего не переношу. Будто в желудке камни. И болит, болит. Только поэтому я вызвал Астрид. Главным образом поэтому.
Сейчас я видел их с Ролфом такими, какими они были тогда в лесу под Хортеном. Как они шли, взявшись за руки, и смеялись...
Теперь она бросится мне на шею, расплачется. Разумеется, и я раскисну. Никогда слезу не пускал, но тут не выдержу. Вот возьму и обниму ее у всех на глазах.
...Далеко на юге над макушками деревьев протянулась струйка белого дыма.
Я медленно пошел вниз по склону. Сердце отчаянно колотилось.
Людвиг привез их на машине. Она как раз остановилась возле домика, когда я вышел на дорогу. Ролф выскочил и, улыбаясь во весь рот, ринулся ко мне.
— Ну и вид у тебя, отец! Ей-богу, едва узнал! Подошла Астрид. Бледное, серьезное лицо, а глаза
смеются.
— Здравствуй, Астрид!
— Здравствуй, Асбьёрн!
Будни
Астрид стояла в двери, пристально глядя на нас.
— Асбьёрн, это так необходимо?
Я положил пистолет в карман и встал.
— Это обязательно — обучать мальчишку? — повторила она.
— Да, необходимо. Ему эта наука может пригодиться.
— Ты хочешь сказать...
— Я хочу сказать, что он не должен быть взят живым. Это относится ко всем нам и к нему тоже.
Она тяжело села и повернулась лицом к окну.
— Как, по-твоему, Асбьёрн, сколько это может продлиться?
— Два года. Может быть, три. Может быть, пять. Пока мы их не истребим.
— Я так долго не выдержу. Не выдержу.
