широкий проспект, и узкие улочки, и тротуары, и мостовые. Небо прорезают острые лучи кровавого заката, а город — и улицы, и проспекты — все стало зеленым и синим от одетых в зеленую и синюю одежду военных и гражданских, мужчин и женщин. И эта зелено-синяя река сейчас волнуется, клокочет, шумит. В невообразимом шуме различаем явно адресованные нам угрозы и проклятия. Над нашими головами поднимаются кулаки. Нас окружают возбужденные люди, но людской поток увлекает их, и к нам приближаются еще более возбужденные, еще более ожесточенные толпы… Я прочел огромное количество информации и корреспонденций из Пекина и о Пекине, слышал множество рассказов очевидцев, но то, что я увидел в этот день и вечер (и затем видел почти каждый день, и каждый вечер, и каждую ночь), превзошло все мои прежние представления. На всех улицах, площадях и площадках, в оживленных переулках и на перекрестках вывешены портреты Мао Цзэ-дуна, кое-где Мао вместе с «его соратником» Линь Бяо. Портреты разной величины, изображенные на них лица — в разных позах, в разные годы жизни. Электрическая подсветка, сливаясь с полумраком, образует вокруг портретов огненно-желтый ореол с неясными очертаниями — такой же, какой рисуют на иконах. Этот золотистый ореол мерцает в вечернем сумраке, освещая громадные надписи, сделанные красными иероглифами, — видимо, цитаты из сочинений Мао. Подсветка то вспыхивает, то гаснет, и тогда не видно ни надписей, ни портретов. Кроме портретов и плакатов повсюду развешаны лозунги, разноцветные, разных размеров стенгазеты — дацзыбао, написанные от руки тушью и красками. Кое-где дацзыбао вывешены во дворах, в садах и парках. Молодые люди щетками наклеивают разноцветные бумажные ленты или плакаты, пишут краской иероглифы, рисуют портреты или карикатуры. Иногда, не дождавшись, пока просохнет краска и толпа заметит вывешенную дацзыбао, другая группа замазывает ее и пишет новые иероглифы, приклеивает новые дацзыбао. На желтую дацзыбао может быть наклеена фиолетовая, затем красная, зеленая, синяя — и так одна на другую или рядом с ней. Потом приходят, видимо, противники группы, приклеившей дацзыбао, срывают ее, налетевший ветер — сухой, нестерпимо горячий летом и ледяной зимой — рвет и треплет портреты и дацзыбао, гоняет их обрывки по улицам и дворам».
«2. IX. 67 г. Поздний вечер.
Поужинав в «Синьцяо», единственной в Пекине гостинице для иностранцев, мы вышли на улицу и направились к Международному клубу аккредитованных в Пекине дипломатов, находящемуся на улице Ванфуцзин. Международный клуб… Я слышал о нем еще до своего приезда в Пекин. Это — старое здание в стиле графских замков Европы, украшенное китайским национальным орнаментом. В нем расположены ресторан, игорные залы, бассейн. На втором этаже — кинозал и небольшой зал для дипломатических коктейлей. Но клуб бездействует с тех пор, как в стране разразился «тайфун».
На душный город опустилась приятная, освежающая прохлада, тихий вечерний ветерок разогнал изнуряющую дневную жару и проветрил город. Уже не чувствуешь неприятного запаха, который ударил в нос еще на аэродроме и ощущается в этом городе с восьмимиллионным населением, не имеющем канализации, повсюду. Поздний вечер, но улицы и площади еще заполнены народом, все так же движется поток взволнованных, возбужденных людей.
Около Международного клуба этот поток остановился, забурлил. Толпа нарастает, приходит в движение, шум усиливается, все начинают скандировать лозунги, поднимают руки, угрожающе машут кулаками.
Кто-то мне шепнул:
— Не удивляйся, на этой улице расположен Пекинский городской комитет партии. Бывший… Сейчас, в этом доме разместился Пекинский ревком.
Действительно, напротив Международного клуба возвышалось белое многоэтажное здание горкома.
— Это очередной митинг. Очередной «картечный залп» по бывшему городскому комитету партии.
Толпа волнуется. Слышны лозунги, возгласы, призывы.
Меня поражает другое — то, что я вижу за оградой во дворе. Двор переполнен не только людьми в синей, зеленой, почти военной одежде. Некоторые в длинных, грязных, полуистлевших от дождей и пота мантиях, другие только в нательных рубахах и даже без них, высохшие, почерневшие от голода, ветров и бессонных ночей. Во дворе, словно на стоянке цыганского табора, в беспорядке расставлены дырявые юрты, палатки, тряпичные навесы, между ними натянуты веревки, провисшие от тяжести сохнущего на них белья. Эти люди прибыли из дальних провинций и областей — Тибета, Синьцзяна, Внутренней Монголии. Они ехали сюда много дней и ночей. Добирались на чем придется. Иногда пешком. Теперь они ждут приема. Ждут дни, недели, здесь спят и питаются. Питаются чем придется. Ждут и в большинстве случаев так и не могут дождаться. Да и кто примет их в эти дни? Кто в эти дни будет выслушивать чьи-то жалобы?»
«2. IX. 67 г. Поздняя ночь.
Пытаюсь заснуть, но не могу. Я устал. Сегодня первый день и первая ночь моего пребывания в Пекине. Каким же длинным был для меня этот день! Утром я вылетел из Иркутска, летел над Ангарой, сибирской тайгой и Байкалом, над выжженными солнцем монгольскими степями. Потом приземление, прогулка по тревожным улицам Пекина. Каким действительно длинным был этот день, и как сильно я устал! Хочу заснуть и не могу. Ворочаюсь, мечусь в постели, словно вижу кошмарный сон. Глаза открыты, в голове — рой впечатлений. Шумит в ушах. Во дворе слышны громкие хриплые голоса, музыка, похожая на марш, бой барабанов и гонгов, какие-то подсвисты. Невообразимый гвалт — какофония голосов, барабанного боя, хриплого скандирования — проникает, нет, врывается в комнату. Этот шум создают собравшиеся во дворе люди и десятки громкоговорителей, расставленных, как солдаты, по всем углам и вдоль ограды посольства.
Заметив свет в моих окнах, ко мне вошел дежурный по посольству:
— Почему не спите? Сейчас уже глубокая ночь. Скоро рассветает.
Жестом даю понять, что из-за шума.
Дежурный улыбается.
— Нас агитируют. Агитируют днем и ночью. Днем и ночью скандируют для нас цитаты. Для нас поют «революционные» песни. Вот и сейчас, слышите? Это звучит «Алеет Восток». Ее передают через каждые пятнадцать минут.
В комнату врывается новая волна хриплых звуков и маршей. Дежурный продолжает:
— Агитируют. Но цитаты, лозунги, призывы, угрозы и песни — все на китайском языке. Они же знают, что почти никто из нас не владеет китайским языком. Зачем же они делают это? Их цель, видимо, расшатать нервы, воздействовать на психику.
Закрываю окно, несмотря на нестерпимую духоту.
Дежурный подбадривает:
— Привыкнете. Поживете здесь месяц, год — и будете засыпать под этот шум, как под колыбельную песню. — И, уже выходя, добазил: — Все же это не самое страшное. Спросите советских товарищей, в каких условиях они живут. Вокруг их посольства установлена масса громкоговорителей.
Неужели действительно придется так жить?
В эту ночь я ни на миг не
