— Я слышала, тут ночью снова произошло ЧП, — участливо защебетала она, — вот и оставляй Вас после этого одного. Хорошо, хоть сегодня дежурного выставили, теперь точно ничего не случится. Уж очень кому-то Вы насолили, раз они так пытаются «подставить» и тем самым отомстить.
Я согласился, а сам тем временем мучительно колебался, стоит ли поделиться с ней своими выкладками по поводу того, кто же мне портит жизнь. Дело в том, что кое-какие подозрения в моей пострадавшей голове за часы раздумий начали сформировываться. И нестерпимо хотелось их обсудить хоть с кем-нибудь, кому я не безразличен и кто разумен и добр. Это однозначно была она. Но капиталистическо-единоличнический-скотский-современный мир так устроен, что свалившиеся проблемы только отталкивают окружающих от человека. Надеяться можно лишь на родных, кровных и близких, и то не всегда. Тут-то и проявляется истинная человеческая натура, и к сожалению, подавляющее большинство дотопчет споткнувшегося, а тем паче — упавшего. Как стадо. А остановиться, помочь, принять часть проблем, войти в положение — это уж совсем не в моде. Это слишком человечно и по-социалистически. Это ж отвлечёт чуточку нашего капиталистического-единоличного времени. А время-деньги! Стадо, где вместо кнута и пряника деньги. Разве не так? Посмотрите внимательнее вокруг, может вы этого уже просто не замечаете? Исходя из таких воззрений я и стеснялся открыться этой милой медсестре. Сегодня перед её приходом у меня родилась мысль, что подставлять меня может лишь тот, кто более всего выиграет, если меня упекут за решётку. Как говорится, ищем мотив. А кто есть я такой? Перспективный высокооплачиваемый журналист, других достоинств и талантов особенных, способных породить чужую зависть, в себе не замечал. Следовательно, «копать» предстоит именно в эту сторону. В редакции, конечно же, у меня имелся стародавний конкурент Изнанцев. Часть моей работы досталась ему. Ну и одного из двух новичков ему в помощь главный редактор кинул, так сказать, фланги прикрыть. Значит, девяносто процентов, все ниточки ведут к этой шайке-лейке. По крайней мере, аттракцион с убиванием собак они точно горазды были устроить. Ради тёплых местечек да моих неплохих заработков можно было и так извратиться. Опять же двойная польза — они и ставку мою пополам на работе распилили плюс провокацию против меня устроили, да сами её в газете осветили, имена себе заработали. Но вот тут мои размышления начинали буксовать. Если в убийство собак ради повышения я поверил легко, то вот в то, что кто-либо из них мог убить человека, верилось с трудом. Тем более, над старухой явно длительно измывались, а это уж никак не укладывалось в концепцию их желаний. Им бы убить по-тихому, да труп подкинуть — вот хорошее опорочивание, зачем рисковать, время тратить на пытки? Что-то не клеилось, а ужаснее всего, что определённо пахло маньяком. Дойдя до этого, я подумал что Яну действительно пока рано посвящать в мои измышления. Ещё испугается, чего доброго, отвернётся, единственная женщина на моём горизонте на сегодняшний день.
Я заставил себя вернуться к трёпу с гостьей о том, да сём, о приснившихся снах, о сорока рецептах приготовления кофе, которыми владеет моя маман, о сериалах и прочем. Время в эдаком подобии полноценного свидания пролетало, как обычно незаметно. Яночка приготовила мне и Ерошкину скромный ужин, и мы вместе посмотрели комедию по телевизору.
— Теперь с каждым новым преступлением количество милиционерских ртов, для которых придётся готовить еду, будет неуклонно увеличиваться. Скоро придётся нанять не только медсестру, но и повариху, — пошутил я вместо банального пожелания приятного аппетита. Присутствующие прыснули со смеху, а я грустно подумал, что более всего на свете не желал бы такого разворота событий.
Около половины двенадцатого моя симпатия заявила, что больным требуется соблюдать режим дня и покой, и она отправляется домой. Яна также велела Ерошкину не докучать мне, сделала укол и упорхнула, оставив шлейф из умопомрачительных запахов духов и помады. Положительным было лишь то, что хоть не страшно будет засыпать, в конце-концов я в квартире не один, а с персональным охранником. Кстати, в течение дня несколько раз звонил Бузакин, то мне, то моему телохранителю, интересовался, не приходили ли следователи, и вообще в целом, как обстановка. Под полуночные новости из телевизора я и заснул.
Я так и не понял, что ей было нужно. В мою комнату с криком «Помогите» влетела абсолютно голая девица с черными подтёками туши вокруг глаз. За ней ворвался какой-то тип с ножом в руке и схватив её за волосы, полоснул по горлу острым лезвием. Кровь из её шеи брызнула во все стороны мощной струёй и девушка стала оседать на пол. Мужчина не ослабил хватку, повернулся к выходу из комнаты и поволок обмякшую жертву, как тряпичную куклу, за собой в коридор. Я онемел от животного страха и вжался в кровать. Дверь осталась полуоткрытой, но куда делся убийца, я не увидел. Зато услышал много непонятного. Какие-то злобные рыки исходили из моего зала, там кого-то ядрёно крыли матом и требовали отдать какой-то долг. Членораздельного ответа должника на этот вопрос я, сколько ни силился, не услышал. Зато временами оттуда доносились сдавленные стоны и мольбы о пощаде. В квартире витал запах горелой человеческой плоти, я его унюхал как-то раз, выехав на репортаж о самосожжении. В кухне глухо гудело нечто мне неизвестное, а какие-то личности что-то обсуждали… Дослушать до конца и понять, что там происходит мне не посчастливилось. В спальню вернулся убийца девушки и без лишних слов залепил мне кулаком прямо в лицо. Я отключился…
* * *
— Что, очухался, наконец? — заявил уже по обыкновению Бузакин, когда я пришёл в себя. Другого приветствия от него и не ожидалось.
— Как там моя дверь поживает? Или вы её вообще на металлолом отправили? — невозмутимо спросил я. В конце-концов, эта свистопляска порядком надоела, я вечно просыпаюсь, а рядом дежурит какая-нибудь сволочь, как всегда с удручающими новостями. — Кстати, сержант ваш не так хорош, как кажется. Ужин, гад, в исполнении моей леди накануне «на ура» слопал, а вот мне чайку горячего сообразить — не дождёшься. Разве это честно? Эй, Ерошкин, чаю тащи, лапоть неблагодарный, — заорал я в направлении прихожей и слегка приподнялся. От этого действия какой-то предмет соскользнул с кровати и звонко бряцнул о пол. Сыщик нагнулся и поднял аккуратно, касаясь исключительно по краям, упавшую вещицу. Это был окровавленный нож, такой же окровавленный вид имела и моя правая рука. А на лужу крови, оставшуюся около моего ложа от убиенной девицы, прилетела и села первая муха. Скоро их будет много, прощай уют моей спальни тогда, пожалел я. Бузакин уставился на меня и настойчиво засверлил взглядом, по-видимому, ожидая объяснений. Я же изо всех сил старался припомнить, как холодное оружие оказалось у меня, но ничего путного не выходило. Так мы и молчали, как два дурня, минут пять.
