Она вышла на улицу и долго стояла в каком-то тупом оцепенении, глядя на звёзды, практически невидимые из-за света города, потом подошла к машине и достала пачку.
Зажигалка чиркнула два раза, и кончик сигареты зашипел. Лиля выдохнула дым в небо. Не готов к детям, зато готов к интрижке.
Она села в машину, щелчком отправляя окурок в урну, и сидела, пока сон не сморил её.
7. Мне бы саблю да коня
– "Тири-ре, тири-ре", – пиликало напоминание о том, что пора выходить из дома.
Лиля потянулась, и тут же боль пнула её под дых тяжёлым ботинком. Надо поехать на работу и взять выходной. Работать в таком состоянии невозможно.
Воробьи весело прыгали по навесу над задним крыльцом.
– О, ты уже тут! – воскликнула Вика, захлопывая дверь своей бордовой тарахтелки.
– Да. Вик, Макс мне изменяет.
Вика нахмурилась и шагнула к ней, заглядывая в лицо.
– С чего ты взяла?
– Он не пустил меня в комнату на конюшке.
– Ты была на Староконюшенном?
– Вчера. У него там была женщина.
Вика задумчиво почесала шею кончиками пальцев и хлопнула себя по сумке.
– Погоди... звонят.
– Виктория Олеговна, я звоню вам по поводу скрининга, – приглушённо донеслось из трубки. – Результаты пришли. Всё в порядке. Можете записываться на второй скрининг заранее. У меня отмечено, что с этого номера нам звонила Лилия Сергеевна Косенкова. Мы не можем ей дозвониться. Не могли бы вы сообщить, как с ней связаться?
– Да вот она, рядом стоит, – сказала Вика. – Дать трубку?
Лиля взяла трубку, растерянно поглядывая на Вику.
– Здравствуйте. Освободилась запись на двадцать пятое число, на вечер. Записать вас, Лилия Сергеевна?
– Нет, – резко сказала Лиля. – Не надо. Теперь это не нужно.
– Всего доброго.
Лиля стояла, крутя в руках зажигалку.
– Второй скрининг?
Вика вздрогнула.
– Ты слышала?
– Ты беременна? – Лиля внимательно смотрела на подругу. – Поэтому ты не куришь? Я читала эти плакаты в кабинете Марины Вадимовны... Первый скрининг – это же три месяца?
– Да. Я не хотела говорить, пока точно не буду знать, что всё в порядке, – улыбнулась Вика. – Но теперь, как видишь, всё прояснилось.
– Лиль, тебя там шеф ищет, – выглянула из окна Вера.
Лиля вышла от шефа с ощущением, будто весь мир внезапно стал плоским и накренился, и её сносит куда-то к краю.
– Что с тобой? – Вера озадаченно смотрела, как Лиля раскачивается на стуле перед выключенным монитором.
– Позавчера ночью моя туристка ни с того ни с сего напилась в каком-то левом баре, – сказала Лиля, закрыв глаза. – Нарвалась на палёнку. Она в реанимации.
– Пить надо меньше, – покачала головой Вера, шагая внутрь, в кабинет.
– Страховая отказывает. Будет скандал. А знаешь, в чём вишенка на торте? – Лиля грохнула стулом и резко встала. – Она там с любовником была. Знаешь, чья она жена? Лиговского, Вер! Того самого! Он всех на уши поднял. Олег Михалыч говорит, что мне нужно в отпуск уйти... Да что ж такое! – почти крикнула она, копаясь в сумке. – Где эта проклятая зажигалка? Кой чёрт дёрнул эту дуру нажираться палёнкой?
– Езжай-ка ты домой, – предложила Вера, глядя, как Лиля с трясущимися руками лазит по ящикам стола. – И поспи.
Лиля сидела за рулём и крутила в руках зажигалку. Воробьи бодро прыгали по крыше над крылечком. Нет. Всё это какая-то странная иллюзия. Какой-то странный сон.
Викины клиенты, толпа студентиков, наконец шумно протопали по слегка скрипучей лесенке внутри дома, и Лиля поднялась к подруге в закуток. "Мне бы саблю да коня, да на линию огня", – высветилось на экране смартфона, лежавшего на столе. – "А дворцовые интрижки..."
– О. – Вика вошла с кружкой чая и села, вытянув ноги под столом. – Ты пришла? Чаю хочешь?
– Я бы сейчас что покрепче выпила. Знаешь, а поеду-ка я лучше к Максу. Хочу разобраться, что происходит.
– Прямо на работу? Скандал там устроишь? Может, хотя бы до вечера потерпишь?
– Нет. Хочу разобраться.
Прошуршав шинами по ровному асфальту, машина вывернула из дворика и влилась в поток других автомобилей, замкнутых в бульварное кольцо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Лифт вызвал лёгкое чувство тошноты. Лиля шагнула в блестящий холодным металлом холл и кивнула девушке за стойкой.
– А... Максима Дмитриевича нет, – сказала девушка с безразлично вежливой улыбкой. – Только что уехал.
Чёрт. Как знал. Опять бегает от неё. Ладно. Лиля хлопнула красной дверью и зажмурилась на мягком сиденье.
Телефон завибрировал.
– Лиля нам надо поговорить. – Голос отца, доносившийся как из колодца, был резким и каким-то чужим. – Приезжай на Покровский.
Она вырулила в поток. Успокоительное, что ли, принять. Какое-нибудь такое, покрепче...
Отец сидел на кухне, беспокойно крутя чашку с кофе, и молчал.
– Папа, ты пугаешь меня.
– Не знаю, с чего начать. В три часа ночи ко мне твой Макс вломился, в дупель пьяный. Орал. Разгромил беседку.
Лиля сжала виски и подошла к окну. Безжалостный дневной свет выделял все неровности штукатурки откоса окна. "Это ж не зеркало", – хмыкнул тогда бригадир. "Можем и зеркальные сделать", – пожал плечами плиточник.
– Я знаю. Он изменяет мне. Не хочу пока думать об этом. Я не готова.
– Погоди. Тут такое дело. Он перепугал Нину.
Лиля замерла, потом повернулась к нему.
– Нину?
Отец покачал головой, глядя в кружку кофе.
– Да. В общем, она сейчас там. – Он махнул рукой. – На сохранении. В роддоме. Сама понимаешь, возраст... Сорок, это само по себе не шуточки. А ещё и близнецы.
Лиля стояла, глотая воздух.
– Я хотел попросить тебя освободить на время эту квартиру. Она не хочет весь срок лежать в больнице. Там, конечно, условия... Но это всё-таки больница. А тут совсем рядом... Пять минут до дверей.
– Но почему ты не снимешь ей? – Лиля пыталась собраться с мыслями, но какая-то очень горькая обида мешала ей, будто придавив их к земле, и они трепыхались там в судорожной агонии.
– Ну, я подумал, раз вы всё равно разъезжаетесь...
– Но я ничего ещё не решила! – крикнула Лиля, сжимая кулаки. – Может, я прощу его!
– Его баба ждёт ребёнка, – сказал отец, отворачиваясь. – Тут не в тебе дело.
Лиля закрыла глаза. Открыла. Кинулась в спальню, потом обратно на кухню.
– Откуда ты знаешь?
– Он сам сказал. Лиля, прости. Я думал, это ты его за это выгнала. Я перепугался за Нину. Видишь, меня до сих пор трясёт. Сама понимаешь, на шестом десятке впервые стать отцом...
Он осёкся, потом резко встал. Лиля с ужасом смотрела на его чашку кофе, в которой крутилась пенка. У них был такой проигрыватель с пластинками. "Мелодия", – сообщала красивая наклонная вязь на чёрных, как этот кофе, кругляшках, и они крутились так же, рассказывая сказки добрыми голосами незнакомых людей. Она перевела взгляд на отца, пытаясь заглянуть ему в глаза, но он уже шагал в коридор.
Хлопнула входная дверь. Чёрная пластинка кофе крутила заевшую в ушах тишину. Лиля достала телефон.
– Здравствуй, Лилёк! – Голос, искажённый видеосвязью, подпрыгивал, как в старых фильмах про андроидов, и изображение мамы расплывалось от слёз.
– Мама... Как твои дела... Слушай...
Лиля замолчала, прогоняя ком в горле.
– Что такое? Ты расстроена?
– Мам, скажи, а кто... Кто мой папа? – Слова отдавались в ушах ударами сердца. Пусть, пусть она скажет что-то вроде "Ты что несёшь", или ещё что-то, и оно отменит всё, что произошло с того момента, как...
– А... – Мама посмотрела в сторону. – Лиля, понимаешь...
Лиля тыкала в красную кнопку отбоя так яростно, что кончик пальца заболел. Нет. Это дурной сон. Дурной сон. За окном день, но она спит.
Нина, эта странная любовь отца. Девчонка из какой-то деревни, ещё более глухой, чем глухомань, в которой они жили до его возвращения. Он же оставил ёё... вернулся к маме! Близнецы... Первый раз отцом... Слова будто обжигали её.
