Толпа, вся поглощенная интересным зрелищем, не спускала глаз с комичной фигуры обезьяны и не замечала Бержерака, остановившегося у театрального барака в последнем ряду зрителей.
Кровь бросилась ему в голову при виде этого оскорбительного зрелища. Его нос, злосчастный, осмеянный нос весь вздрагивал от душившего его гнева. Сирано ежеминутно готов был броситься на эту глупую гоготавшую над ним толпу, но любопытство пересилило гнев, и он остался на своем месте.
– Приветствую тебя, помощник могильщиков! – обратился Бриоше к мнимому Сирано. – Твои достославные деяния не останутся во мраке; все и каждый знает о том, как ты из головы султана сделал рукоятку к своей шпаге; как взмахом шляпы потопил целую флотилию. Да, чтобы посчитать всех убитых тобой людей, пришлось бы к цифре 9 приделать столько нулей, сколько песчинок на морском берегу. Иди же, достославный рубака, облегчай работу Паркам!
Прекрасно выдрессированная обезьяна, выхватив свою шпагу из ножен, принялась чрезвычайно удачно подражать приемам Бержерака. Движения ее были так комичны и притом так поразительно искусны, что Сирано невольно расхохотался вместе с толпой.
Между тем присутствие Сирано было замечено; толпа заволновалась.
– Вот он, вот он! Эй, Фаготен, гляди на своего двойника! Вот он своей собственной сатанинской персоной! – выкрикивала толпа, то и дело поглядывая то на обезьяну, то на Бержерака и отдаваясь неудержимому хохоту.
– Молчать, бездельники, а не то я покажу вам ваше место! – крикнул Бержерак, выведенный из терпения.
– Позвольте, сударь, полюбопытствовать, – проговорил какой-то лакей, выдвигаясь из толпы. – Этот нос чей будет, ваш собственный или прицепной? Вот так нос, всем носам нос! Отверните-ка его маленько в сторону, а то за ним ничего не видно! – балаганил лакей, с низкими поклонами приближаясь к поэту.
Намекнуть Сирано на его нос значило нанести ему кровное оскорбление. Наш герой не вынес этой насмешки и, выхватив свою длинную шпагу, ринулся на хохотавшую толпу. Моментально площадь опустела, лишь один Фаготен с гордым видом размахнулся шпагой на раздосадованного поэта.
Савиньян бессознательно бросился к несчастному животному и в одно мгновение уложил его на месте ловким ударом в сердце.
Видя мертвую обезьяну, Бриоше с воплем бросился к злосчастной жертве вспышки Бержерака.
– О, господин Сирано, вы поплатитесь мне за смерть моего Фаготена! – кричал он, впрочем, несколько сдерживая себя ввиду вещественного доказательства могущества Сирано, присутствие которого не позволяло ему вполне выразить свою ярость. – Я никогда не забуду смерти моего дорогого Фаготена. Я подам на вас в суд, и вы заплатите мне самое малое 50 пистолей! – продолжал он, обнимая мертвое животное.
– Погоди немного, и я тебе заплачу, но только такой же монетой, как и твоей обезьяне, – ответил Сирано, потом, вытерев шпагу и хладнокровно вложив ее в ножны, отправился к Новому Мосту, отыскивая глазами Мануэля. Но в почтительно расступившейся толпе не было ни молодого виртуоза, ни его спутников. Сирано уже направился было к «Дому Циклопа», как вдруг заметил вдали Зиллу.
– Эй, погоди, красотка, дай сказать пару слов! – крикнул он ей вдогонку.
Цыганка обернулась на этот бесцеремонный окрик и, узнав Сирано, остановилась, давая ему время подойти ближе.
За Зиллой виднелась фигура Бен-Жоеля, тщательно отворачивавшего свое внезапно нахмурившееся лицо.
– Скажите, куда девался тот молодой человек, который приходил вчера с вами в замок Фавентин? Честное слово, я уже глаза проглядел, стараясь отыскать его.
– Вы спрашиваете про Мануэля? – спросила гадалка.
– Да, про него!
– Его нет сегодня с нами!
– Где же мне искать его?
– Спросите брата, он лучше знает! – ответила Зилла, с полупоклоном отходя от Сирано и оставляя брата и Бержерака в приятном тет-а-тет.
Бен-Жоэль собрался уже было благородно ретироваться, но Сирано быстро остановил его, положив на плечо свою сильную, большую руку.
– Эй, милый, куда же ты? Как вижу, ты такой же дикарь, как и твоя сестрица!
– Пустите меня! – пробормотал цыган, – ежась под тяжелой рукой поэта. Этот жалобный оттенок в голосе бродяги, вероятно, кое-что напомнил Сирано, так как он быстро заглянул в низко опущенное лицо бродяги, но, видя, что тот отворачивается, Бержерак просто взял его за подбородок и поднял его смущенное лицо вверх.
– Та-та-та, так это ты голубчик?
– Вы меня узнали, господин?
– Как же, как же, узнал! Но не беспокойся, не по твоей вине; я вижу, ты не забыл моего совета и прятался, насколько мог!
– Я прятался лишь потому, что мне было совестно.
– Не лги! Во время нашей первой и последней встречи я до такой степени был очарован твоей особой, что обещался вздернуть тебя на виселице при первой возможности. Помнишь ли ты это, мерзавец?
– Да, помню, но, прошу вас, забудьте это… Ведь тогда, в ту злосчастную ночь, я был на чужбине, вдали от своих, меня мучил голод и я поддался искушению…
– Ну, подобные искушения, вероятно, попадаются тебе на каждом шагу!
– Нет, вы ошиблись, – в глубине души я честный человек.
– До этой глубины пришлось бы слишком долго докапываться!
– Уверяю вас…
– Довольно! Я нашел тебя как раз вовремя, – и ты можешь мне пригодиться. Слушай же, скотина, я оставлю тебя в покое и забуду свое обещание относительно виселицы, если ты окажешь мне одну услугу!
«Но я-то, я не оставлю и не забуду своей мести!» – пробормотал про себя бродяга.
– Я весь к вашим услугам, чем могу быть вам полезен? – проговорил он вслух.
– Где Мануэль?
– Вероятно, на паперти Собора Парижской Богоматери, но к 11 часам он вернется домой.
– Идем и там обождем его прихода!
– Вы хотите зайти ко мне?
– Почему же нет?
– Да, конечно, но…
– Или твоя конура – разбойничий притон, куда порядочному человеку рискованно и войти?
– Конечно нет!
– В таком случае двигаемся! Бен-Жоэль нехотя согласился.
– Ну а по дороге мы можем немного поговорить. Скажи, пожалуйста, что изображает из себя этот Мануэль?
– Он – славный товарищ… вроде меня.
– Что же, и он так же, как ты, поддается искушениям, – с некоторой боязнью спросил Сирано, – и занимается облегчением чужих кошельков?
– Куда там! Это – честнейшее и великодушнейшее существо.
Сирано вздохнул с облегчением.
– Какого он происхождения?
– Дитя случая, как вообще все мы!
– Но я заметил, что он не без образования. Где он учился?
– Да так, где придется. Между прочим, когда еще наше племя не рассеялось совсем, как теперь (наш отец был вождем целого племени), мы приютили одного славного малого, итальянского доктора, который принужден был оставить свою родину благодаря неудачному удару шпаги. Вы меня понимаете?
– Вполне! Продолжай, пожалуйста.
– Ну так этот доктор был человек очень образованный; он заинтересовался Мануэлем и, убедясь в его способностях, скуки ради стал с ним заниматься. Мануэль же усердно принялся за науку, и теперь вот в состоянии кропать стихи в честь прелестных дам.
– Что же случилось с его учителем?
– Он умер.
– Естественной смертью?
– Самой что ни на есть естественной: он просто под конец своих дней слишком любил поесть.
– Вечная ему память, но вернемся к Мануэлю. Ты говоришь, что он дитя случая?
– Да!
– Вашего же племени?
– Да, кажется.
Сирано сильно сжал руку Бен-Жоеля и, глядя ему строго в глаза, спросил еще раз:
– Уверен ли ты в этом?
– Но к чему этот вопрос?
– К тому, что у меня есть другие предположения относительно происхождения Мануэля.
– Какие?
– А такие, что он дитя не случая, а украденный ребенок!
– Украденный? – невольно бледнея, вскрикнул Бен-Жоэль.
– Да, я уверен теперь, что он уворован, но не тобой, конечно, – ты для этого еще молод, – а твоими, может быть, твоим отцом.
– Э, Господи Боже мой, ну подумайте сами, какую несообразность вы говорите! Зачем бы стали мы воровать его? – спросил цыган самым естественным тоном.
– Затем, зачем вы обыкновенно крадете детей: чтобы пользоваться ими, как приманкой для возбуждения сострадания у сердобольных людей; затем, чтобы приучать их к воровству и преступлению и, наконец, затем, чтобы выманить выкуп у родителей. Да мало ли зачем занимаетесь вы кражей детей!
– Нет, барин, вы ошибаетесь, Мануэль принадлежит к нашей семье!
– Не особенно настаивай на своем мнении, так как я, может быть, заставлю тебя отказаться от него. Впрочем, прежде чем продолжать дальнейшие исследования по этому вопросу, я хочу поговорить с Мануэлем. Ну-ка, веди меня! – прибавил Сирано, останавливаясь перед дверью «Дома Циклопа».
VIII
Цыган и следом за ним Бержерак вошли в низкую, грязную комнату. Освоившись с темнотой, Сирано различил окружающие предметы и понял, что находится в жалком ночлежном доме, где за ничтожную плату находили себе приют различные бродяги. Эта комната, правильнее сказать, погреб, освещалась день и ночь тусклым светом лампы, высоко подвешенной под закопченным потолком. Окон не было; земляной пол поражал неряшеством. В углу возвышалась крутая витая лестница, ведущая в верхний этаж, где помещалась квартира Бен-Жоеля, Зиллы и Мануэля, единственных постоянных жильцов этого мрачного дома. На половине лестницы, в нише, проделанной в стене, стояла старая деревянная кровать, заваленная грязным тряпьем. Это было ложе древней старухи, хозяйки дома. Здесь жила она, одинокая, молчаливая, злая, замкнувшись в себе, словно черепаха, в своей тесной скорлупе.
