1923, Москва
СМИРЕНИЕКогда лучом последним рдея,Смиренно светятся холмы,Когда осенний лес, редея,Молчит в предчувствии зимы,
Когда уже не ярки краскиИ чётки шорохи вдали —Дыханье есть весенней ласкиВ предсмертном трепете земли.
Так с этой жизнью расставаясь,Её печальной не зови,Припомни, снова улыбаясь,Блаженство первое любви.
И простирая к жизни руки,Ты всё простишь в последний разИ в сокровенный миг разлукиСмиренно встретишь смертный час.
29 декабря 1923 года, Москва
* * *
Любовь не знает оскорбленья,Ни горьких слов, ни злых угроз, —В любви есть только счастье слёзИ боль тупая примиренья.
Когда страстей угаснет сила,Себя упрёком не кори,Судьбу свою благодариЗа те часы, когда любила.
1923
* * *
Долго смотрю я, как дикие уткиВьются над речкой в прибрежном полесье,Осени пасмурной вестницы жуткиеТают в холодном пустом поднебесьи.
Чуть золотятся недвижные клёны,Словно покойники кротко-печальные,Чётко несутся чуть слышные звоны,Медленно гаснут за далью хрустальною.
Холодно стало и грустно немного,Осень томится предсмертной улыбкою,Ярко белеет пустая дорога,Нить паутины колеблется зыбкая.
1924
ВСТРЕЧИТак встречи есть, в них мало слов,Но много взглядов и улыбок, —Кто чист душой, кто сердцем гибок,Ответит на безмолвный зов.
Они в душевной глубинеРодят неясные желанья. —Так расцветают в тишинеЦветы, которым нет названья.
1924, Москва
Коктебель
На юбилей М.А.Волошина
1. ПОДРАЖАНИЕ ЛЕРМОНТОВУВ терзаньях страсти, в бурях рока,В томленьи будничных недель,Я в книге пламенной ПророкаЧитаю слово – Коктебель.
И как скиталец в злом изгнанье,Теряю счёт ночам и дням, —Придет ли час, когда с лобзаньемЯ припаду к твоим брегам.
Один, томимый болью тайной,Внемлю валов твоих прибой,Упьюсь твоею мглой бескрайной,Твоей мятежной тишиной.
2. ПОДРАЖАНИЕ ТЮТЧЕВУОкончен день. Прибой затих,Смежились горы с далью синей,В ночи рожденный льется стихК тебе, о патриарх пустыни.
Люблю сей скудный КоктебельИ зной песков его голодных,Где только дикая свирельСлышна на пажитях безводных.
Зачем, душа, поешь, скорбя,Одна на ветряном просторе, —Кто сможет выплакать тебя,Веками скованное горе?
Счастлив, кто презирая страхЕму богами данной властью,Святому отдан сладострастьюНа сих премудрых берегах.
14 августа 1925 года, Коктебель
СТАРУХАЗабито досками оконце,В печи огонь давно потух,И не поёт, встречая солнце,В туманах утренних петух.
Повымер скот, сбежали мыши,И смотрит скудная заря,Как ворошит по старой крышеХолодный дождик ноября.
И только ветер воет глухоОдин в нетопленой избе,Где полоумная старухаЖивёт, покорная судьбе.
И каждый день зовёт кого-тоИ одичалою тоскойСтучит в соседние воротаИссохшей старческой рукой.
И у кого-то просит хлеба,Сердито споря с тишиной,И видит лишь пустое небоНад обречённою страной.
И вновь садится одинокоВ своей заброшенной избе,А ветер бешеный, с востокаРевёт и мечется в трубе.
И белые ложатся мухиНа омертвелые луга. —О непробудном сне старухиПоёт унылая пурга.
1925
ПРИНОШЕНЬЕДушу мою поутруБелой прими голубицей,Душу мою ввечеруНищей призри черницей.
Дух истомленный в грязиТы вознеси над бездной,Крепче рази, разиПлоть тоскою железной.
1925, Москва
СОБАКАСкорый, номер пятый, дав сигнал условный,Гулкими колёсами обозначил мост,Медленный ударил колокол церковный,Выносили сторожа из церкви на погост.
Дома не оставил ни жены, ни сына,Знал он, как родного, каждый паровоз,Прожил лет не мало в будке у плотины,Был ему товарищем престарелый пёс.
Новые хозяева думают: – собакаНе нужна нам дряхлая, и прогнали пса.Ночь была весенняя, и лягушки квакали,Голубели в далях влажные леса.
Побрела собака. На дворы, задворки,Заходила часто. Бродяг и малышей —Никого не трогала. Разрывала норки,Под землёй искала полевых мышей.
Дни стояли ясные и ночами жарко,Облетали белым пухом тополя,И дождя тяжёлого, весеннего подарка,Истомлённой грудью жаждала земля.
И однажды старая забрела собакаОт голодной муки на железный путь.Ночь была весенняя, и лягушки квакали,Намечался месяц молодой чуть-чуть.
Скорый, номер пятый, великан трёхглазый,Вынырнул, тяжёлым прогудев мостом.Вспомнила хозяина собака и не сразуОтошла, виляя ласково хвостом.
И промчался поезд, стало снова пусто,Только взвизгнул кто-то – пёс или свисток.Остывал на шпалах тёмной крови сгусток,И мотался шерсти чуть заметный клок.
Отползла собака и легла, и чуткуюЖалобным визжанием смущала тишину,А хозяин новый, запирая будку:– Чтоб ты сдохла, подлая, ишь взвыла на луну.
1925, Москва
КРАПИВАСюда, к подножью косогора,В канавку около забора,Где так крапивой поросло,Нас в полдень солнце приманило,Томило, маяло, пьянило,Ласкало, обольщало, жгло.И были только мы да осы,А третьим был бездельник зной.Ты гладил мне ладонью косы,Обвеянные тишиной.
И были так светлы дороги,И так безмолвен каждый куст,Что не почувствовали ногиТравы язвительной укус.
1926, Москва
СТЕПЬСтруится ночь по стынущему лугу,Сомкнулся звёзд чуть трепетный венец,И тихо ржёт, свою зовя подругу,Из тёплой тьмы тревожный жеребец.
В густой туман ушли, грустя, курганы,В туман веков ушли неслышно дни,И вдалеке – неведомого станаКолеблятся бездонные огни.
Здесь берегут суровые курганыДалёкие и хмурые века,Здесь остывала сила Чингис-Хана,Батыя власть и натиск Колчака.
Здесь прежних нет, здесь новых не настало,Здесь только скифская струится сонно мгла,Здесь только степь без края, без начала,Седая степь туманами легла.
Струится ночь по стынущему лугу,Редеет звёзд чуть трепетный венец,И замолчал, свою узнав подругу,В рассветной мгле ревнивый жеребец.
1926, Москва
В ЦЕРКВИВынула платочекСтарая – и вотМятый свой листочекНа амвон сует.
Внучка выводилаДетскою рукой. —…Марфы, Михаила,Льва за упокой.
Закрестилась рьяноГоды велики, —…Отрока Степана,Агнии, Луки…
С ним, с Лукой венчаласьЗдесь святым венцом,Тройка заливаласьБуйным бубенцом.
Как была девицей,Не спалось порой —И теперь не спится,Смерть не за горой.
Льются свечи жаромИ вздыхает грудь. —Ах, костям бы старымВремя отдохнутьВремена такиеТрудные. Пора!…Дарьи, Евдокии,Воина Петра.
Забывает толкиО царе народ.Вступит в комсомолкиВнучка через год.
Бабка гнула спину —Выпрямит в гробу.– Призри Агриппину,Грешную рабу.
Взвились перезвоны —Динь-дирлинь-динь-бом!Треплются знаменаКрасные кругом.
Вдоль по тротуарамНапирают, жмут, —Молодые старымХоду не дают.
Лишь весна всё та же,Хлещет через край,И над грязной сажейРазыгрался май.
Гаснут перезвоны —Динь-дирлинь-динь-бом!Молча стынут клёныВ небе голубом.
1927, Москва
Из воронежских стихов
ТАТАРКЕ
В твоих стихах пески и терпкая полынь,И тлеет жар костра в твоём нездешнем взоре, —Так знай, и мне сродни неведомая синьИ в ней от тьмы веков потопленное горе.
Далёкий предок мой при плачущей луне,Когда приводит день тоску рассветной дрожи,Обмеривал не раз на вольном скакунеКак небо гладкие просторы бездорожий.
Но плавились века. И Чингис-ханов кровьПод знаменем креста слилась с варяжской кровью,И правнук молодой, распахивая новь,Уж не кладёт колчан к ночному изголовью.
А я одна из тех судьбе покорных жён,Забыла клич шатра и пёстрые отрепьяИ вольность отдала за колокольный звон,За сумрак теремов, за чинность благолепья.
1933, Воронеж
