Несколько минут мы ехали в тишине, и я думала о сказанном им утром во вторник — об опасности, с которой столкнусь, решении, которое должна принять, и обо всем остальном. Я понимала, что он ничего не выдумывает, но теперь, почувствовав давление, все казалось более реальным, чем когда-либо.
Ни одна из эмоций, которую я испытывала от этого понимания, не заставляла дважды подумать о желании быть с Уоттсом. И сидя там, на пассажирском сидении, глядя на него за рулем, я поняла, что нахожусь именно там, где мне хочется. Не именно в машине. На самом деле не в конкретном месте. Это не имело значения. Где я хотела находиться, отныне и навсегда, так это рядом с Уоттсом, неважно где.
***
— Доброе утро, Эндрю, — прозвучал голос с соседнего крыльца. Я посмотрела вперед и увидела пожилую женщину, сидевшую в деревянном кресле-качалке.
Уоттс обошел машину с моей стороны и открыл дверцу. Закрывая ее, ответил:
— Доброе, миссис Вудалл.
— Хороший день, чтобы не работать, — заметила она.
Уоттс взял меня за локоть и повел, практически толкая, к крыльцу своего дома.
— Прекрасный день, — отозвался он, — наслаждайтесь.
— У вас дневное свидание? — спросила она. — Я впервые вижу вас с женщиной. Так ведь или я забыла?
Ух ты, эта женщина совсем не сдерживалась. Каким бы скрытным ни был Уоттс, меня удивило, что он живет рядом с человеком, который сидит на крыльце и выспрашивает о личной жизни.
Уоттс вставил ключ в замочную скважину и повернул его. Дверь распахнулась.
Мне было немного жаль эту даму. Она явно не хотела ничего плохого. Тем не менее, происходящее немного нервировало меня, и, вероятно, в сто раз больше — Уоттса.
— Это Эллисон, — сообщил он, удивив больше, чем немного, и я резко повернула голову в его сторону. — Скорее всего, в будущем вы будете часто видеться.
— Привет, — помахала я.
Женщина помахала в ответ.
— Что ж, приятно знать. Хорошего дня.
— И вам, миссис Вудалл.
Я снова помахала ей и улыбнулась, заходя в дом.
Уоттс закрыл дверь и запер ее, качая головой.
— Она выглядит милой, — сказала я. — И какого черта я Эллисон?
Он опорожнил карманы в маленькую миску, стоящую на столе рядом с входом.
— Она и есть милая. Иногда даже чересчур. Поверь, ей не нужно знать что-либо о тебе, а тем более, о нас.
— Не уважает кодекс неприкосновенности личной жизни? — поинтересовалась я в шутку.
Уоттс впился в меня взглядом.
— Даже не знает о нем.
— Тогда это твое упущение.
Он улыбнулся впервые за утро.
— Я знаю, что тебе сложно переключиться, но сейчас не время быть милой и флиртовать со мной. Нам нужно сделать кое-какую работу.
— Эй, — произнесла я, изображая разочарование. — Я тут пытаюсь поднять настроение. Выпусти немного пара.
— Позже у нас будет куча времени, чтобы впустить кое-что.
Его кривоватая улыбка заставила меня упасть на колени прямо в прихожей.
***
Он повел меня в подвал, где велел сесть на неудобное старое деревянное кресло, стоявшее рядом со столом. Уоттс подошел к большому металлическому шкафу и вытащил холщовый мешок. Положил его на стол и расстегнул молнию, затем посмотрел на меня, когда я подняла глаза от сумки, чтобы встретиться с ним взглядом.
— Полиграф.
— Прежде я уже проверялась на таком.
Он улыбнулся.
— Что ж, теперь ты пройдешь еще через одну проверку.
Несколько минут Уоттс подключал меня к машине и объяснял, как все происходит.
— Уверен, ты знаешь, что это, — сказал он, оборачивая рукав для измерения давления вокруг моего бицепса.
— Да.
Он достал из холщового мешка две резиновые трубки и расположил их чуть пониже груди.
— Они измеряют скорость и глубину дыхания.
Потом прицепил на два пальца пластиковые клипсы.
— Они измеряют влажность кожи. Когда нервничаешь, то потеешь, и он проводит электричество.
Я молчала, пока он включал стоящий на столе аппарат, и тут меня осенило.
— Откуда он у тебя?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Уоттс ответил, не глядя.
— Когда я впервые добрался сюда, большая часть того, чем мы занимались — чем я занимался — включала в себя задержание и допрос подозреваемых. Хотя я годами его не использовал.
— Почему?
Он присел.
— Порядок сбора информации изменился. По крайней мере, для нас.
Я уже привыкла к расплывчатым ответам о работе и быстро научилась не задавать лишних вопросов.
Он установил на зубцы рулон бумаги и просунул его под маленькие иголочки, которые нацарапали на бумаге получившиеся линии.
Уоттс с серьезным выражением лица изучал меня.
— Готова?
Я кивнула.
— Смотри прямо. Первый вопрос: Твое имя Кэтрин Мэри Колб?
— Да.
Не в силах сдержаться, я взглянула на него.
— Интересно, — протянул он. — Это ложь, но аппарат показывает, что ты говоришь правду.
— Это действительно я.
Уоттс кивнул и улыбнулся.
— Я знаю.
Он начал спрашивать простые факты: сколько мне лет, живу ли я в Вашингтоне, вожу ли «Фольксваген Джетта» две тысячи второго года. То, на что знал ответы, чтобы настроить прибор.
А потом он резко переключился на сложные вопросы.
— Ты связна с кем-то, кто не является гражданином США?
— Нет.
— За последние десять лет ты выезжала за пределы США?
— Да.
Он прервался на секунду, а потом спросил:
— Когда последние два раза пропустила работу, ты на самом деле была больна?
— Да.
Я снова посмотрела на Уоттса, быстро оценивая его реакцию. Глядя на иглы на бумаге, он улыбнулся.
— Ты состоишь в постоянных романтических и/или сексуальных отношениях с кем-либо?
Я замешкалась немного дольше, чем хотела, но выдала ответ настолько быстро, насколько могла.
— Нет. — Было чертовски интересно, что показывает считыватель, но Уоттс не спешил меня просвещать. Мы встретились взглядами, но он молчал, поэтому я поинтересовалась: — Что он говорит?
— Пока не могу сказать, — категорично ответил Уоттс и перешел к следующему вопросу. — Ты когда-нибудь встречалась с человеком, совершившим преступление?
— Нет.
— Ты когда-нибудь крала с работы что-нибудь, кроме канцелярии?
— Нет.
— Ты когда-нибудь воровала канцелярию с работы?
Я замешкалась, задумавшись. А кто не делал такого? Но я солгала:
— Нет.
— Ты когда-нибудь знала кого-то или была знакома с кем-то, кто лишил человека жизни?
— Нет.
Я слышала, как изменилось дыхание Уоттса, но не отметила изменения в своем.
— Ты сейчас нервничаешь? — спросил он.
— Нет, — снова солгала я.
— Ты сейчас сидишь в подвале?
— Да.
— Ты когда-нибудь использовала другое имя?
— Нет.
— У тебя есть дети?
— Нет.
— Ты любишь читать художественную литературу?
— Да.
Уоттс прервался на долгое время. По ощущениям дольше минуты, что слишком долго для сидения в тишине. Я с трудом сдержалась, чтобы не посмотреть на него.
— Ты владеешь какой-либо информацией, которую ФБР сочло бы полезной при раскрытии преступлений, связанных с безопасностью Соединенных Штатов?
— Нет.
Уоттс встал. Я посмотрела на него, задаваясь вопросом, что будет дальше.
— Ты прошла, — сообщил он, и я улыбнулась. Обойдя меня, он заявил: — сейчас вернусь.
Я слышала, как он поднимается по лестнице. Слышала над собой его быстрые и тяжелые шаги.
Прошло несколько минут, прежде чем Уоттс вернулся в подвал. Я его не видела, лишь различила, как он спускается по ступенькам и подходит ко мне сзади.
А потом он завязал мне глаза, и все стало черным.
— Это маска для сна, — успокоил Уоттс. — Не волнуйся.
Я почувствовала, как сердце забилось быстрее, и задалась вопросом, отразилось ли это на полиграфе. Уоттс никак не отреагировал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Одно из двух, — проговорил он. — Или аппарат сломан, или ты безупречная лгунья. Без обид. Это пригодится. Конечно, есть и третий вариант. Может быть, ты просто хорошо контролируешь эмоции, когда хочешь. Когда тебе это нужно.
