— Какая она симпонпончик!
Колесов удивился: оценивал актрис по таланту, а не по их плотской красоте, по сексапильности (этого слова тогда еще не было).
14 лет – возраст вступления в комсомол. Колесов вступал вместе с другом Ремом. В Смольнинском райкоме комсомола, уже принятые, они посмотрели друг на друга: «Конечно, нет какого-то большого восторга, но все-таки приятно».
Кстати, его полное имя Ремир – вполне русское имя, сокращенное от «Революция мира». Отец Рема, военный, член партии, в которой в 1932 году еще не были изжиты троцкистские грезы.
Колесову дали комсомольское поручение: пионервожатым в шестом классе. Небольшая трудность: ходить в школу к концу их второй смены. Гораздо большая трудность: непонятно, что делать. Повезло: там нашлись активисты, которые сами себе нашли общественные занятия. Потом его перебросили на третий класс. Малолетки буквально облепили вожатого: вопросы, рассказы, что будем делать. Начал со стандартного: выпустим газету. Куча заметок. Оказалось, все на одну тему: у нас в классе есть хулиган, варианты – трус, лентяй и т. п. Без фамилии. Понятно о ком – из прильнувших к нему в общей толпе он был узнаваем. И пионервожатый растерялся. Ему было 15 лет, и он не умел жить. Не знал, что делать в этом случае и вообще, что делать вожатому. Может быть, организовать спорт, игры… Еще несколько раз он сходил в класс, потом перестал. «Слаб я, нерешителен». Придумал себе оправдание: вырос без отца в женской среде. Припомнились слова жалкого Барона: «У меня, наверно нет характера». И совет Сатина: «Заведи, заведи характер, вещь полезная».
Комсомольскую жизнь класса оживил комсорг Рэд. Он на год-два старше других. Колесов уважал и даже был по мальчишески влюблен в него: Рэд – человек превосходный во всех отношениях: умный, талантливый, начитанный, скромный.
Комсорг попросил всех остаться после очередных безобразий на уроке физики. Размеренно, нажимая на ключевые слова, он начал:
— Я, то есть комсомольская организация нашего класса и староста, решили собрать класс по вопросу о поведении на физике и на немецком языке. На физике, особенно сегодня, вели себя безобразно. Пользуются тем, что учитель только посмотрит так, улыбнется и не скажет ничего, отвернется. Вот Гускин, где он? Нет его сейчас, хуже всех себя ведет, да и другие отличаются. Вот почему это так получается, что на уроках тех учителей, которых мы не любим, всегда тихо. Попробовали бы устроить такой шум на химии, так Анна Сергеевна и к директору пошла бы и все что хотите… А физик просто хорошо к нам относится, может, некоторые недовольны тем, как он нам отметки ставит, у меня у самого там тройки, но дисциплину нужно установить такую, как, например, на математике. Не нужно, конечно, чтобы было слышно, как муха летит, но просто нормальный урок должен быть…
Он помолчал, переступая с ноги на ногу. Рядом молча, с нахмуренным лицом стоял староста, «академик» Володя.
— Ну, кто хочет сказать что-нибудь по этому вопросу? — спросил Рэд.
После небольшой паузы заговорили, поддержали комсорга. Шпринг, который на уроке шумел больше всех, деловито вносил предложения.
Рэд предложил проголосовать за то, чтобы исправить дисциплину.
Шпринг: Пусть каждый скажет, что он думает.
Выступили подряд по партам, повторялись, лишь Зиновий сказал:
— Присоединяюсь к группе предыдущих товарищей.
На следующем уроке дисциплина была неплохая. Сами удивились: «А ведь подействовало, черт возьми!» Но дальше опять стали нарушать.
В комсомольской жизни случались интересные события. Гускин— безалаберный и шумливый балбес, недалекий и нагловатый – захотел вступить в комсомол. На переменке завязался разговор. «Биолог» Юра, откинувшись на спинку парты, серьезно и негромко говорил комсоргу Рэду:
— Я против принятия в комсомол таких как Гускин, Гришан…
Рэд, «геолог» Лева и другие были за Гускина. Перед собранием «академик» спросил Колесова:
— Как насчет Гускина – он хочет в комсомол?
— Ну да, нужна строчка в анкете для поступления в вуз. Конечно, комсомол не бог весть что, но принимать в него всяких обалдуев…
— Давай выступим против.
— Давай.
На комсомольском собрании класса они поддержали «биолога». Приводили уклончивые доводы: «не дорос он пока – ни по учебе, ни по жизни». Народ засомневался и раскололся. Было бурное обсуждение. Большинство – за своего парня Гускина. На школьном собрании обсуждения не было, голосовавших против не заметили. В райкоме благодаря стараниям директора «Вани» и путанице в рекомендациях Гускина не приняли.
Бруно Гришан, также отмеченный «биологом», сам пренебрег комсомолом. Поэт, человек широких взглядов, готовый уверенно идти по жизни. Популярную чешскую песню «Десять лет мужа нет, а Марина родит сына» он дополнил своим стихом: «А я сам, а я сам, член имею с волосам», затем старается плюнуть вверх так, чтобы попасть себе на нос.
Фишман, Вильнер и Шпринг вытащили свои тетради из учительской и исправили контрольные. На перемене «парторг» Рэд, «биолог» Юра и «геолог» Лева поговорили с нарушителями. Фишман оправдывался: все так делают. После уроков Рэд объявил о проведении комсомольского собрания совместно с некомсомольцами.
— Ну, что, е…. мать, пошел он на х… — сердито, но вполголоса ругался Фишман.
Рэд предложил каждому из нарушивших выступить и дать слово, что этого больше не повторится. Гускин, обращаясь к Рэду:
— Нужно отнестись по человечески к тому, кто получил уже две двойки.
Рэд: Повторяю еще раз, что я только комсорг, я считаю, что таких вещей не должно быть, это нужно прекратить, но решение выносит ячейка.
Фишман выступил первым, говорил с трудом. Вильнер нагловато оправдывался:
— Я хотел только проверить решение, иначе записать ответ, вот смотрите, моя бумажка с решением.
Рэд коротко спросил: Этого не повторится больше?
Вильнер сразу остыл, сказал, опустив глаза: Конечно, даю слово, больше этого не будет.
Шпринг что-то долго мямлил себе под нос, потом, отставив в сторону руку, сказал, что, в сущности, он мало что знал о предыдущих комсомольских постановлениях…
Рэд обратился к классу: Ну, теперь все слышали?
Встал Равдель, невозмутимый джентльмен из популярного фокстрота «С утра побрился, и галстук новый», строгий блюститель своих прав. Ровным, бесстрастным голосом он заявил:
— А если я плевать хотел на все ваши постановления, если я не захочу их признавать, то что же тогда вы сможете сделать?
— Мы побьем тебя, Равдель, — полетели шутки с мест.
«Геолог» Лева: Он же не от себя, а вообще…
Рэд стал объяснять тоже очень спокойно:
— Видишь ли, Равдель, нас много, мы – коллектив, а коллектив не позволит на себя плевать кому бы то ни было. Все равно, коллектив найдет в себе силы бороться с теми, кто ему не подчиняется, а нас, комсомольцев, в классе большинство, так неужели мы не сумеем справиться с какими-то семью некомсомольцами…
На очередном комсомольском собрании обсудили успеваемость, поговорили с двоечниками. Не выполняются принятые решения: на физике опять плохая дисциплина. Приняли решение сдать по одному чертежу в честь 70-летия Сталина.
Рэд: Если бы у нас был сплоченный коллектив, многое можно было бы сделать: у меня есть много предложений.
«Биолог» Юра: Да, у нас есть только отдельные компании, между которыми нет сплоченности. Вот доказательство того, что у нас нет коллектива: когда к нам приходил Боря Никольский с предложением организовать клуб старшеклассников совместно с женской школой, все были «за», никто не возражал, однако вступили в клуб пока только четыре человека. И сам комсорг не хочет вступать в этот клуб и даже относится к нему пренебрежительно.
— А как ты, Юра, агитировал ребят идти в этот клуб, говоря, что там хорошие девочки? Клуб – дело желания каждого, и меня не тянет к этому.
— Но ведь ты же увлекаешься литературой.
— Да, но меня не тянет обсуждать, спорить…[5]
Каждые праздники он надеялся на чудо и счастье. Праздники отличались от будней – демонстрации, застолья, новогодние елки. Чуда не было.
7 ноября попытался пройти на Дворцовую площадь, и, как обычно, не получилось. На 2-й Советской, на месте сбора их школы, «артист» Валера сообщил:
— Боря Вахтин с двумя товарищами из своего класса сидят в пельменной, пьют пиво и закусывают яблоками.
«Академик» Володька в весело-отчаянном настроении, уже купил раскидай, сам смеется над этим:
— Валька, а пойдем и мы, для веселья выпьем. Сколько водка стоит? У тебя много денег?
— Много, 70 рублей.
— Правда? А у меня 5 рублей. Слушай, пойдем выпьем хотя бы по сто грамм.
Пошли, но по дороге в буфет Колесов, дома избегавший пить водку, засомневался:
— Володя, знаешь, мне бы не стоило пить, у меня, видишь ли, такая семья…
