Кино – важнейшее из искусств – создавалось на мировом уровне. Фильм «Чапаев» вошел в сто лучших картин всех времен и народов. Режиссеры Ромм, Козинцев, Хейфец, Эйзенштейн и другие признаны всем миром, увековечены на скрижалях истории мирового кино.
Народ и он в том числе любили замечательных артистов – Черкасова, Бабочкина, Чиркова, Ванина, Любовь Орлову, Валентину Серову и еще многих других. Признанную всем миром систему Станиславского использовали для воспитания Колесова.
Такова была культура, она призывала: «Ребята, давайте жить дружно». 7)
Идеи. В военном детстве была одна идея, одна мечта – общая для всех: когда же кончится война? Тогда наступит всеобщее счастье.
Ночью радио сообщило о победе. Утром двенадцатилетний мальчик прошел по Суворовскому и Невскому проспектам до Дворцовой площади. Народу было немного, местами собирались радостные, торжествующие группы.
Он еще ждал отца. Ходил встречать поезда с фронтовиками. Через несколько лет стало ясно, что не вернется. Погиб в 33 года. Разорвался, сгорел, растворился в космосе.
С идеями проблем не было. Равенство, свобода, братство. От каждого по способностям, каждому по труду.
Мощный бас начинает медленно, раскатисто:
Широка страна моя родная,Много в ней лесов, полей и рек.Я другой такой страны не знаю,Где так вольно дышит человек.
Хор по радио и люди за праздничными столами подхватывают:
От Москвы до самых до окраинС южных гор до северных морейЧеловек проходит как хозяинНеобъятной Родины своей.
Душа ликует!
Идейные сомнения оставались всё теми же: прекрасными и благородными словами не пользовались в обычной жизни. По приезду в Ленинград он не обнаружил и здесь книжно-киношных людей. Опять успокоил себя: он еще найдет их в мире науки, техники, искусства…
Партия так объясняла недостатки людей: человек, мол, рождается хорошим, но портится от родимых пятен капитализма или от отдельных недостатков социализма. Он нашел свое объяснение: дурное переходит от родителей к детям, от них к следующему поколению, и так без конца. Поэтому люди никогда не станут хорошими. У него появилась такая задумка: надо детей отделить от родителей и поручить их воспитание только хорошим людям. Таким как он, Сталин, Зощенко и другие. Насчет Сталина понятно, сегодняшние дети тоже уважают сегодняшних вождей. Почему Зощенко, юморист, насмешник, попал в эту компанию? А потому, что писал о людских слабостях весело и добродушно.
Тогда мальчик не знал, что попал пальцем в небо. Отделять детей предлагали почти все утописты. Однако по последним данным науки установлено, что без родительской ласки будет еще хуже. Так что пусть уж воспроизводится греховность в семье, это меньшее зло.
Эта идея отъема детей врезалась в память – как раз тогда партия заклеймила Зощенко. В 14 лет трудно сомневаться в решении партии. Ладно, подумал он, мал еще, не понимаю. Через несколько лет партия признала свою ошибку. А он не переставал любить Зощенко.
Вообще он и его товарищи любили свободомыслие. «Академик» как-то заговорил о Сталине:
— Тебе не кажется, что у нас явный перебор с восхвалением Сталина? Любая доярка истошно вопит по радио о любимом вожде, к месту, а больше не к месту.
— Да, но это же малограмотные люди, наверно, они считают своим долгом обязательно об этом сказать.
— Но есть же журналисты, руководители. Они-то должны понимать, что это уже перебор, надоедает слушать эту трескотню.
— Согласен. Конечно, Сталин великий человек, но, наверно, и ему эта трескотня не нужна.
С «артистом» Колесов обсуждал искусство:
— Как тебе кантата Мурадели? Помнишь: «Вождь народов, я славлю твою волю что крепче стали».
— А дальше: «У меня в голове много дум о тебе, мой любимый Сталин». Музыка отличная, текст подхалимский.
И «артист» убежал по своим делам.
Однажды «академик» неожиданно заговорил о евреях:
— Ты замечал, что все евреи защищают друг друга?
У Колесова отклонений по национальному вопросу не было. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» «Нет ни эллина, ни иудея» – то же самое, но из Евангелия. При евреях не принято было произносить даже само слово «еврей». У самого же «академика» польская фамилия, в роду были французы, еще кто-то, но поляков он не нашел.
— Да нет, не замечал.
— А ты приглядись, практически по любому поводу встают грудью. Вспомни, как они защищали Гускина.
— Но его защищали и русские. У нас в классе из 22 учеников восемь евреев. Трудно делать выводы.
Впрочем, они баловались еврейскими анекдотами: «Идут два еврея, жалуются друг другу, как все дорого: курочка два рубля, масло полтора. Сзади идет русский, подтверждает: да, все дорого. Они оборачиваются и говорят: да нет, недорого, картошка двадцать копеек, брюква тридцать».
Среди деревенских мальчишек была в ходу присказка:
— Сколько время? Два еврея, третий жид, по веревочке бежит.
В деревне нет евреев, мальчишкам они казались существами неведомыми и опасными.
Белинский научил его многим идеям. В школе учили его гневное письмо Гоголю. Там Белинский дал яркий образ насчет религии: мол, русский мужик в отличие от испанского не столь религиозен, он одной рукой крестится, а другой почесывается кое-где. Объяснил Дон Жуана: человек может быть большим талантом в чем-то, но коль скоро его талант вреден для человечества, то он, Дон Жуан, подлежит ликвидации.
Объяснил Гамлета: принца с детства приучали к добру, он вырос добрым человеком. Когда он подрос, ему показали зло и потребовали это уничтожить. А он слабый человек, ему всего-то 17 лет, испугался и засомневался: неужели мир так жесток, не обманывают ли его. В студенческой песне дана верная трактовка: «Ходит Гамлет с пистолетом, хочет кого-то убить. Он недоволен целым светом и думает «быть или не быть». Такого Гамлета нет в современных постановках. Режиссеры предпочитают героизм.
Колесов примерил Гамлета на себя: да, к сожалению, всё так. Его тоже послали в мир доброты и красоты, а на деле поместили в какой-то другой мир. И тоже слаб оказался, вот даже пионервожатым не смог быть.
Белинский беспощадно высмеял его мечту стать писателем. Объяснил: просто любовь к чтению плавно переходит в такую мечту. Критик разобрал «Обыкновенную историю» Гончарова, в которой восторженный юноша, решивший посвятить себя только самым высшим сферам, выбирает поэзию, писательство. Обвинительное заключение критика занимает несколько страниц, главное же вот в чем: все другие высшие сферы требуют большого подготовительного механистического труда, будь то наука, архитектура, живопись, музыка. Сочинительство кажется доступным с нуля. Там же у Белинского – о пустых фантазиях вместо знания жизни. Обидно, но справедливо. Мечта и так-то была довольно зыбкой, а после едких насмешек уважаемого учителя совсем ослабела.
Идея смысла жизни звучит в завете советского святого подвижника: «жизнь дается человеку один раз, и прожить ее нужно так, чтобы потом, умирая…» Колесов застревал на первой части – дается один раз, потом отнимается и больше уже никогда не возвращается. Полная безнадежность. Но продолжение завета торопит жить так, чтобы потом было о чем вспомнить: «чтобы не жег позор за подленькое, мелочное существование». 8)
Учителем жизни для него стал Толстой. «Какой матерый человечище! — говорил Ленин, — кого в Европе можно поставить рядом с ним? Никого!» Отвага мысли – вот что в нем поражает. В «Войне и мире»: Бородино – не битва по плану, а стихия народного духа. В «Крейцеровой сонате» – не любовь, а грех прелюбодеяния. В «Исповеди» – смысл жизни: жить не для себя, а для других. И другое.
Он избегает прямо говорить о Толстом, говорит о Наставнике, Учителе. Скажешь и услышишь: а, это тот, который насчет щек говорил: ударили по левой, подставь правую; знаем, блаженный он, а ты что же – толстовец?
Наставник воспитал в нем уважение к верующим и к Богу. Правда, оставаясь безбожником, он невольно вспоминает циничную формулу Вольтера: если Бога нет, то его следовало бы выдумать.
Он начал жить по Наставнику – для других. Одноклассник «географ» попросил помочь – вместе готовиться к экзаменам. Очень не хотелось, но превозмог себя. Потратил лишнее время и усилия. Потом еле вытянул свои пятерки. Нет, так нельзя, решил он. Потратишься на других, на себя сил не станет, а потом и на других тоже.
Идеи «кем быть» были забавны, наверно, как у всех.
В восемь лет он любил рисовать и захотел стать художником. Это прошло.
В десять лет сочинил стихи: буду поэтом. Тоже прошло.
Полюбил чтение и решил стать писателем.
Его отец до войны написал повесть и послал в издательство. Ему ответили: способности есть, но надо еще учиться и работать над собой. У отца было 7 классов школы. Для сына осталось загадкой: почему отец написал, и почему сын тоже хочет писать. Тут уж гены не при чем, разве что общность психики – замкнутость в себя, склонность к самокопанию (самоанализу). По научному – тип интроверта.
