дуть. Она жила в этом доме четыре года, с тех пор как Робби перевез их всех на север округа, но до сих пор не разобралась, как что работает. Пока она одевалась, ей вдруг пришла в голову ужасная мысль: а как нагревается вода? Тоже газом?
Ей не хотелось звонить бывшей начальнице Робби, но пришлось. Другого выхода не было.
— Я боюсь, это вредно для девочек. Тут так холодно.
— А нельзя продать ваши талоны на еду?
— Нам же нужно есть, Аннетт.
— Ну, от холода еще никто не умирал. Взять хоть Робби. Вырос в тропиках, где всегда жарко, и взгляни на него теперь…
— Аннетт, я же тебе говорю, он не виноват. У него просто… — Лэйси пыталась подобрать слово, вспомнить точную формулировку адвоката. — Химический дисбаланс.
Аннетт вздохнула.
— Сколько можно строить из себя дурочку, Лэйси-Мэй.
— Нам бы занять, совсем немножко.
— Нет уж. Робби меня уже один раз обчистил, помнишь?
Лэйси-Мэй не любила, когда Аннетт вспоминала про гараж. После стольких лет верной службы Аннетт чуть его не сдала — Лэйси-Мэй пришлось заявиться на Бирд-стрит и умолять ее закрыть на его поступок глаза, только один раз. Он всего лишь продал несколько лишних запчастей.
— А что, вы разве не получаете государственное пособие? — спросила Аннетт. — Как вы так быстро спустили все деньги?
Когда Лэйси не ответила, Аннетт выругалась.
— Ты такая же гадина, как и он, — сказала она. — Эти девочки заслуживают вдвое больше твоей полулюбви.
Лэйси улеглась в кровать, от волос все подушки намокли. Собака, поскуливая, приплелась за ней в комнату. Она натянула на себя три одеяла и стала разговаривать вслух. «Зачем ты купил мне этот дом, раз тут так холодно? Зачем ты купил мне этот дом, раз ты оставил меня?»
Довольно долго им было хорошо. Они купили деревянный домик, синий с белыми ставнями, потому что он стоял на большом участке у подножия холма. Робби сам обстроил его верандой со всех сторон, и раньше они часто сидели за домом и пили пиво, уложив девочек. Иногда, перепив, он делал это прямо на веранде. «Это и есть свобода, — говорил он. — Захочу, буду трахаться со своей женой под открытым небом». Иногда он мог шлепнуть ее и потянуть за волосы, а она прикусывала его палец, и Лэйси этого и хотелось: ей нравилось, как он обращался с ней, нравилось ощущение, будто им принадлежит не только дом, но и холм, и лес, и их кожа, и они сами.
Только в такие моменты он бывал груб. Он никогда не бил ни ее, ни девочек, даже когда совсем скатился. Он мог кричать, рыдать, но руку поднимал, только если она его просила, только потому, что им так нравилось, и это было так же приятно, как ощущение его члена внутри нее, от которого хотелось петь.
Ее утешили слова адвоката о нарушении в мозгу Робби. Вот почему ему нужны были наркотики, вот почему он пропадал и занимался бог знает чем. Он не переставал любить ее и девочек. Просто, по словам адвоката, он в каком-то смысле был болен. Вот только судье было все равно.
Скорее всего, его спровоцировало какое-то событие, какая-то катастрофа, трагедия. Триггер. Лэйси-Мэй пыталась понять, что это могло быть за событие, но все самое важное случилось так давно. Переезд Робби в эту страну, потом переезд сюда из Нью-Йорка, смерть его матери в Колумбии. Еще был какой-то человек с работы, у которого остался маленький мальчик. Лэйси даже никогда про него не слышала, а потом как-то Робби пришел домой, включил новости и показал на ужасный кадр на экране — лужайка перед домом на западной стороне, все затянуто желтыми лентами. «Убили моего друга», — сказал тогда Робби, но не может же быть, что все из-за этого. Сколько она ни рылась в прошлом, Лэйси-Мэй не могла отыскать причину.
Выплакав все слезы, Лэйси-Мэй достала из-под раковины копилку с мелочью, погладила Дженкинса на прощание и поехала по объездной дороге в магазин. Там она нашла продавца и спросила, где Хэнк. Она подождала его у разменного автомата, которому скормила всю мелочь и получила чек, согласно которому ей причиталось девять долларов. Хэнк вышел из одного из отделов в джинсах и отражающем желтом рабочем жилете. У него были длинные волосы, и он зачесывал их набок на одну сторону. Он знаком пригласил ее за автоматические двери на парковку, и, выйдя, чмокнул ее куда-то в районе уха и закурил сигарету.
— Лэйси, а ты такая же красотка, как и всегда. Ты в курсе? Зубы у тебя — так бы и съел.
Последнее время Лэйси совсем не чувствовала себя красивой. От недосыпа глаза у нее были красные, и уже не первую неделю она не могла себе позволить даже нормальный шампунь. Хотя бы улыбка была при ней. Она взглянула на Хэнка, врубила улыбку на полную и стала объяснять про пятнадцать процентов. Она была осторожна и экономила на всем, кроме газа. С тех пор как нет Робби, холода еще не наступали. Она ничего не знает.
— Ты не думала продать этот дом?
— Робби бы это не понравилось. Нам больше нечего оставить девочкам.
— Что толку в доме, если вы там околеете?
— Ты можешь взять меня на работу или нет?
Хэнк стукнул по пачке и протянул ей сигарету. Она склонилась над зажигалкой, а когда выпрямилась, увидела, что он на нее пялится. Они втроем были подростками, она, Хэнк и Робби втроем учились в старшей школе и работали в «Хот уингз». Хэнк тогда был весь в прыщах, но теперь остались только шрамы, темные пятна на щеках. Она знала, что он всегда ее хотел, и ей нравилось просить его достать что-нибудь с верхней полки, принести ей полотенце, когда она ошпаривалась маслом. Но очаровал ее Робби, и они и думать забыли про Хэнка, пока как-то не пришли в магазин с девочками и увидели, что он ходит по отделам с рацией в отражающем жилете.
— Ты знаешь, что у меня есть дом? — Хэнк затянулся и оставил сигарету приплясывать на губах. — С садом, все как полагается. Как раз для вас с девочками.
