* * *
В таверне воровская шайкаВсю ночь играла в домино.Пришла с яичницей хозяйка;Монахи выпили вино.
На башне спорили химеры:Которая из них урод?А утром проповедник серыйВ палатки призывал народ.
На рынке возятся собаки,Менялы щелкает замок.У вечности ворует всякий,А вечность – как морской песок:
Он осыпается с телеги —Не хватит на мешки рогож —И, недовольный, о ночлегеМонах рассказывает ложь!
Кинематограф
Кинематограф. Три скамейки.Сантиментальная горячка.Аристократка и богачкаВ сетях соперницы-злодейки.
Не удержать любви полета:Она ни в чем не виновата!Самоотверженно, как брата,Любила лейтенанта флота.
А он скитается в пустыне,Седого графа сын побочный.Так начинается лубочныйРоман красавицы-графини.
И в исступленьи, как гитана,Она заламывает руки.Разлука. Бешеные звукиЗатравленного фортепьяно.
В груди доверчивой и слабойЕще достаточно отвагиПохитить важные бумагиДля неприятельского штаба.
И по каштановой аллееЧудовищный мотор несется.Стрекочет лента, сердце бьетсяТревожнее и веселее.
В дорожном платье, с саквояжем,В автомобиле и в вагоне,Она боится лишь погони,Сухим измучена миражем.
Какая горькая нелепость:Цель не оправдывает средства!Ему – отцовское наследство,А ей – пожизненная крепость!
Теннис
Средь аляповатых дач,Где шатается шарманка,Сам собой летает мяч,Как волшебная приманка.
Кто, смиривший грубый пыл,Облеченный в снег альпийский,С резвой девушкой вступилВ поединок олимпийский?
Слишком дряхлы струны лир:Золотой ракеты струныУкрепил и бросил в мирАнгличанин вечно юный!
Он творит игры обряд,Так легко вооруженный,Как аттический солдат,В своего врага влюбленный!
Май. Грозо́вых туч клочки.Неживая зелень чахнет.Всё моторы и гудки —И сирень бензином пахнет.
Ключевую воду пьетИз ковша спортсмен веселый;И опять война идет,И мелькает локоть голый!
Американка
Американка в двадцать летДолжна добраться до Египта,Забыв «Титаника» совет,Что спит на дне мрачнее крипта.
В Америке гудки поют,И красных небоскребов трубыХолодным тучам отдаютСвои прокопченные губы.
И в Лувре океана дочьСтоит, прекрасная, как тополь;Чтоб мрамор сахарный толочь,Влезает белкой на Акрополь.
Не понимая ничего,Читает «Фауста» в вагонеИ сожалеет, отчегоЛюдовик больше не на троне.
Домби и сын
Когда, пронзительнее свиста,Я слышу а́нглийский язык —Я вижу Оливера ТвистаНад кипами конторских книг.
У Чарльза Диккенса спросите,Что было в Лондоне тогда:Контора Домби в старом СитиИ Темзы желтая вода.
Дожди и слезы. БелокурыйИ нежный мальчик Домби-сын;Веселых клерков каламбурыНе понимает он один.
В конторе сломанные стулья;На шиллинги и пенсы счет;Как пчелы, вылетев из улья,Роятся цифры круглый год.
А грязных адвокатов жалоРаботает в табачной мгле —И вот, как старая мочала,Банкрот болтается в петле.
На стороне врагов законы:Ему ничем нельзя помочь!И клетчатые панталоны,Рыдая, обнимает дочь.
* * *
Отравлен хлеб и воздух выпит.Как трудно раны врачевать!Иосиф, проданный в Египет,Не мог сильнее тосковать!
Под звездным небом бедуины,Закрыв глаза и на коне,Слагают вольные былиныО смутно пережитом дне.
Немного нужно для наитий:Кто потерял в песке колчан,Кто выменял коня, – событийРассеивается туман;
И, если подлинно поетсяИ полной грудью, наконец,Всё исчезает – остаетсяПространство, звезды и певец!
* * *
Летают валькирии, поют смычки.Громоздкая опера к концу идет.С тяжелыми шубами гайдукиНа мраморных лестницах ждут господ.
Уж занавес наглухо упасть готов;Еще рукоплещет в райке глупец,Извозчики пляшут вокруг костров.Карету такого-то! Разъезд. Конец.
* * *
На луне не растетНи одной былинки;На луне весь народДелает корзинки —Из соломы плететЛегкие корзинки.
На луне – полутьмаИ дома опрятней;На луне не дома —Просто голубятни,Голубые дома —Чудо-голубятни…
Ахматова
Вполоборота – о, печаль! —На равнодушных поглядела.Спадая с плеч, окаменелаЛожноклассическая шаль.
Зловещий голос – горький хмель —Души расковывает недра:Так – негодующая Федра —Стояла некогда Рашель.
* * *
О временах простых и грубыхКопыта конские твердят,И дворники в тяжелых шубахНа деревянных лавках спят.
На стук в железные воротаПривратник, царственно-ленив,Встал, и звериная зевотаНапомнила твой образ, скиф,
Когда с дряхлеющей любовью,Мешая в песнях Рим и снег,Овидий пел арбу воловьюВ походе варварских телег.
* * *
На площадь выбежав, свободенСтал колоннады полукруг —И распластался храм Господень,Как легкий крестовик-паук.
А зодчий не был итальянец,Но русский в Риме; ну так что ж!Ты каждый раз, как иностранец,Сквозь рощу портиков идешь;
И храма маленькое телоОдушевленнее стократГиганта, что скалою целойК земле беспомощно прижат!
* * *
Есть иволги в лесах, и гласных долготаВ тонических стихах единственная мера.Но только раз в году бывает разлитаВ природе длительность, как в метрике Гомера.
Как бы цезурою зияет этот день:Уже с утра покой и трудные длинноты;Волы на пастбище, и золотая леньИз тростника извлечь богатство целой ноты.
* * *
«Мороженно!» Солнце. Воздушный бисквит.Прозрачный стакан с ледяною водою.И в мир шоколада с румяной зарею,В молочные Альпы мечтанье летит.
Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть —И в тесной беседке, средь пыльных акаций,Принять благосклонно от булочных грацийВ затейливой чашечке хрупкую снедь…
Подруга шарманки, появится вдругБродячего ледника пестрая крышка —И с жадным вниманием смотрит мальчишкаВ чудесного холода полный сундук.
И боги не ведают – что он возьмет:Алмазные сливки иль вафлю с начинкой?Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой,Сверкая на солнце, божественный лед.
* * *
Природа – тот же Рим и отразилась в нем.Мы видим образы его гражданской мощиВ прозрачном воздухе, как в цирке голубом,На форуме полей и в колоннаде рощи.
Природа – тот же Рим! И, кажется, опятьНам незачем богов напрасно беспокоить —Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать,Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить!
* * *
Пусть имена цветущих городовЛаскают слух значительностью бренной:Не город Рим живет среди веков,А место человека во вселенной.
Им овладеть пытаются цари,Священники оправдывают войны;И без него презрения достойны,Как жалкий сор, дома и алтари!
* * *
Я не слыхал рассказов Оссиана,Не пробовал старинного вина;Зачем же мне мерещится поляна,Шотландии кровавая луна?
И перекличка ворона и арфыМне чудится в зловещей тишине;И ветром развеваемые шарфыДружинников мелькают при луне!
Я получил блаженное наследство —Чужих певцов блуждающие сны;Свое родство и скучное соседствоМы презирать заведомо вольны.
И не одно сокровище, быть может,Минуя внуков, к правнукам уйдет;И снова скальд чужую песню сложитИ как свою ее произнесет.
Европа
Как средиземный краб или звезда морская,Был выброшен водой последний материк;К широкой Азии, к Америке привык,Слабеет океан, Европу омывая.
Изрезаны ее живые берега,И полуостровов воздушны изваянья;Немного женственны заливов очертанья:Бискайи, Генуи ленивая дуга.
Завоевателей исконная земля,Европа в рубище Священного союза;Пята Испании, Италии медуза,И Польша нежная, где нету короля;
Европа цезарей! С тех пор, как в БонапартаГусиное перо направил Меттерних, —Впервые за сто лет и на глазах моихМеняется твоя таинственная карта!
Посох
